Штаб флота тоже тормозил работу — по поручению некоторых должностных лиц из дел вырывались и уничтожались документы, имеющие существенное значение для расследования. И тем не менее чекисты и прокурорские работники продолжали свою работу. «Уже в ГПУ у дела ЛВП терялись границы, — докладывал своему руководству в Москве помощник прокурора Верховного суда РСФСР Кондушкин, — пришлось обрубать концы, выделять из него дела…»[1201]

Преступные действия подследственных заключались в систематических хищениях в крупных размерах и взяточничестве. Следователей поразил тот факт, что «кредиты, отпускаемые Высшим морским командованием порту, не обосновывались строго проверенными сметами, в результате чего отпускаемые деньги расходуются не по назначению, что вошло в общую практику и за истекший 1924 год достигает 70–80 %, а по некоторым статьям и все 100 %»[1202].

По делу ЛВП привлекались к ответственности 123 человека. Только по доказанным в Ленинградском губернском суде преступным эпизодам ущерб для государства составил 21,2 миллиона рублей[1203].

Как уже упоминалось, из уголовного дела ЛВП был выделен ряд других дел, в том числе по Фондовой комиссии Балтфлота. В докладе помощника начальника 4 отделения Особого отдела ОГПУ Т. Стасюка (от 6 марта 1925 г.) читаем: «Особый отдел ЛВО путем агентурной разработки установил, что Фондкомиссия Балтфлота, с момента ее организации (начало 1922 г.) до сих пор занималась преимущественно преступной деятельностью, в результате чего нанесла государству ряд крупных убытков, точные цифры коих еще не установлены»[1204].

Администрация БФ реализовала большое количество имущества флота (суда, машины, металлы и т. д.) под видом негодного. К примеру, в Кронштадте были проданы 10 тысяч пудов водопроводных труб, а купивший их за бесценок спекулянт при перепродаже получил выгоду в 900 %. В другом случае нэпман, раздавая взятки, купил по заниженным ценам столько плавсредств, что смог открыть свое пароходство на Неве и даже успешно конкурировал с Госпароходством[1205].

Огромные убытки для государства особистам удалось вскрыть по делу Технического управления при помощнике командующего морскими силами РККФ в Ленинграде. Основным обвиняемым являлся заместитель председателя судостроительного треста Алексеев. Он и еще 15 человек обвинялись во взяточничестве и умышленном расстройстве спецснабжения РККФ, что существенно подрывало боевую мощь флота[1206].

В 1925 г. Особый отдел ОГПУ возбудил уголовное дело в отношении начальника штаба РККФ А. Домбровского за присвоение части средств, выделенных на работу Морского уставного комитета. После предъявления обвинения особисты передали уголовное дело в военную прокуратуру МВО[1207].

С учетом прежних заслуг перед Советской властью и полного раскаяния А. Домбровский не был осужден, однако был снят с занимаемой должности, а в 1929 г. уволен в запас[1208].

По данным агентуры Особого отдела ОГПУ, легализованным в ходе официальных проверок, к уголовной ответственности привлекался начальник Главного хозяйственного управления Красной армии Д. Кан. В ходе открытого судебного процесса было установлено, что он и еще группа комсостава управления организовали крупное хищение мануфактуры, предназначенной для пошива военной формы.

В своей обвинительной речи военный прокурор Н. Кузьмин заявил, что «Кан и ему подобные стараются нас разложить, задержать наше движение вперед. И поэтому сидящие на скамье подсудимых прежде всего — наши классовые враги»[1209].

В выявлении хищений государственных средств и взяточничества особистам помогали и другие подразделения ОГПУ, включая даже Иностранный отдел. Так, в июле 1930 г. разведка выяснила, что приезжающие в Берлин специальные закупочные комиссии от различных управлений военного ведомства, минуя инженерный отдел советского торгпредства, устанавливают прямые контакты с иностранными фирмами и пытаются разместить заказы. Зачастую сделки, заключенные указанными комиссиями, являются убыточными. Только один заказ у фирм «Юнкерс» и «БМВ» превысил реальную стоимость на 2 миллиона 900 тысяч немецких марок Еще 200 тысяч марок составил убыток при заключении контракта с фирмой «Крупп». И таких примеров имелось немало[1210].

В целом ряде случаев посредником при сделках (с получением соответствующего вознаграждения от советской стороны) являлся нанятый по инициативе Управления вооружения РККА (читай: И. Уборевича, начальника данного управления — A. З.) немецкий генерал в отставке Людвиг. Он реально оттеснил от заключения сделок инженерный отдел торгпредства, где работали люди, хорошо знающие конъюнктуру рынка в Германии[1211].

Совершенно уникальный случай произошел в апреле 1930 г. Начальник Военно-технического управления РККА Н. Синявский, выступая под псевдонимом «Микуличева» — главного инженера Электротехнического треста, заключил договор с германским гражданином Гейнц-Мюллером о постройке последним якобы изобретенного им аппарата, способного без проводов на расстоянии не менее 200 и до 1600 метров плавить металлы, зажигать деревья и т. д.

Авантюристу было уплачено 20 тысяч рублей на покупку материалов, 1500 германских марок на предварительные работы и 3 тысячи рублей в качестве заработной платы. Плюс к этому, ВТУ взяло на себя содержание семьи Гейнц-Мюллера и его помощника. По истечении срока договора (3 месяца) выяснилось, что у «изобретателя» нет даже чертежей устройства, а по заключению специалистов Политехнического института в г. Ленинграде, где Гейнц-Мюллер создавал свой прибор, немец являлся технически безграмотным человеком[1212].

Огромный вред в деле боевой подготовки наносили факты очковтирательства. Это явление стало распространяться стремительно уже сразу после окончания Гражданской войны. Определяя природу данного явления, Л. Троцкий писал: «Ложные донесения вытекают из чувства ложного стыда и ложного казенного самолюбия, из потребности представить свою ошибку в причесанном виде… Гримировщики и маскировщики сидят на разных ступенях командной иерархии. Получается так, что когда через эти этапы проходят донесения, то в штабе дивизии или армии получается уже картинка, весьма отличная от действительности…»[1213]

Тогдашний председатель Реввоенсовета СССР видел в борьбе с очковтирательством одну из важнейших задач по укреплению обороноспособности страны. Ему вторил начальник Политического управления РККА А. Бубнов. В своей статье «О карательной политике в Красной армии» он отмечал, что у части командного и политического состава «имеется стремление представить, показать состояние части, состояние учебы не таким, как оно есть на самом деле… Это есть такая „маскировка“, которая наносит делу строительства армии громадный вред и которая имеет ближайшее касательство к военно-судебным органам, потому что оно в той или иной форме порождает целый ряд таких явлений, которые или являются преступлениями, или граничат с преступлениями»[1214].

Итак, высшие руководители армии однозначно воспринимали очковтирательство как явление, которое влечет за собой серьезные негативные последствия, перерастающие в преступления, с которыми надлежит бороться карательным органам. К числу этих органов, безусловно, относились и особые отделы ОГПУ. Обо всех вскрытых в войсках фактах очковтирательства они незамедлительно информировали вышестоящее командование. И это был основной способ борьбы органов госбезопасности с данным явлением.