Солдаты смеялись.

Кафе оказалось на самой окраине города, у глухой дороги, за которой возвышались горы, покрытые густым лесом. Еще издали при свете луны я разглядел ветхий, неприглядный домишко с потемневшей облезшей вывеской: «Марианна Блон».

Это было одно из тех заведений, которое здесь в простонародье называлось просто корчмой.

Оставив сопровождавшего меня солдата на улице с задачей задерживать всех, выходящих из дома, я медленно начал подниматься по скрипучей лестнице на второй этаж.

Первое, что я увидел в слабо освещенной комнате, это лежащую на полу совсем раздетую старую женщину. Не имея силы подняться, она глухо стонала. Из ее носа и рта медленно текла кровь. Девушка с порога бросилась к ней и громко заплакала.

Квартира всем своим видом напоминала поле недавнего сражения. Почти все вещи были сдвинуты со своих мест и разбросаны в беспорядке. На полу валялись куски разбитого большого трюмо, осколки битой посуды. Кругом перья от изорванных перин и подушек.

Убедившись, что злоумышленника в квартире нет, я осторожно начал спускаться в кафе. На лестнице у меня под ногами загремели брошенные бутылки. За стойкой кафе, на полу, валялись колбаса, мясо, конфеты, булочки. У открытого холодильника возвышалась целая гора пряностей, выброшенных из него неизвестно с какою целью. Воздух резко отдавал запахом коньяка и папиросного дыма.

В кухне я обнаружил низенькую узкую дверь во двор. Она оказалась приоткрытой. Я понимал, что преступник рядом, — он не мог скрыться, находясь в состоянии сильного опьянения. Надо было действовать весьма осторожно.

Проскользнув бесшумно во двор, я присел за кустами. У освещенной каменной стены забора мелькнула тень. Послышался легкий треск веток, и снова все стихло.

Теперь можно было определить, где же скрывается преступник. От него меня отделяла голая, усыпанная белым гравием небольшая площадка, на которую по вечерам выносились из душного и тесного кафе столы и стулья. Однако, если двигаться вдоль забора, то можно было укрыться за кустарник и небольшую группу деревьев с высокими тоненькими стволами.

Я начал было медленно и бесшумно пробираться между забором и кустарником, но сразу же остановился, припав к земле. От противоположной стены грянул выстрел. Пуля шлепнулась в стену, кусок отлетевшего камня ударил меня в плечо.

Шум выстрела отозвался глухим эхом в горах, и по двору снова разлилась тишина, казалось, еще более чуткая и вместе с тем более опасная и глухая.

Переждав несколько минут, я снова пополз вдоль забора. Теперь я двигался в такой тишине, что даже собственное дыхание казалось мне предательски шумным, будто звуки разносятся на целый квартал и колышат кусты и деревья. Но среди кустов было тихо. Тихо и чертовски темно. Наконец, я дополз до поворота стены и подтянулся к тому месту, откуда раздался выстрел. Остановился на секунду. Снова пополз. Было душно, пот катился по лицу.

Но вот в темноте я размахнулся и сдвинул с плеча что-то холодное, жесткое и тупое, будто конец упругой палки. Как раз в этот момент и раздался выстрел. А вслед за ним какой-то тяжелый груз свалился на меня с забора и начал прижимать к земле.

— Костя, сюда! — услышал я голос Ибрагима и сразу почувствовал себя свободным.

Поднявшись с земли, увидел обезоруженного бандита. Ибрагим и Бугров держали его за руки. Он был высоким и тощим, этот «советский офицер». Один погон был оборван и свисал с плеча. Лицо его было бледным, опухшим, стеклянные глаза смотрели на нас враждебно. Из карманов все еще выглядывали розовые листки «Антибольшевистского блока».

Назвался он Генрихом Вайсом, подданным Австрии. Но по происхождению был сыном русского белоэмигрантского офицера-врангелевца, бежавшего в Австрию из Крыма. После смерти отца принял фамилию матери — австрийки. Долго был безработным, воровал и сидел в тюрьме.

В одном из ночных баров познакомился с тем, кого называл сейчас «проклятым Шварцем». Это он заставил его вредить и шпионить, соблазняя выпивками и деньгами.

Не позднее, как вчера, у себя на квартире Шварц передал ему два чемодана «груза», приказав разбросать его ночью в предместьях Вены, в городе М., после чего остаться там до утра с тем, чтобы проследить за результатами. Он же дал форму офицера советской армии и оружие.

— Ну, а дальше? — спросил его я.

— Не стерпел, потянуло выпить. А уж если я выпью, то обязательно так…

— Зато все стало на свое место, — весело закончил Ибрагим.

Дождавшись австрийского полицейского инспектора и засвидетельствовав в совместном с ним протоколе, что факты разбоя, насилия и распространения антисоветских листовок совершены уроженцем Вены, австрийским подданным Генрихом Вайсом, мы усадили задержанного в автомашину и через пятнадцать минут были в комендатуре.

Сдав Вайса под охрану, вместе с Ибрагимом поднялись к себе наверх.

— Вот негодяй, — заговорил я, — мог бы ранить, а то и убить. Спасибо, ты подоспел вовремя.

— А что вы от него хотите, — согласился со мной Ибрагим, — отец его — изменник родины, теперешние хозяева — фашисты, а, как говорят у нас в Осетии, с черной горы белый камень не скатится.

Я распахнул окно, и в кабинет ворвалась свежая утренняя прохлада. На краю неба розовели первые блики восходящего солнца.

— Пойдем, — предложил Ибрагим, потягиваясь и зевая, надо хоть немного поспать…

Глава III. Удар «Серой руки»

Передо мной лежало письмо. От небольшого зеленоватого конверта на светло-желтой подкладке с уголками, вырезанными полукругом, веяло юношеской романтикой. На конверте я прочитал:

«Господину советскому коменданту города М.». Прочитал — и сразу же пропало первое впечатление от красивого конверта, прочитанное снова возвращало меня к сложным служебным обязанностям.

На небольшом белом листке бумаги латинским шрифтом было напечатано следующее сообщение:

«Господин Комендант!

Как друг России спешу сообщить, что в тюрьме местечка Ш. за кражу и мошенничество с бриллиантами сидит австриец Хохваген Готтфрид. Во время войны он был на восточном фронте, где являлся сотрудником немецкого абвера. Он многое знает и должен рассказать все, если вы дадите ему понять, что он вами опознан. Возможно, он связан с западом. Но торопитесь, т. к. он добивается перевода в другую тюрьму в западных зонах. Не упустите, не откладывайте. Информация последует.

Друг России».

Долго сидел я над этим письмом, медленно перечитывая его еще и еще раз, обдумывая каждое слово, стараясь найти скрытый смысл в откровениях «друга России». Наконец, взвесив все обстоятельства, решил начать с проверки общих сведений.

Имея все основания и права для розыска военных преступников, в том числе и среди заключенных по другим мотивам, я просмотрел в тюрьме Ш. некоторые дела. Через несколько дней уже знал, что в этой тюрьме действительно отбывает наказание подданный Австрии Хохваген Готтфрид, осужденный за ограбление ювелирного магазина.

В его тюремной анкете значилось, что в период второй мировой войны он служил в гитлеровской армии в чине лейтенанта. Семья — отец, мать, жена и двое детей — проживают в одном из сел провинции Бургенланд, входящей в советскую оккупационную зону. До ареста и осуждения жил с семьей, но очень часто появлялся в Вене, где занимался мошенничеством.

В числе множества справок и документов в дело было подшито заявление венского полицейского о торговле Хохвагена на улицах Вены различными поддельными экстрактами и отобранная у него красочная реклама к одному из таких «лекарств». Реклама гласила:

«Уникальный экстракт против мышей, бородавок и пота ног. Капля этого же экстракта, налитая в стакан воды, превращает ее в виски, а две капли — в коньяк „Мартель“. Этот же экстракт излечивает от облысения и тайных пороков. Он же лучшее средство для чистки столовых ножей».

«Итак, от фашистского шпиона до бандита, грабителя и мошенника, — подумал я. — Не очень-то приятная личность этот Хохваген».