— Да-да, вы правы, — пробормотал Чарльз.

— А спустя два дня к нам пришла мадам Пикарде, одна из наших клиенток, и предоставила нам надежный чек на сумму триста фунтов, подписанный известным нам именем. Она попросила перевести эту сумму от ее имени в банк «Дерби, Драммонд и Роттенбург Лтд» и открыть для нее личный счет в их лондонском отделении. Мы сделали все в точности и получили в ответ чековую книжку…

— …из которой и был потом взят этот чек, как я узнал, получив ответ на мой запрос из Лондона, — вставил комиссар. — Мадам Пикарде, приехав в столицу, пришла в банк и, как только ваш чек был обналичен, сняла все деньги со своего счета.

— Но каким образом моя подпись оказалась на проклятом чеке?! — взорвался Чарльз. — И как этот фокусник ухитрился провести трюк с карточкой?

Комиссар извлек из кармана карточку, один в один похожую на виденную нами.

— Вы говорите об этом? — спросил он.

— Совершенно такая же! Факсимиле.

— Думаю, что дело обстояло так. Как мне удалось выяснить, полковник купил целую пачку таких карточек, которые выпускаются как пригласительные, в магазине на набережной Массена. Он вырезал в них середину. А теперь посмотрите сюда.

Тут комиссар повернул карточку и показал нам аккуратно приклеенный с обратной стороны кусочек бумаги. Эту бумажку он оторвал, и под ней обнаружился бланк чека, сложенный так, что напротив прорези приходилось как раз место для подписи. В таком виде «ясновидец» и поднес ее нам.

С удовлетворением профессионала, раскрывшего ловкий обман, комиссар констатировал:

— Я назвал бы это тонко сработанным фокусом.

— Да ведь конверт был предан огню у меня на глазах! — изумленно проговорил Чарльз.

— Как бы ни так! — ответил комиссар. — Плохой бы из него был фокусник, если бы он не сумел незаметно для вас поменять конверты, когда отошел от стола к камину. А полковник Глини, как вы должны были уже понять, король всех фокусников!

— Хорошо, нам удалось выяснить личность нашего преступника и его компаньонки, — сказал Чарльз, облегченно вздохнув. — А теперь, как я понимаю, вы отправитесь за ними в Англию и арестуете их?

Но комиссар лишь пожал плечами. Было видно, что слова Чарльза его позабавили.

— Арестовать? Кого? Их?! — воскликнул он. — Месье, да вы шутник! До сих пор ни один из стражей правопорядка не преуспел в деле ареста le Colonel Caoutchouc, как его называем мы, французы. Это скользкая змея, и он постоянно уходит от нас. Даже если мы его схватим, нам нечего предъявить ему в качестве обвинения. Те, кому посчастливилось его однажды видеть, не узнают при следующей встрече. Наш друг полковник Глини постоянно выходит сухим из воды. Уверяю вас, господа, что в тот день, когда я арестую его, я назову себя первым сыщиком Европы.

— Тогда это сделаю вместо вас я! — заявил Чарльз.

Но тут же осекся и замолчал…

СЛУЧАЙ С БРИЛЛИАНТОВЫМИ ЗАПОНКАМИ

— Давайте-ка отправимся в Швейцарию, — предложила однажды леди Вандрифт. И все, кто знаком с Амалией, не удивятся, когда узнают, что мы, как по команде, поехали именно в Швейцарию. Потому как только она имела власть над сэром Чарльзом, ее мужем, а над ней власти не имел никто.

Поначалу мы столкнулись с некоторыми трудностями, так как предварительно не забронировали номера в отеле (а сезон был в самом разгаре). Но с помощью проверенного «золотого ключика» все неурядицы быстро разрешились, и спустя некоторое время мы удобно расположились в Люцерне, избрав самый комфортабельный из европейских отелей — «Швайцерхоф».

Нас было четверо — сэр Чарльз с Амалией и я со своей Изабеллой. Проживали мы в просторных комнатах на втором этаже, из окон которых открывался вид на озеро. Поскольку ни у кого из нас не обнаружились симптомы той навязчивой идеи, которая проявляет себя в безрассудном стремлении восходить на чрезмерно крутые и излишне заснеженные горы, то мы все — я осмелюсь настаивать на этом — вовсю наслаждались жизнью. Львиную долю времени мы проводили благоразумно, совершая экскурсии по озеру на уютных пароходиках. Если же нам и доводилось совершать вылазки в горы (мы отдавали предпочтение Риги или Пилату[140]), то всю физическую работу за нас выполнял двигатель.

В гостинице, как это часто бывает, большое множество разных людей из кожи вон лезло, пытаясь нам понравиться. Если вы хотите представить себе, насколько дружелюбными и чудесными бывают люди, то вам стоит побывать в шкуре известного миллионера недельку-другую. Где бы ни появлялся Чарльз, его сразу же окружали толпы этих самых чудесных и бескорыстных людей, все как один страстно желающих завести знакомство с выдающейся личностью. При этом все они отчего-то не понаслышке знают, где можно превосходно вложить капитал или проявить христианское милосердие. Моей обязанностью как родственника и секретаря было отвечать вежливым отказом на многообещающие проекты и остужать пыл служителей милосердия. Даже я, как приближенный к великому человеку, пользовался большой популярностью. Люди как бы невзначай начинали рассказывать мне безыскусные истории о бедных пасторах из Камберленда или вдовах из Корнуэлла, об одаренных, но бедных поэтах, авторах великих эпических поэм, или молодых художниках, которым нужен покровитель, по мановению руки которого перед ними распахнулись бы двери вожделенной Академии. Я только улыбался и с умным видом поливал их холодной водичкой в умеренных количествах. Разумеется, я никогда не рассказывал Чарльзу об этих случаях, за исключением тех, которые, по моему мнению, были наиболее примечательными.

Чарльз, который и без того был осторожным человеком, со времен нашего инцидента в Ницце стал еще более внимательно относиться к мошенникам. И вот однажды нам представился случай проверить его бдительность. Дело в том, что у Амалии была причуда обедать за табльдотом в гостинице. Она утверждала, что не может целыми днями просиживать в частном номере и видеть только «свое семейство». Как-то за обедом напротив нас сел мрачного вида субъект, темноволосый и кареглазый, с кустистыми, нахмуренными бровями. На эти брови мое внимание обратил сперва благообразный пастор, сидевший рядом со мной. Он заметил, что они состоят из ряда крупных, щетинистого вида волосков, которые, по его словам, служат подтверждением теории Дарвина о нашем родстве с обезьянами. Этот пышущий здоровьем, среднего роста священник оказался приятным собеседником. Его звали Ричард Брабазон. Он и его очаровательная женушка Джесси, которая разговаривала с милым шотландским акцентом, находились в свадебном путешествии.

Когда я присмотрелся к бровям незнакомца, меня поразила неожиданная догадка.

— А почему вы думаете, что они его собственные, а не поддельные? — спросил я у пастора. — Выглядят как-то неестественно.

— Неужели ты думаешь… — начал было Чарльз, но осекся.

— …что это ясновидящий, — закончил я его мысль. И тут же, осознав свою ошибку, стыдливо потупил взор. Дело в том, что Чарльз строго-настрого запретил мне упоминать в присутствии Эмилии о неприятном случае в Ницце. Он боялся, что если жена услышит об этом хоть раз, он будет потом слышать об этом многократно.

— Что еще за ясновидящий? — спросил священник со свойственной клирикам любознательностью.

Я заметил, что обладатель кустистых бровей как-то странно вздрогнул. Чарльз впился в меня взглядом, и я замялся, не зная, что ответить.

— О, это… это один человек, с которым нам довелось повстречаться в Ницце в прошлом году… Довольно известный в тех краях, но не более того, — ответил я, запинаясь и силясь придать себе беспечный вид. Потом попытался сменить тему разговора.

Но упрямый священник не позволил мне сделать это.

— У него что, были вот такие брови? — понизив голос, продолжал допытываться он.

Я почувствовал сильное раздражение. Если за столом действительно сидел полковник Глини, то пастор запросто мог спугнуть этого мошенника. А сейчас, когда забрезжила надежда схватить его, не хотелось бы упустить шанс.