Пока судьи решали вопрос, советник вел разговор с тремя главными шейхами.

— Ваши племена стали многочисленны, — обратился он к шейхам восточных и северных племен. — И вам следует послать в парламент еще по одному представителю.

Шейх южных племен запротестовал:

— Наши племена численностью не уступают восточным и северным. Почему же и нам не послать представителя?

— Возможно, — стал успокаивать его советник, — у нас нет точных данных. Но все будет так, как вы желаете, уважаемый шейх.

Теперь каждый шейх уже представлял себя членом парламента и с ненавистью смотрел на возможного соперника. Так советник легко, всего лишь одной фразой, рассорил всех шейхов. Это был испытанный прием. Но вот в зале воцарилась тишина. Вошли судьи.

— Ну, что вы решили? — спросил Сабри-бек.

Старый шейх ответил:

— С вашего разрешения, господин советник, мы огласим свое решение. За девушку давали калым в пятьдесят овец, двадцать верблюдов, одну лошадь и винтовку. Мы решили, что южные племена должны заплатить северным сто овец, сорок верблюдов, две лошади и две винтовки. В течение года девушка нигде не может появляться. Если же она нарушит запрет, родственники вправе ее убить. Только через год она обретет право появиться в районе южных племен. А через два — все должно быть забыто, и тогда у нее появится возможность видеться со своими родителями.

— Что об этом скажут главные шейхи? — спросил советник.

— Все будет так, как вы пожелаете, господин советник, — в один голос ответили шейхи.

Проблема была решена, и Сабри-бек предложил присутствующим поужинать.

Итак, все обошлось без кровопролития. Пастухи вернулись к своим отарам. Родители Ануд облегченно вздохнули.

Шейх южных племен поехал на свою стоянку. Исход дела его вполне устраивал. Завтра каждая семья его племени выделит ему по барану или верблюду.

Когда пастухи перегнали скот северным племенам, шейх отдал отцу Ануд двадцать пять овец, пять верблюдов, лошадь и винтовку. Хамдан тоже получил свою долю: десять овец и двух верблюдов. Остальное досталось шейху.

Шейх восточных племен с радостной вестью вернулся домой.

— Год пролетит незаметно, — сказал Джадуа. — А мы в благодарность послужим шейху. Верно, Ануд?

— Слава аллаху! — обрадовалась девушка. — Я буду усердно служить женам шейха. Ради нашей любви мы вытерпим все.

— А простит нас твой отец? — спросил Джадуа.

— Конечно, — ответила Ануд. — Все кончилось мирно. Представляю, как будут счастливы мои родители, когда через два года мы наконец сможем увидеться!

С восходом солнца крестьяне вышли в поле. А шейх Абдеррахман, как обычно, сидел у ворот Занубии и рассказывал о Джадуа, его женитьбе и двух обещанных ему, шейху, баранах.

Он вынул из кармана золотую монету и, подбросив ее, весело сказал:

— Пусть каждый день бедуины похищают девушек.

Занубия с грустью качала головой:

— И на этот раз выиграли беки и шейхи, а заплатили за все бедняки.

В последние дни июня стояла невыносимая жара. Ветер не приносил желаемой прохлады, лишь перегонял с места на место потоки горячего воздуха. Страда была в самом разгаре. С утра до вечера по дорогам ехали арбы. Пастухи отгоняли скот от посевов. Шли стада баранов, звенели на шеях у вожаков колокольчики. В полдень скот пригоняли на водопой к единственному в деревне колодцу. Там толпились женщины, дожидаясь своей очереди набрать воды, всех волновала одна забота — как распределить воду так, чтобы ее хватило на все лето.

Гнал свое стадо к колодцу и пастух Сурур. Он ехал верхом на осле, защищаясь от ярко палящих лучей солнца наброшенной на голову абаей. В сумке у него был пустой бурдюк, немного фиников и хлеба. Сурур был влюблен в свою родственницу, Фарху, с которой мог видеться только у колодца и сейчас мечтал о встрече с любимой. Фарха уже ждала его в своем красном платье, которое мать привезла ей из Алеппо. Она надела его по просьбе Сурура. Но поговорить у колодца молодым не удалось: от любопытных глаз здесь не скрыться. Проходя мимо любимой, Сурур шепнул:

— Привет, газель!

Девушка еле слышно ответила:

— Привет, ночной волк! Северная сторона кладбища, у могилы Хадуж.

Это означало, что подарок, который он ей привез, надо оставить на могиле старухи. Но пастух рискнул, и, проталкиваясь к колодцу, незаметно сунул в руку Фархе коробку с духами.

Тот, кто раздавал воду, вытаскивал из колодца по два ведра в минуту, но народу было столько, что он едва успевал всех обслужить. Бедуинка с ребенком на руках решила, пока подойдет ее очередь, пойти к Ум-Омар за каплями для малыша. Капли были у Фатимы, и Ум-Омар проводила бедуинку к ней. По дороге женщины разговорились. Бедуинка жаловалась на свою тяжелую жизнь. Ее сын женился, и им пришлось влезть в долги, особенно задолжали хаджи. Все их обирают: и шейхи, и советники, и хаджи, и французские солдаты, даже цыгане. Фатима и Ум-Омар тоже посетовали на свою нелегкую долю. Неважно — крестьянин или бедуин. Раз бедняк, значит, живет в нужде. Голова мальчонки была повязана платком с прикрепленным к нему волчьим зубом. Согласно поверью, волчий зуб предохраняет детей от дурного глаза. Рядом с зубом был прикреплен талисман, защищающий от жары, холода и дьявольского наваждения.

Занубия сидела у ворот и взбивала масло, когда пришел сторож и сказал, что ее хочет видеть бек. Занубия до того испугалась, что забыла обуться, переодев только платье. Так босиком и пошла.

— Что прикажешь, господин бек? — взволнованно спросила Занубия и низко поклонилась.

— Привет, Занубия! Как дела? Что управляющий и шейх?

— Все живы, — ответила Занубия. — Ты позвал меня, чтобы спросить о них?

— Нет, не для этого, — ответил бек. — Ты хорошо знаешь, о чем я буду с тобой говорить. Мне нужна София. Помоги мне. Объясни ей, что она, ничтожная крестьянка, не смеет противиться самому Рашад-беку. Скажи, что гнев мой не знает границ. И если она будет продолжать упрямиться, то может потерять: и мужа, и детей. А не сумеешь уговорить ее, пеняй на себя.

— Господин бек, ее невозможно упросить. Сколько раз пробовала — все напрасно, — дрожа от страха, сказала Занубия. — А узнают ее родственники, мне несдобровать. Они и так меня ненавидят.

— Не бойся, — стал успокаивать ее бек. — Я не дам тебя в обиду. Подумаешь, родственники! Да что они значат по сравнению со мной? Пусть только тронут тебя, я им руки укорочу.

— Лучше позови ее сюда и сам с ней поговори.

— Я зову женщин только на уборку дома. Но если я пожелаю какую-нибудь из них, она непременно должна прийти добровольно. Я давно мог силой заставить Софию прийти, но пока не хочу. В общем, ты припугни ее.

— Вряд ли она согласится. Чересчур упряма, — заметила Занубия.

— Ты передай, что я прошу. А заартачится, буду действовать по-другому.

Когда Занубия ушла, бек велел сторожу позвать шейха Абдеррахмана. Тот в это время читал молитву, но, узнав, что его зовет бек, заторопился к дому своего господина.

— Здравствуй, шейх Абдеррахман, — приветствовал его бек. — Даже здесь слышна твоя молитва. Смотри не напугай людей своим зычным голосом, — рассмеялся бек. — Скажи, шейх, хорошо ли ты знаешь бедуинов?

— Конечно, господин. Они приходят ко мне за талисманами. А я часто езжу на их стоянки читать Коран.

У меня к тебе дело, — сказал бек. — Сегодня у колодца я заметил очень красивую бедуинскую девушку. Она была в красном платье. Ты знаешь ее?

— Может быть, и знаю. Покажи ее мне.

Бек протянул шейху бинокль, в который наблюдал за тем, что происходит в деревне, но шейх растерянно вертел его в руках, не зная, как пользоваться. Бек, смеясь, показал шейху, как надо смотреть в него, и сказал:

— Она дочь одного из пастухов, которые пасут сейчас свой скот на наших полях. Мог бы ты узнать, кто отец ее?

— Это очень трудно, господин, клянусь. А потом, когда бедуины уйдут отсюда, будет еще труднее. Понадобится не меньше года, — ответил шейх.