— Ага, понятно! — кивнул Давлет. — Но все равно это — уже три! Потом ты приглашаешь Берту-у-мольберта на дежурство — четыре! Потом идешь с ним в лес, не куда-нибудь, а к той самой тропе! Улавливаешь? Это пять!

— Алька сам позвал меня!

— Но это умеючи можно всегда подстроить! — доверительно шепнул Филипп Андреевич. — К тому же, он позвал до первого чуда! А дальше?.. То-то! И наконец последнее: почему в момент атаки в лагере остался именно ты, причем один?

Я поднял голову и растерянно посмотрел на Давлета, не зная, как действительно объяснить эти совпадения, хотя порознь они объяснялись очень просто.

— Тебя спокойно связывают и...

— Я дрыгался!

— Но этого никто не видел! То, что Егор Семеныч тебя развязал, — лишь полдела!.. Кстати, я не совсем понял, как это кошка размяукалась до такой степени, что старик услышал?.. Нет-нет, Ушки, я тебе верю, но хочу знать все!

— Я ей хвост давил, — смущаясь, пояснил я.

— Связанный-то?

— Да. Я заманил ее вот так в ванну, — я поскреб пальцем стол, — поймал и давил.

— В самом деле? — удивился Филипп Андреевич. — Что-то новое в истории человечества! Гуси спасли древний Рим, а кошка — военно-морской лагерь «Ермак»!

Какое-то время мы молча следили за тем, как группа подводников во главе с мичманом Фабианским, борясь с волнами, на шестивесельном яле вылавливает отпущенные шлюпки, потом Филипп Андреевич вдруг спросил:

— А ведь хотелось, небось, выстрелить по зеленым, а?

— Хотелось.

— Представляю!.. А ведь патроны холостые!

— Как, холостые? — удивился я.

— А вот так: холостые — и все!

— То есть они бы не убили?

— Конечно, нет!

— Вот оно что-о! — протянул я, огорчаясь и одновременно радуясь тому, что если бы даже и выстрелил в «зеленых», то ничего бы страшного не произошло.

— Только чш-ш, между нами! Командирский секрет! Ружье нам здесь необходимо, но с холостыми патронами надежнее... А если Алька не у них? — вдруг усомнился Давлет. — Тогда что?

— У них!

— Да?.. Ну ладно! Черти, не дали нам опериться. Ведь мы только-только из скорлупы начали вылазить!.. Ох, и не обрадуются они, когда мы станем на крыло!.. Кого я вижу! — воскликнул вдруг Филипп Андреевич, поднимаясь, отставляя ружье в угол и выходя на балкон. — Игорь Петрович!

По нижней дороге к плацу неторопливо шел, держа в руке темную шляпу, невысокий худощавый человек, с черной и такой мощной бородой, что она, казалось, утяжеляла голову. Он помахал Давлету шляпой. В это время примчался мичман Чиж и с земли доложил, что из кубриков пропало двадцать пять роб, одиннадцать ремней и три пилотки — больше ничего.

— Понятно, — кивнул начальник. — Ударили по самому больному — по нашей морской сущности. Молодцы! Ну, ладно, наводите порядок, а об остальном я позабочусь.

— Есть! — И мичман Чиж убежал.

Давлет спустился вниз, навстречу художнику. Они сошлись у мачты и звучно шлепнулись руками, поднятыми для приветствия еще за несколько шагов.

— Салют, Игорь!

— Привет, Фил!

— Ну, как ты, отлежался?

— Да, спасибо! А у вас тут, гляжу, какая-то паника!

— Есть немного.

— Что?

— Воевали.

— A-а! Ты бы и Альку моего привлекал к этому делу. Правда, он и так не из неженок, но все же.

— Уже привлек.

— Да ну? Замечательно!

— Ты на своей машине? — спросил Давлет.

— На своей.

— Давай съездим за ним.

— А что с ним? Куда? — насторожился художник.

— Да тут в одно местечко. Алька выполнял спецзадание, — пояснил уклончиво Филипп Андреевич.

— Да что ты говоришь? — удивился художник. — И как?

— Его в плен взяли.

— В плен? Ха-ха-ха! — рассмеялся Гурьев. — Это же прекрасно! Попался, значит, интеллигент. Ох, и поскулю же я над ним! Его работа? — вдруг спросил он, кивнув на балкон.

— Его.

Сделав по ГКП несколько шагов, художник поизучал морскую карту, кособоча голову, потом заключил ;

— Сносно.

— Вообще блеск! И Посейдон его!

— Ну-ка, ну-ка! — Художник покружил вокруг бога морей. — Физиономия хороша! А вот усы длинноваты — за спину отдувает. А может, и ничего...

— Ты, надеюсь, насовсем к нам?

— Если примете.

— О чем речь. Дел хватит на целую артель художников!

— Это хорошо. Ну, едем?

— Едем!

И они, беседуя, отправились назад по нижней дороге. Тут же мичман Чиж заменил меня, и я со всех ног понесся на мыс, где все еще сидела ничего не знавшая, но наверняка встревоженная двумя выстрелами и исчезновением флага троица. Они прямо накинулись на меня с расспросами. Я начал с самого поразительного, с того, что среди напавших на нас был Федя и что, значит, это он привел своих по тайной тропе дяди Вани.

— Врешь, Плюшка-в-сараюшке! — крикнул Димка, хватая меня за грудки и встряхивая. — Этого не может быть!

— Вот это да-а! — испуганно протянул За доля.

— Хорош братишка! — заметил Земноводный.

— Предатель! — прошептал Димка.

— Не предатель, а у него свой лагерь! — рассудил я, уже обдумавший все это заново.

— При чем здесь лагерь? — возмутился Баба-Яга. — Он предал меня, брата! И тебя, друга!

— Значит, есть на свете что-то больше, чем просто брат и друг! — возразил я.

Димка нахмурился.

— Как это?

— А так, что там, в лагере, у него появилось, наверно, сто братьев и сто друзей! А это в сто раз больше, чем один друг и один брат!—развивалась моя мысль.

— Сто? — поразился Димка.

— Или двести!

— Вот это да-а! — опять протянул Мальчик Билл.

— Значит, что — он не любит меня? — спросил Димка.

— Как это не любит? А пирожки забыл? Не любил бы — не принес! А то вон целый пакетище!

— Все равно предатель! — просопел Димка.

— А если бы нам первым пришло в голову сделать разведку в «Зарницу», ты бы пошел? — спросил я.

— Конечно, бы! И еще как!

— И я бы пошел! Потому что это не предательство, а лагерь на лагерь, как на войне, понимаешь? - Димка, раздумывая, не успокаивался. — Значит, и для нас «Ермак» важнее одного Феди! Вот пробраться бы к ним и разведать!

— Я проберусь! Тоже скажу, что брата навестить!

— Дважды такой номер не проходит! Там не дураки.

— Тогда другое придумаем! Ох, и подстроим мы им! — воскликнул со слезами на глазах Димка, прижимая кулаки к груди и трясясь всем телом.— Острова не останется, не то что лагеря! Ниже плотины работает земснаряд, подговорим его — он мигом рассосет остров! Палатки — ух, мачта — плюх, «зеленые» — буль-буль, а земснаряд, сосет и сосет! — Димка яростно хапал и хапал пальцами воздух, услаждая душу, готовую к отмщению.

На «Маяк» явилась смена с паролем «Загадка». Мы оставили им плащ-палатку с биноклем, собрали у костра Алькины коряжки в рюкзак и побрели. Задоля был подавлен, считая, наверно, себя виноватым во всех наших бедах, которые внешне начались действительно с того момента, когда он отпустил меня с поста, хотя враг в это время уже подступал к лагерю.

Давлет с Гурьевым вернулись из «Зарницы» только перед ужином. С ними был и Алька, осунувшийся за полдня так, как будто не ел неделю. Я столько напереживался с его пропажей и поисками, что глядел на него как на выходца с того света.

Рассказ Альки был краток.

На него напали как раз тогда, когда я нырнул под корень,— за нами, похоже, уже следили. Альке сунули кляп — вот специалисты по кляпам! — и оттащили в ложбинку. А потом, когда я, накричавшись, убежал, зеленые вывели его за перевал, к дороге, где их поджидала машина, завязали глаза и увезли. Спрашивали только одно: фамилию или домашний адрес, уверяя, что хотят отправить его домой, как Давлет и предполагал. Но Алька, помня приказ по лагерю, твердил — Берта-у-мольберта из «Ермака».

 Сперва мы обступили Альку втроем: я, Димка и Мальчик Билл, но тут же стали подходить новые а новые, и вокруг художника сбилась целая толпа. Ему пожимали руки, трясли за плечи, переспрашивали, уточняли, а больше просто глазели, разинув рты — еще бы, Алька был героем дня! Чувствовалось, что он очень устал, но улыбался, кивал и отвечал, как космонавт, дающий свое первое интервью после приземления, едва выбравшись из капсулы.