Она предвидела, как он отреагирует, и была на пути в кухню, прежде чем он успел начать изливаться речами в ответ.
— Попросите Шерри прийти на кухню, — приказала она. — Это займет только минуту. Таким образом, заодно я смогу поприветствовать Марджори.
Повариха готовила обед; напоминание о том, что время течет, сделало Жаклин более прямолинейной.
— Вы слышали о том, что случилось прошлой ночью? — спросила она.
Марджори бросила на нее взгляд через плечо.
— Да.
— Что-нибудь скажете?
— Какого дьявола я должна что-то знать? Я готовлю, чищу и делаю все остальное в доме. От меня не ожидают собственного мнения.
Жаклин взяла стул и села. Повариха продолжала мешать непонятное варево, кипящее на медленном огне на плите. Возможно, суп. Это кажется ее специализацией.
— Вы очень хорошо обращаетесь с миссис Дарси, — продолжила Жаклин. — Я заметила это в первый раз, когда попала сюда. Как давно вы ее знаете?
— Не нужно многого, чтобы отвлечь бедную женщину, — пробормотала Марджори. — Просто покормить ее. И сказать ей, когда она начнет реветь, что ее драгоценная доченька вернется вскорости. Хотите кофе или еще чего-нибудь?
Предложение было произнесено довольно грубовато, но отказаться от него Жаклин не могла. Как она и надеялась, Марджори налила две чашки и присоединилась к ней за столом. Она посмотрела на Жаклин поверх дужки очков, и призрачное мерцание удовольствия заставило ее глаза потеплеть.
— Вы хотите спросить меня о чем-то, но не о том, как я справляюсь с миссис Дарси. Валяйте. У меня нет времени для пустой болтовни.
— Так же, как и у меня, — заметила Жаклин. — Как долго вы служите здесь, Марджори?
— Пять, нет, исполнилось шесть лет. После того, как они привезли миссис Дарси из психиатрической лечебницы.
— Итак, вы не знали Катлин.
— Я знала их всех. Я прожила в этом городе всю свою жизнь. — Она заколебалась на мгновение, затем продолжала без всякого признака волнения: — У моего мужа был рак. Лечение исчерпало все наши сбережения; после его смерти мне пришлось пойти работать. Я мало что умела — стряпать и чистить, я никогда не училась. Я была рада получить эту работу, несмотря на то, что за нее платят гроши.
— Вижу. — Жаклин понимала; для нее это была настолько знакомая история. — Почему миссис Дарси отдалилась от Лори и внуков?
Вращающаяся дверь открылась, и вошла Шерри.
— Глупый вопрос, миссис Кирби. Моя мать отдалилась от всего мира. За исключением своих воспоминаний о Катлин.
Не произнеся ни слова, Марджори встала и подошла к плите. Шерри заняла стул, который та освободила, и остановила жесткий взгляд гневных глаз на Жаклин.
— Я думала, когда вы приехали сюда, что вы собираетесь помочь нам, — произнесла она. — Вместо этого начались все эти ужасные вещи.
— Какие ужасные вещи? — спросила Жаклин.
— Но… но… эта бедная женщина прошлой ночью…
— Почему это так волнует вас? Если вы только не думаете, что это Катлин.
— Нет! Катлин умерла семь лет назад. И это не был несчастный случай. Она сделала это намеренно.
— Почему?
Глаза Шерри наполнились слезами. Они были, подумала Жаклин, скорее слезами гнева, чем печали.
— Чтобы свести счеты. — Ее губы плотно сжались, как если бы она старалась спрятать за ними слова, но их было не удержать. — Она ненавидела нас, — взорвалась Шерри. — Зачем еще ей это делать? Вот почему люди совершают самоубийство — чтобы заставить членов своей семьи и друзей чувствовать себя виновными. Будьте уверены, ей хорошо удалось достичь цели.
— Я не думаю, что Сен-Джон страдает от сознания чувства вины, — мягко сказала Жаклин. Она бросила взгляд на Марджори. Повариха стояла к ним спиной, безответная как скала.
— О, кому нужен этот Сен-Джон? Он интересуется только собой. Его мать — мать страдает больше всех от того, что сделала Катлин. Это было жестоко — злобно! Как бы мне хотелось, чтобы она была живой, чтобы я смогла высказать ей все, что я думаю о ней!
Жаклин встала.
— Выйдем на минуточку. Я кое-что хочу сказать вам.
— Мне все равно, услышит ли Марджори, — пробормотала Шерри. — Она знает все это дерьмо, она слышала его и раньше.
— Она не слышала этого. И вы, возможно, не захотите, чтобы так случилось.
Слезы скользнули вниз по щекам Шерри. Она вытерла их по-детски, тыльной стороной руки.
— О да, хорошо, — согласилась она.
Они вышли на порог задней двери. Жаклин не стала выпускать свои острые коготки, она испытывала некоторую симпатию к Шерри, но еще большую к Молли; и к Лори, которую пренебрежительно осаживала младшая сестра.
— Молли беременна, — сказала она.
Девушка не ожидала этого. Она отшатнулась назад, как будто ее ударили.
— Нет, — задохнулась она.
— Да. Это не затрагивает главный вопрос о том, что заставляет вас заниматься любовью со старым обожателем вашей сестры. Катлин не сделала вам ничего плохого, Шерри; вы сами навредили себе. Вы превратили ее в злодейку, чтобы не брать на себя ответственность за свои собственные поступки. Разве не пора вам повзрослеть?
Эффект от ее речи, должна была признать Жаклин, был подобен серии сильных пощечин. Щеки Шерри стали малиновыми, затем бледными, затем снова малиновыми. Слезы прекратились. Жаклин внутренне собралась; она не удивилась бы, если бы девушка бросилась на нее, царапаясь и ругаясь. Вместо этого Шерри убежала в дом, захлопнув за собой дверь.
Жаклин воспользовалась нетрадиционным выходом, который Мэриби показала ей, и направилась туда, где оставила машину. Более кроткая, добрая женщина могла почувствовать некоторое сожаление от такого жестокого обращения с Шерри, но справедливости ради надо было признать, что совесть Жаклин не доставила ей ни малейшей неприятности. Шерри не была несчастным тинейджером, она была взрослой женщиной; наступило время, когда ей нужно посмотреть реальности в лицо и научиться обращаться с ней. Похоже, что она перестала развиваться в эмоциональном плане после исчезновения Катлин. Жаклин не сомневалась, что Шерри глубоко любила свою сестру. Только преданная любовь может превратиться в такую дикую обиду. Но было еще кое-что, чему должна научиться вскоре Шерри: предательство — медаль с двумя сторонами.
Чувствуя удовлетворение от того, что она сделала все, что могла, чтобы наставить Шерри на путь истинный, Жаклин села в машину и обдумала свой следующий ход. Время близилось к ужину; чем дольше она задержится, тем вероятнее, что она грубо вторгнется к Смитам в момент семейной трапезы, но Жаклин не могла больше пребывать в состоянии неизвестности. Она должна была узнать, что находится в таинственном запечатанном пакете.
Нежно, остерегаясь разбитых стекол, Жаклин вытащила из сумки ножницы и разрезала ленту.
Содержимое свертка было завернуто в несколько слоев плотного пластика, каждый из которых был заботливо запечатан лентой. Человек, который сделал эту работу, очевидно, знал, что могло пройти много лет, прежде чем он будет найден, и предпринял действия для его лучшей сохранности.
Обычный искатель сокровищ был бы разочарован его содержимым. Оно состояло из двух листов бумаги. Один из них был подписанным, заверенным у нотариуса заявлением адвоката не из числа Крэйгов. Другой нес на себе сюрреалистические черные пятна — отпечатки пальцев. В соответствии с клятвенным приложенным заключением это были отпечатки пальцев Катлин Дарси.
Сначала Жаклин была больше сбита с толку, чем разочарована. Она даже не отважилась размышлять над тем, что содержал в себе сверток; обнаружив потайное место, Жаклин надеялась, что в нем находятся ранние рукописи Катлин. Продолжая пялиться на два листка, она поняла, что они могли означать, нет, что они должны означать. Ее оторванная от жизни теория выглядела лучше, чем обычно.
Она прибыла к Смитам, когда семья сидела за ужином. Манеры Лори были безукоризненными; она приготовила много спагетти, и они будут в восторге, если Жаклин присоединится к ним. Жаклин привела в оправдание ранее назначенную встречу и извинилась за недостаток времени.