— Булочник. Точнее, сын кондитера и владельца кафе, но учится в Вене. Мне рассказали о нем сами австрийцы, работающие у нас на кухне. Они увидели его у свалки и сообщили об этом.

— Это хорошо, очень хорошо, — отметил я, — что австрийцы сами начинают понимать, кто угрожает миру, и вступают с ними в борьбу. Ну что ж, спасибо, капитан, за хорошую службу, — обратился я к командиру комендантского взвода. — Вы свободны. Не беспокойтесь, ваш подопечный в надежных руках.

Щелкнув каблуками и отдав честь, капитан удалился.

— Так вы, оказывается, булочник? — обратился я к задержанному. — Тогда будем считать, что роль безработного — не ваше амплуа.

— Скажи, какой негодяй! — выругался Ибрагим. — А еще прикинулся нищим, чуть ли не другом. К чему это?

— Разве ты не знаешь, что враг, притворяющийся другом, наиболее опасен.

— А как поживает художник? — обратился я к задержанному.

Услышав это, Францль вздрогнул.

— Так вы все знаете? — спросил он.

— Знаем, — ответил я. — Знаем и то, что вы уже не первый раз занимаетесь таким видом «спорта», но раньше вам это сходило, а сейчас не сойдет — будете отвечать перед судом.

Францль зарыдал, опустив голову и обхватив ее руками…

Утром следующего дня Ибрагим попросил меня срочно зайти к нему. Войдя, я увидел у него пожилого австрийца в аккуратной спецовке, который тихо, но взволнованно что-то говорил переводчику.

— Новый сюрпризик, — сообщил Ибрагим. — На обувной фабрике готовится забастовка.

Дело в том, что находящаяся в городе М. небольшая фабрика по производству обуви управлялась советской администрацией и работала в счет репарационных поставок с Германии, в прошлом она принадлежала немецкому фашисту, сбежавшему в Мюнхен. По существу, это было советское предприятие, хотя и работали на нем австрийцы. И вот на этом предприятии назревает саботаж.

Отложив все дела, мы поехали с Ибрагимом на фабрику.

Советского генерального директора на месте не оказалось, но главный инженер — австриец, да и рабочие обстоятельно проинформировали нас о последних событиях.

Оказалось, что несколько дней назад на фабрику приехал турист с запада. Осмотрев фабрику, он передал рабочим письмо от бывшего ее владельца. Немецкий фашист угрожал, что, как только русские оставят Австрию и фабрика снова перейдет в его руки, он немедленно выгонит всех, кто работал на русских большевиков. Поэтому он предлагал закрыть фабрику и ждать его возвращения. На часть рабочих это письмо произвело впечатление, породило неуверенность в завтрашнем дне.

Через самих рабочих удалось выявить и подкупленных туристом людей, которые распространяли письмо фабриканта.

— Ничего не поделаешь, и у нас есть трусливые люди, — говорил главный инженер Ибрагиму.

— А вы на что? — спросил он, — почему вы не разъяснили людям бредовый смысл этих писем?

— Я думал, что будет лучше, если это сделает кто-нибудь из советских должностных лиц.

— Значит, плелись в хвосте у отсталых людей, — не выдержал Ибрагим. — Соберите-ка народ во дворе фабрики.

Но народ уже собрали коммунисты. Собравшимся рабочим Ибрагим объяснил:

— Немецкие фабриканты больше никогда не будут иметь здесь права собственности. Австрия станет самостоятельной нейтральной страной. Фабрику мы передадим австрийскому правительству, а не немецкому фашисту. Он больше не увидит ее, как своих собственных ушей.

В толпе послышался гул одобрения.

— Тех, кто помогал фабриканту, — продолжал Ибрагим, — вы должны обсудить на своих рабочих собраниях и решить, можно ли терпеть их и дальше в своей среде. Остальные должны работать спокойно.

После Ибрагима начали говорить рабочие, которые уверяли, что они и не собирались бросать работу, но некоторые из них действительно боялись мести бывшего владельца. Все они благодарили коменданта за разъяснения.

Растолкав толпу, вперед вышел старик в замасленном комбинезоне, седой, с выразительным лицом. Его умные, чуть навыкате глаза, хмурились все больше и больше.

— Будем работать, — твердо сказал он, — и это будет нашим ответом бывшему эсэсовцу Хейнеману.

Все зашумели удовлетворенно.

— Ну, вот, а вы говорите, что народ у вас трусливый, — сказал после этой встречи Ибрагим главному инженеру. — Хороший народ, и мыслит правильно.

Вместе с Ибрагимом мы прошли по всем цехам и участкам фабрики. Рабочие встречали нас радушно, и мы уехали со спокойной душой.

— Надо мне почаще бывать у них, — виновато сказал Ибрагим. — Да и притом здесь, как дома. Дышится легче.

Было еще совсем темно, когда в моей квартире неистово зазвонил телефон. Я поднял трубку и услыхал взволнованный голос дежурного по комендатуре старшего лейтенанта Константинова.

— По улицам разбросаны листовки… антисоветские. Мною объявлена тревога.

— Бегу! — ответил я и стал быстро одеваться.

К моему приходу личный состав комендатуры был уже выстроен во дворе. Офицеры группой стояли в сторонке. Пригласив их в свой кабинет, Ибрагим попросил Константинова доложить обстановку.

— Вышел с очередным патрулем за ворота, смотрю: летят листики. Поднял, читаю: «Товарищи солдаты», а внизу подпись: «Антибольшевистский блок народов». Да вот, посмотрите сами, — он протянул Ибрагиму и мне по несколько листиков.

«…Захватывайте оружие, бейте офицеров, бегите с оружием на запад…» — читал я.

— Ну, вот что, — сказал Ибрагим. — Капитан Нестеренко к штабу, капитан Комаров и старший лейтенант Обухов к артиллеристам и связистам. Поднимите людей, проверьте все улицы, прилегающие к военным объектам, соберите все до единой листовки. Захарову силами взвода проверить район комендатуры и улицы центра. Двух-трех солдат оставить в комендатуре для связи. Я вместе с лейтенантом Ясыченко и Бугровым подниму на ноги полицию. Проверим гостиницы и организуем обход других улиц. Капитану Константинову продолжать дежурство. Всех подозрительных в разбрасывании листовок задерживать и доставлять сюда. И, я думаю, — обратился он ко мне, — вы будете с ними здесь разбираться. Уже на ходу он добавил — Заодно доложите о происшествии в верха.

— Кто звонит? — услыхал я в трубке сонный хрипловатый голос.

— Докладывает Военная комендатура города М. У нас ЧП. Листовки.

— Ну и ночка, — раздалось в трубке. — Это уже в третьей комендатуре. Ну что же, сами знаете, что надо делать — собрать листовки и постараться задержать злоумышленника. Подключите полицию.

— Комендатура и полиция подняты, берем помощь в частях.

— Тогда все, утром доложите о результатах.

Когда я спустился вниз, во дворе уже было тихо. Розыскные группы бесшумно покидали комендатуру. Все люди, за исключением суточного наряда и небольшого резерва, вышли на ликвидацию вражеской вылазки.

Но вскоре дверь распахнулась, и в дежурную комнату вбежала заплаканная и растрепанная молодая австрийка.

— Господин комендант, господин комендант, — взмолилась она, приняв меня за коменданта, — русский офицер паф, паф!

— Что случилось?

То, что она рассказала, показалось мне невероятным.

В кафе, которое содержит ее бабушка, через окно со двора пробрался вооруженный советский офицер. Наткнувшись на стойку с напитками, не удержался, чтобы не выпить, и перехватил. В пьяном виде ворвался в квартиру, расположенную тут же над кафе, и, угрожая пистолетом, стал принуждать девушку к сожительству. Вырвавшись из рук офицера, она помчалась в комендатуру.

— Но бабушка, — слезливо шептала посетительница, — ведь она этого не переживет…

Записав у дежурного адрес кафе, вместе с солдатом из резерва я быстро двинулся к месту происшествия, вслед за бегущей впереди австрийкой.

Проходя через площадь, увидел группу военнослужащих, поспешно подбиравших в свои мешки грязную антисоветскую макулатуру. Кто-то из солдат сочно шутил:

— Ох, добры люди, и яка ж гарна папира… до нужныка.