— Да, если бы кто-то из цыган оказался у тока, то его, как пить дать, обвинили бы в пожаре, — вытирая пот со лба, сказал кузнец.

— Когда много забот, надо отрешаться от них, — заметил Халиль.

Юсеф поддержал его:

— Заботам нет конца. Повеселимся немножко у цыганки.

При этих словах крестьяне разом встали и двинулись к шатру Суад. Там они развели огонь, вокруг которого завертелся яркий вихрь пляшущих цыганок. Полились грустные цыганские песни.

Шейху в этот вечер некуда было деться. Поколебавшись, он не решился пойти на гулянку. Расстроенный, как ему казалось, вероломством Занубии, он бесцельно брел по деревне под усыпанным звездами небом. Крестьянки сидели около своих домов, обсуждая последние новости.

На следующий день в деревню приехал коновал Мустафа. Шейх проводил его к месту, где тот обычно работал. Заведя с Мустафой разговор, шейх делал вид, что не замечает приехавшего вместе с ним учителя Аделя. Племянник Мустафы, хорошо зная нрав шейха, запросто обратился к нему:

— Вы узнали, кто совершил поджог?

— Нет, сынок, — ответил шейх. — Но мы думаем, что это сделали бандиты, дабы запугать нас.

— Вам надо было провести расследование, чтобы узнать правду.

Адель обогнал своих спутников и первым подошел к крестьянам, ожидающим коновала, чтобы подковать своих лошадей и мулов. Поприветствовав их, он сразу же заговорил о французах.

Один из крестьян сказал:

— Мы в ад быстрее попадем, чем прогоним французов.

— Страх и отчаяние поселились в наших душах, — горестно вздохнул другой.

— Какая польза от ваших листовок? — спросил подошедший старик. — Мы, деревенские, почти все неграмотны. А если кто и умеет читать, то плохо понимает прочитанное.

— Все это так, — ответил учитель Адель. — Но горожане читают эти листовки и понимают их содержание. Они осознали, какие беды принесли нам французские оккупанты. Учителя, рабочие, ремесленники все теснее сплачивают свои ряды, готовясь к борьбе против колонизаторов.

— Вы можете спустить поезд с рельсов, но изменить души крестьян вам не дано, — сказал крестьянин. — Вы, горожане, не такие, как мы.

— Ты не прав, — ответил учитель. — Первыми открыли огонь по французским оккупантам как раз крестьяне в горах. Вспомните-ка революцию шейха Салеха аль-Али[27].

— Однако она не покончила с колонизацией, — настаивал упрямый крестьянин.

— Но мы должны продолжать борьбу, — сказал учитель. — Тогда мы столкнулись с заговором беков, феодалов и глав племен. Сейчас времена изменились. Все должны понять, что родина — наше достояние, а свои попранные права можно вернуть только силой. Революцию начинают единицы, но потом она расширяется, как горный поток. Турки угнетали нас четыреста лет, но в конце концов поток народного гнева снес их.

Разговор продолжался долго. К нему подключились Абу-Омар, Юсеф и цирюльник. Образованность, жизненный опыт, убежденность Аделя в своей правоте не могли не произвести впечатления на крестьян. Они все внимательнее прислушивались к нему, проникаясь доверием к его словам. Из собравшейся вокруг учителя толпы послышались возгласы:

— Мы с тобой! Веди нас! Надо бороться, пока мы не сошли в могилы с униженными душами!

— Мы все как один встанем против французов, — громко сказал Юсеф. — Это будет ответом нашим угнетателям.

— Мы бесправны и унижены, — взволнованно сказал Салюм. — Долг образованных повести нас за собой на борьбу против произвола.

Ибрагим, опасаясь длинных ушей бека, предложил продолжать разговор у него дома. Крестьяне дружно двинулись к нему и долго не хотели расходиться, жадно внимая смелым речам учителя.

Адель завершил встречу словами:

— Держите свои мысли при себе. Все должны быть вне подозрений. Пусть чувства не возобладают над разумом. Первые выступления начнутся в городах. Возможно, события обернутся так, что кто-то из вас понадобится мне в Хаме. Ждите моего сигнала.

— Мы должны выкорчевать страх из наших душ! — воскликнул Юсеф. — И заставить бека понять, что мы такие же люди, как и он. Каждый крестьянин обязан осознать, что его жизнь принадлежит ему самому, а не помещику или советнику.

— Бороться с помещиками время еще не пришло, — сказал учитель. — Сегодня главная задача — изгнание оккупантов. Но, освободившись от французских оккупантов, мы обязательно рассчитаемся и с ними.

— Ты прав, учитель, — сказал Абу-Омар. — Бек раздал оружие бедуинам и своим пособникам. Если он что-то пронюхает, то учинит настоящее побоище среди крестьян. Надо усыпить его бдительность. А потом он ответит за все.

— Сейчас главное для нас — единство и твердость духа, — подчеркнул учитель. — У нас много единомышленников во всех городах. Просыпаются целые народы. Война ослабила колонизаторов. Им не долго осталось чинить свой произвол.

Послышался далекий крик Хасуна о пришествии дьяволов. Учитель еще раз повторил:

— Помните о единстве и ждите моих указаний в ближайшее время.

На токах с раннего утра кипела работа. Домолачивали пшеницу. Пожар на дворе Занубии заставил всех быть осторожнее. Теперь уже ни один двор не оставался без присмотра.

Юсеф и Абу-Омар, как всегда, работали вместе. Когда послышался призыв шейха на утреннюю молитву, Юсеф с досадой сказал:

— По-моему, Абу-Омар, шейх сам не понимает того, что говорит. Изо дня в день он твердит одно и то же, как попугай.

— У него сегодня грустный голос, — прислушался Абу-Омар. — Шейх до сих пор не может прийти в себя после того, как его прогнала Занубия. Он так надеялся, что она сможет уговорить Софию пойти к Рашад-беку. А теперь он не находит себе места. Вечером ему некуда приткнуться. Вчера он почти всю ночь бродил по деревне.

Шейха Абдеррахмана не покидала мысль о том, как бы побыстрее помириться с Занубией. Не надеяться же ему на собственные талисманы, которым он хорошо знал истинную цену! В их чудодейственную силу верили только им же одурачиваемые люди. Вдруг он вспомнил цыганку Суад. «А нет ли у нее средства, которое поможет мне?» — подумал он и решительно направился в сторону цыганских шатров. Увидев впереди Хасуна, шейх, не настроенный на разговоры, хотел уже было обойти его, но дурачок бесцеремонно загородил дорогу:

— Не хлебом единым жив человек. Он должен быть искренним, честным и добрым.

Слова Хасуна задели шейха за живое.

— Что ты мелешь, Хасун? — недовольно спросил он. — Эти слова выше твоего понимания.

— Их мне нашептывают дьяволы, — ответил Хасун. — Или ты не веришь в них? Но ты ведь сам частенько изгоняешь бесов из бедуинов.

— Мне сейчас не- до твоих сумасшедших речей, — отмахнулся от Хасуна шейх.

— Ну что ж, иди, — сказал юродивый. — Тебя никто не держит. Но, между нами, ты пошел против совести. Признайся, и я вымолю для тебя прощение у аллаха.

— Да ты в самом деле сумасшедший! — рассердился шейх.

Хасун несколько раз крутанулся вокруг себя и весело сказал:

— Нет, шейх. Аллах всегда со мной. Он освещает мой разум и мой путь.

— Тебя ждет страшный конец, богохульник.

— Но я не грешу и поступаю только по велению своего сердца. Вот и сейчас я иду к колодцу, а меня сопровождает мой ангел-хранитель.

Хасун, резко повернувшись, быстро побежал в сторону колодца, а расстроенный шейх раздумал обращаться к цыганке Суад.

Юсеф и Абу-Омар сели передохнуть. Вдалеке они увидели направляющуюся к ним Занубию.

— И все-таки, что ни говори, она неплохая женщина, — сказал Юсеф. — А сколько она знает того, о чем мы даже не догадываемся.

— Власть бека безгранична. Он принудил ее подчиниться, — вздохнул Абу-Омар. — Она не виновата. Такова ее судьба.

Занубия подошла к крестьянам и, поставив перед ними чайник, приветливо сказала:

— Этот чай для вас. Вы лучше тех, что пили его раньше.

С этими словами она повернула назад.

А шейх Абдеррахман, возвратившись в деревню, наябедничал на Хасуна старосте и управляющему.