— Я не верю ни одному вашему слову, — заметила Ксения. — Про Гернику подробно написал английский журналист. Он был там на другой день после бомбежки. Немцам нужна эта страна как полигон с использованием живых людей.

— Советую вам следить за своими словами, — пробормотал Николай, показывая подбородком в сторону германского павильона. — Немцы неподалеку. Может быть, когда вернется Александр, мы и узнаем всю правду. Вы давно не получали известий от этого славного воина?

Ксению мучило желание послать его ко всем чертям, но испуганный взгляд Маши просил ее помолчать. В начале их супружества, после того как они поселились на улице Лекурб, Маша была счастлива. Несмотря на то что ее работа манекенщицей не принесла ей такой популярности, как Ксении, она позволяла ей вести достойную жизнь, так как Маша не могла особо рассчитывать на своего мужа. Николай Александрович имел скверную привычку менять работу за работой. Время от времени ему удавалось найти хорошо оплачиваемое место, которым он несказанно гордился, словно это была работа века, но проходило несколько месяцев и его начинало тянуть к другим берегам. Ксения так до конца и не знала, уходил он по собственному желанию или его увольняли, потому что он был жутко ленивым. Но если это она могла простить своему зятю, то подозрения насчет его отношений с Машей заботили ее всерьез. Сначала она не очень замечала изменений, происшедших в сестре: ее скованность, подавленное настроение, отсутствующий взгляд, когда она играла с Наташей… «Я не понимаю, почему ты не заводишь еще детей, — как-то упрекнула ее Маша. — У нас с Николаем будет большая семья». Она говорила это с гордостью, словно о чем-то священном.

В тот день Маша, сама того не подозревая, коснулась больной проблемы сестры. Ксения никогда бы в этом не призналась, но она ни разу не смогла забеременеть от Габриеля. Сам муж никогда не поднимал эту тему. Может быть, он знал, что не может иметь детей, и стеснялся об этом говорить? Возможно, именно поэтому он так легко впустил Наташу в свою душу. В начале их семейной жизни Ксения расстраивалась, что не может забеременеть, так как хотела подарить ему ребенка. Все изменилось с тех пор, когда Ксения снова встретилась с Максом. Теперь она даже радовалась этому, потому что дети должны быть залогом любви, а не признательности или долга.

Со временем Маша постепенно стала замыкаться в себе. Она больше не спорила с Ксенией по всякому поводу, как раньше. Иногда она испуганно вздрагивала, словно вспоминала о чем-то.

Ксения была убеждена, что во всем виноват ее зять, который использовал малейшую возможность унизить супругу в глазах других, относясь к ней как к ребенку, не способному ни на что. Да, Маша не блистала эрудицией, но имела сформировавшийся эстетический вкус. Ее наивность составляла часть ее шарма, и молодые люди, которые некогда ухаживали за ней, любили эту наивность, вызывающую желание защитить ее. Но Николая, который принадлежал к другому типу мужчин, это качество раздражало. «Зачем же тогда он женился на ней?» — иногда спрашивала себя Ксения. Ее подозрения еще более усилились, когда Кирилл, вернувшись с улицы Лекурб, рассказал, что Николай неожиданно пришел домой после обеда, чем сильно напугал Машу, и она сразу выставила Кирилла за двери. Но когда Ксения пыталась поговорить об этом с сестрой, Маша краснела и посылала ее к черту.

— Габриель с тобой? — спросила Маша.

— Нет. Он во Дворце правосудия, но должен скоро подойти.

— Мэтр Водвуайе работает как проклятый, — усмехнулся Николай, который ужасно завидовал своему свояку.

— В отличие от некоторых, — парировала Ксения. — А чем, например, занимались вы, Николай Александрович, в последнее время?

— Заканчиваю редактировать роман. Мой издатель уверен, что это очень талантливое произведение.

— Я в этом не сомневаюсь. Вот уж сколько лет вы работаете не покладая рук. Я просто сгораю от нетерпения прочитать наконец вашу книгу.

Раздраженный иронией Ксении, Николай Александрович взял жену под руку.

— Прошу прощения, Ксения Федоровна, но у нас с Машей дела.

Сестра извиняюще улыбнулась, перед тем как позволить мужу увести себя. Ксения проводила ее взглядом. Николай шагал широко, заставляя Машу семенить рядом. Какой хам! Как только она его терпит?

Ксения посмотрела на часы. Немецкий посол в Париже пригласил их с Габриелем на прием в честь присуждения немецким участникам выставки нескольких медалей. Маша и Николай задержали ее. Растерянный взгляд ее младшей сестры никак не выходил у нее из головы. Взволнованная, она поспешила подняться по ступеням павильона, прошла мимо монументальных скульптур, которые стояли по бокам входа. Огромные люстры освещали этот строгий, грандиозный храм искусства. Массы людей топтались возле витрин, в которых были выставлены произведения искусства. Ксения посмотрела рассеянно, отметив, что там не было работ, которые нацисты считали космополитическими и заклеймили позором еще на выставке в Мюнхене.

Ей показали лифт, на котором она поднялась на последний этаж, где находился знаменитый немецкий ресторан «Хоршер».

Гости беседовали с бокалами шампанского в руках. С Габриелем они условились встретиться у стойки администратора, но пока его там не было. Столы украшали букеты цветов и флаги со свастиками. Как и в Берлине, она заметила нацистские партийные знаки на многочисленных бутоньерках, правда, на гостях не было униформы. Некоторые мужчины кидали на нее нескромные взгляды.

«Если бы они только знали, что я славянка», — насмешливо думала Ксения. Испытывая отвращение, она отвернулась, не желая говорить с теми, кого считала рьяными нацистами. Ее глазам открылась восхитительная панорама с Эйфелевой башней и эспланадой Трокадеро. Аплодисменты привлекли ее внимание. Стройная молодая женщина вбежала в зал. Ксения узнала Лени Рифеншталь, которая недавно получила из рук президента Франции Эдуарда Даладье золотую медаль за документальный фильм «Триумф воли». «Как все удачно складывается для германской пропаганды, иностранцы польщены, — думала Ксения. — Макс тоже работал с ней во время Олимпийских игр. Как он мог связаться с такими людьми?» Когда во время их последней встречи Ксения спросила его, почему он не уехал в Нью-Йорк, как поступили многие фотографы, не разделявшие идей фашизма, он только пожал плечами. «Я люблю свою страну, — ответил он. — И не хочу покидать ее во время бури».

— Прошу прощения, мадам, вы Ксения Осолина? — спросили ее на немецком языке.

Ксения повернулась и увидела элегантно одетую брюнетку в платье цвета слоновой кости, приталенном, с пуговицами на рукавах. Бриллиантовые серьги покачивались в ушах. Шляпа с большими полями открывала лицо с решительными чертами. Черные перчатки подчеркивали строгость наряда. Темные глаза смотрели серьезно. Наверное, она видела Ксению во время поездки в Берлин.

— Мы знакомы? — заинтригованно спросила Ксения.

— Нет, но я часто восхищаюсь снимками, на которых есть вы.

Молодая женщина улыбнулась, но ее взгляд оставался каким-то обеспокоенным. И тут Ксения поняла, кто это. Сара Линднер. Близкая подруга Макса, его первая любовь. Ревность нахлынула на Ксению. Именно из-за нее они расстались в первый раз, и этот их разрыв, который в других обстоятельствах мог бы оказаться простой ссорой между страстными любовниками, подтолкнул ее к замужеству с Габриелем. Их пути с Максом разошлись, и это породило внутреннее одиночество, которое только усиливалось с течением времени. Ксения вспомнила, как эмоционально Макс всегда вспоминал об этой женщине: с восхищением, нежностью и, конечно же, с любовью. «Я должна бы ее ненавидеть», — с жаром подумала Ксения. Но она понимала, что не права. Ее соперницей Сара Линднер никогда не была. Просто в свое время Ксения отказалась понять, что мужчина может испытывать сердечную верность по отношению к той женщине, которую некогда любил. Ей показалось, что их отношениям угрожают, она не поняла, что это постоянство Макса было верностью прежде всего самому себе. Она была слишком молодой, чтобы понять все это.