Унылые мысли совсем одолели старосту. Он уже не замечал, что разговаривает сам с собой. А когда он увидел на одном из токов крестьянина с женой, молотивших зерно, то совсем вышел из себя. Пышный зад низко склонившейся над колосьями женщины возбудил его. С мукой в душе он подумал: «О София, волчица! Собака бек погасил во мне все желания. И даже ты, обольстительница, не можешь вызвать жар в груди. А ведь в другое время я бы на этом самом месте, под этим ласковым солнышком, раздел бы тебя перед всем народом и взял бы на глазах у твоего мужа. Сейчас я даже не способен задрать подол женской юбки. О аллах, неужели мне отныне суждена подобная жизнь? Пощади раба своего и помилуй его душу! Отведи от него козни этого исчадия ада — бека! Верни мне, аллах, жизненные услады! Верни мне вкус к пище, вину и женщинам!»

Староста взобрался на холм, с которого дом бека был виден как на ладони. Отсюда он казался неприступной крепостью, которой не страшны любые бури и ураганы. С ненавистью смотрел староста на помещичий дом. «Все мои горести исходят отсюда. Он является источником зла и добра, веры и неверия, гнета и справедливости». Шикарный дом среди жалких глинобитных домишек крестьян казался символом богатства и силы, той силы, которая может. оживить или умертвить, создать или разрушить. Но, увы, это несло лишь смерть и гнет. Сегодня его хозяин — бек, вчера — отец бека. Они, да и все предки бека несли лишь разорение. «За что, аллах, ты даровал им такую власть? Ведь они используют ее не в угоду тебе. Разве ты не видишь, как издеваются они над нами и, как злые волшебники, превращают тепло в лед, лед в пепел, а людей в животных? О всемогущий, разве ты не видишь, что они распоряжаются твоим достоянием по своему усмотрению, как им заблагорассудится? А за что страдают другие? В чем, например, моя вина? Ведь я служил им как твоим наместникам на земле. О аллах, почему же ты не покараешь их?»

В полном замешательстве от мучивших его вопросов староста повернул назад и стал спускаться в деревню. Его обуял страх. Ведь шейх Абдеррахман предупреждал его, что подобные мысли — богохульство. А каким образом шейх узнает о них? Он не будет делиться с ним. Разве шейх не так же преданно служит беку и доносит тому все крестьянские сплетни? Так спрячь, староста, свои богохульные вопросы поглубже и положись на волю аллаха.

Дома его уже ждал на большом круглом подносе завтрак. Но он только устало махнул рукой, и жена поняла, что муж есть не будет. Она молча унесла поднос, зная, что его лучше не трогать, когда он в таком состоянии. Войдя на кухню, она прошептала несколько слов молитвы, умоляя аллаха пощадить мужа. Оставшись один, староста вздохнул с облегчением. Настало время о многом подумать. Что делать дальше? Верой и правдой служил он беку, а взамен получал одни лишь унижения да оскорбления. Теперь бек грозит на его место посадить управляющего. Тот уже давно кружит вокруг своего хозяина, как трусливая собака.

«Что мне делать? Что?.. Что?..» — с надрывом спрашивал староста сам себя.

Ему казалось, что он попал в непроходимое, топкое болото, из которого нет выхода. Внезапно округу пронзил резкий гудок машины бека. У всех от мала до велика от страха учащенно забились сердца. Раньше староста не боялся этого гудка, а радостно бросался навстречу своему господину. Но теперь все изменилось. Вот уже опять его начинают одолевать боязнь и опасения. Но тут же он стал ругать себя за слабость.

Весна была в разгаре. Легкий ветерок разносил ароматы цветов. По небольшим арыкам на поля струилась вода из еще не успевших пересохнуть источников. Деревья красовались в весеннем убранстве.

Рашад-бек сидел на веранде своего дома и потягивал душистый дым из наргиле. Солнце спускалось к горизонту. Вокруг хозяина сидели его приближенные из крестьян, сплетничая о деревенской жизни и льстя своему господину. В зависимости от настроения бек иногда слушал их с интересом, а иногда резким окриком заставлял замолчать. Наслаждаясь безграничной властью над людьми, бек уже не в силах был отличить зло от добра. Самые гнусные преступления стали для него привычным делом.

Во всем он руководствовался лишь собственными прихотями.

Когда проходила молотьба, он обычно начинал заниматься хозяйственными расчетами, без устали отдавал распоряжения и указания. Это как-то отвлекало его от скуки.

Ему принадлежали огромные земельные наделы, полученные в наследство, но он даже границ их не знал. Крестьяне были для него лишь ненавистными либо презренными существами. Он никогда не испытывал недостатка в приспешниках, благодаря их стараниям он управлял своими деревнями. Когда французы заняли страну, появилась возможность опереться еще и на их штыки. Теперь при помощи жандармов или солдат он мог подавить крестьянское недовольство в любой момент. Но пока он сам справлялся с крестьянами, запугав их жестокими расправами. Они не смели поднять глаз на своего господина, у них начинали дрожать колени, как только он появлялся. Всю жизнь они гнули спину на бека, умножая его богатства.

Мысли бека разбегались. Что-то беспокоило его, но что именно, он никак не мог понять. Сейчас ему никого не хотелось видеть. Болтовня и лесть сидевших вокруг него людей не успокаивали. Рашад-бек вспомнил об ужине, который он устраивал для французского советника, отцов города и начальника железнодорожной станции. «Это хорошо, — подумал он, — что начальник станции приедет со своей красавицей-женой». Такие мероприятия обычно оживляли бека, возвышали его в собственных глазах и, как ему казалось, в глазах крестьян. Окружение «настоящих людей», каковыми он считал гостей, придавало беку уверенность в своем могуществе, вселяло в него веру, что ему ничего не стоит расправиться с такими людьми, как учитель Адель, который мутил крестьян, подстрекая их к бунту.

Староста вышел за деревню и пошел к колодцу, у которого обычно толпилось много женщин. Здесь они могли поделиться своими новостями, посплетничать.

— Сегодня ночью я видела нескольких дьяволиц, которые выходили из дворца бека, — сказала Халима.

— Откуда ты это взяла? — спросила София. Звонко расхохотавшись, она добавила: — Дьяволы, Халима, и в самом деле выходят только ночью, но обитают они в заброшенных местах, там, где людей обычно не бывает.

Тут в разговор вступили и остальные женщины. Они стали вспоминать давние истории о злых духах. От всех этих разговоров Аюш стало не по себе. Халима, заметив это, сказала:

— Не бойся, Аюш, наверно, это были обычные женщины, которые едят только мужчин.

Все засмеялись, поняв намек Халимы. Поболтав еще немного о своих делах, женщины подняли кувшины на плечи и побрели обратно в деревню. По дороге они встретили шейха Абдеррахмана, который плотоядно поглядывал на стройные тела девушек. Заметив освещенный шатер в усадьбе, он резво повернул в его сторону. По пути краем глаза он наблюдал петушиный бой. У некоторых петухов из гребешков уже сочилась кровь.

Абдеррахман и староста ненавидели, но в то же время и боялись друг друга. С ревностью переживали они каждый знак внимания к другому со стороны бека. Масла в огонь подливала и Занубия, расположения которой они оба добивались. В свое время она кружила головы многим. Каждый мужчина приосанивался и пускал коня вскачь перед ее домом. Теперь Занубие было уже под сорок, но она все еще не потеряла упругости тела и свежести лица. По-прежнему мужчины засматривались на нее. Выйдя замуж за простого крестьянина, она не закрыла двери своего дома перед другими, но потчевала их только вкусным чаем и приятной беседой. Занубия любила обнадеживать и смущать мужчин, которым она нравилась, обворожительными улыбками. Но дальше этого дело не шло. Сначала деревенские жители, особенно женщины, осуждали ее и отворачивались. Но со временем, поняв, что Занубия просто смеется над мужчинами, успокоились. И уже сами ходили к ней, чтобы она помогла узнать тайны их мужей.

Рашад-бек тоже обратил внимание на Занубию. Он пригласил ее к себе поработать во дворец. Однажды, когда вся прислуга разошлась по домам, он силой затащил ее в свою постель. Занубия не очень переживала свой грех. Она надеялась, что, во-первых, об этом никто не узнает, а во-вторых — теперь она будет получать подарки от бека и ее дети не будут так нуждаться. Но бек вскоре охладел к ней. Теперь она интересовала его больше как собеседница. Ей он поверял даже свои сердечные тайны.