маскхалата, расстегнул брюки. Холодные руки сразу ощутили загустевшую кровь, он разорвал

шуршащую обертку пакета и туго перетянул ногу повыше колена. Было чертовски больно, но он

вытерпел, подавил вздох и быстро оделся. Снегом тщательно вытер руки - никто не должен заметить, что

он ранен, это теперь ни к чему, тем более что рана пустяковая, в общем. Придется потерпеть молча.

Черт, как все произошло несуразно, прямо-таки хуже некуда. На ум сразу пришло народное поверье,

что дело с неудачным началом обречено на еще худший конец. У него началось куда как неудачно. Что

же будет в конце?

Припав к земле, бойцы терпеливо ждали, сжимая в руках забинтованные стволы оружия. Он тоже

подождал немного, потом вынул часы. Те исправно, как ни в чем не бывало делали свое дело, показывая

половину третьего. Минула большая часть ночи. Немало прошли и они, но километров двадцать еще

оставалось. Если только он не потерял направления. Заметавшись под этим обстрелом, он ни о каком

направлении, конечно, не думал; теперь надо было исправлять положение.

Он сориентировал компас. Визир, установленный на двести десять градусов, указывал в кустарник.

Во тьме вьюжной ночи ни зги не было видно, и он решил, что, по-видимому, придется продираться сквозь

заросли. Иначе недолго совсем заплутать. Или попасть в лапы к немцам.

- Тсс!

Из мрака донесся чей-то слабый неясный голос, Краснокуцкий поднялся на лыжи и, пригнувшись,

шагнул куда-то. Минут пять оттуда больше ничего не было слышно, а потом во тьме что-то мелькнуло и

завозилось, белое и неуклюжее. Ну, конечно, двое, согнувшись, волоком тащили Хакимова.

Они все разом вскочили на ноги, схватились за палки. Но помощь уже не понадобилась. Лукашов с

Краснокуцким дотащили Хакимова и тут же упали коленями в снег. Лукашов, устало дыша, сказал:

- Вот. Едва нашел. Палка одна воткнута была. Его палка. Смотрю, торчит. А он через десять шагов.

Уже снегом заметать стало.

- Что, жив? - спросил лейтенант.

- Жив, но плох. В спину его ударило. И в живот, кажется.

Час от часу не легче. Еще один! Несчастный Хакимов. Такой старательный, подвижный,

внимательный парень. Он с первой встречи понравился командиру: немногословный, сообразительный.

Но что же теперь с ним делать?

- Так. Быстро перевязать!

66

- Я тут немного обмотал. По кухвайке. Без памяти он...

Пока двое возились в снегу, перевязывая раненого, Ивановский, расслабив простреленную ногу,

растерянно смотрел в темень. Конечно, Хакимова придется тащить с собой. Но как? И до каких пор? И

что делать с ним завтра? Все было трудно, неясно и очень скверно, но лейтенант старался не выдать

своего затруднения. В том деле, на какое они шли, он должен знать все, все уметь и быть для других

воплощением абсолютной уверенности.

- Так. Перевязали? Делайте связку из лыж. Что, не знаете как? Пивоваров, давай палатку! - с

деланной бодростью закомандовал лейтенант.

- Да разве утащишь так? - усомнился Краснокуцкий.

- Утащишь. Снимай с винтовки ремень. Давай кто брючный свой. С него тоже все ремни снимите.

Заберите патроны. Все, все. И гранаты тоже. Судник, заберите гранаты. Теперь берите вдвоем. Один за

ремень, так. Вы, Пивоваров, страхуйте сзади. Смелее, смелее, не бойтесь.

Кое-как уложив на связку лыж раненого, они поволокли его на опушку. Получилось не ахти как -

громоздко и неустойчиво, лыжи разъезжались на снегу, а тело раненого все время норовило завалиться

на бок. Сзади тянулась глубокая борозда в снегу. Неизвестно, как далеко можно было так тащить.

Но другого выхода у них не было. Отсюда к своим не отправишь, а оставить негде. Конечно, теперь

придется повозиться. Теперь уже вряд ли они успеют к утру...

Они нерешительно полезли в кустарник. То и дело останавливались, поправляли лыжи, едва

удерживая на них Хакимова. Тащил Краснокуцкий; Пивоваров, согнувшись, подталкивал и придерживал.

Лукашов, идя сзади, иногда помогал, тихо понукая обоих. Лейтенант, то и дело оглядываясь, шел

впереди.

К счастью, кустарник не завел их в лес, как того опасался Ивановский, и спустя полчаса они снова

оказались в поле. Ветер здесь еще усилился, гуляла поземка. Насквозь пересыпанные снегом, они

выбрались на чистое и остановились, чтобы осмотреться и перевести дыхание.

- Так что же делать, лейтенант? - озабоченно выпрямился сзади Лукашов. - Так мы его и будем

тащить?

- А что делать? Что вы предлагаете? - с нескрываемым раздражением спросил лейтенант.

- Может, оставили бы где? Если в деревне какой? Или, скажем, в сарае?

- Нет, не оставим, - твердо сказал Ивановский. - Перестаньте об этом и думать.

- Ну что ж, нет так нет, - вдруг согласился Лукашов. - Только далеко ли уйдем так?

- Надо быстрее, - встрепенулся лейтенант. - Изо всех сил быстрее! Поняли?

Не оглядываясь и заметно припадая на правую ногу, он пошел в темень. За ним тронулись на лыжах

остальные.

Все подавленно и устало молчали.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Прежний темп этой сумасшедшей гонки был безвозвратно утерян, который час они брели в метели,

как сонные мухи, и лейтенант заботился лишь о том, чтобы не потерять направления. То и дело он

останавливался, надо было свериться с компасом и подождать волокушу с Хакимовым. Краснокуцкий с

Пивоваровым выбивались из сил. Да и сам лейтенант шатался от усталости, в голове пьяно кружилось

от ветра, тяжело давило на плечи оружие, все сильнее болела нога. Но он по-прежнему шел впереди, и

Судник, на удивление, от него не отставал. Боец был нагружен сверх всякой меры: кроме своих бутылок,

нес еще три килограммовые гранаты Хакимова, его винтовку, которую они не решились бросить, и его

вещмешок.

Как-то в темноте им попался в пути занесенный снегом стожок, завидя который лейтенант свернул с

прямой и через минуту обессиленно ткнулся плечом в пересыпанное снегом, но по-прежнему пахнущее

летом и солнцем сено. Ноги его на лыжах как-то скользко поехали в сторону, и он мягко сполз телом в

запорошенный снегом сугроб. Несколько секунд тихо лежал в сладостной неподвижности, зажмурившись

и ощущая, как все под ним закружилось в каком-то сонном, бездумном вращении. Испугавшись, что

тотчас уснет, он огромным усилием воли заставил себя подняться. Нет, кажется, никто не заметил этой

его минутной слабости, которой он устыдился в тот момент больше чего-либо другого. Тем временем

пришел к стожку Судник, подтащили палаточную волокушу с Хакимовым. Последним тоже устало выполз

из сумерек Лукашов. Все молча попадали под стожок.

- Много еще? - с трудом выдавил замыкающий.

- Немного, немного, - с деланной бодростью сказал лейтенант. - Но надо спешить. Там шоссе, его мы

должны перейти до рассвета. Днем ничего не выйдет.

- Так, все ясно, - сказал Лукашов. - Тогда потопали.

- Да, надо идти, - подтвердил лейтенант, однако не находил в себе сил сразу оторваться от мягкого

бока стожка.

- Ну, взяли саночки. Раз, два! - скомандовал Лукашов, и лейтенант не в первый уже раз мысленно

отметил, что этот сержант все увереннее стал командовать в группе. Он и в пути все покрикивал на

остальных, подгонял, указывал. Занятый определением маршрута и наблюдением за местностью

впереди, Ивановский до сих пор просто не думал, хорошо это или плохо. Впрочем, как замыкающий

сержант вполне его устраивал. Замыкающий из него был отличный, у такого наверняка никто не отстанет.

67

- Так, встать! Встать! - негромко, с привычной настойчивостью понукал Лукашов, сам уже ставший на

лыжи и готовый двинуться. Краснокуцкий с очевидным усилием поднялся, закинул за плечо ременную

лямку от волокуши. Один Пивоваров остался сидеть, привалясь боком к стожку, и не шевелился.