Но Чарльз только присвистнул и помрачнел. Посмотрев мне в глаза, он сказал:

— Ну что, Сей, дружище, могу точно сказать, что нас основательно одурачили.

Я посмотрел на чек и спросил его:

— Что ты имеешь в виду?

— Да этого ясновидящего, — уныло проговорил он, по-прежнему рассматривая злополучную бумажку, — черт с ними, с этими пятью тысячами, но то, как мерзавец обвел нас вокруг пальца, это… унизительно!

— Почему ты думаешь, что это именно он? — спросил я.

— А ты посмотри на эти зеленые чернила, — ответил он, — и, кроме того, я хорошо помню последний росчерк в моей подписи. Из-за волнения, охватившего меня, я расписался не так, как обычно.

— Хорошо, допустим, — признал я, — но каким образом ему удалось так ловко перевести сумму на чек? Ведь эта подпись выглядит как настоящая.

— Истинно так, — простонал мой зять, — представить только, он одурачил меня, когда я был так осторожен! И я хорош, повелся на его мошеннические уловки! Но мне бы никогда не пришло в голову, что он собирается вытащить из меня деньги таким образом! Что угодно — просьба о займе, прямое вымогательство, но воспользоваться так нагло моей подписью, чтобы потом перевести ее на чек, — это отвратительно!

— Но как ему это удалось? — перебил я его.

— Не имею ни малейшего представления. Знаю только то, что это те самые слова, которые я написал. Могу за них поручиться.

— А опротестовать этот чек можно?

— К сожалению, нет. Считай, что он подписан мною лично.

Отобедав, мы отправились в полицейское управление, где у нас состоялся долгий разговор с комиссаром. На удивление, он оказался довольно воспитанным французом — не таким формалистом и бюрократом, какими обычно бывают такие люди. Кроме того, он превосходно разговаривал на английском языке с американским акцентом. Как выяснилось позже, свою сыскную деятельность он начал в Нью-Йорке, где проработал без малого десять лет.

Выслушав внимательно нашу историю, он с расстановкой сказал:

— Ну, господа, полагаю, что вы стали жертвами человека по имени полковник Глини.

— Полковник Глини? — спросил Чарльз. — Кто это?

— А вот это и я хотел бы знать, — ответил комиссар с причудливым американо-французским акцентом. — Его называют полковником потому, что он иногда представляется офицером, а Глини его прозвали потому, что он обращается со своим лицом, словно с каучуковой маской, которой можно придать любую форму, — так, как гончар лепит глину. Настоящее имя этого человека неизвестно. Национальность — либо француз, либо англичанин. Место проживания — вся Европа. Специальность — в прошлом он был ваятелем восковых фигур для музея Гревен. Возраст — тот, который он выберет себе сам. Полученные им профессиональные навыки использует для создания фальшивых форм носа и щек, с применением восковых вставок — в зависимости от того, кем он намерен представиться. На этот раз, суда по всему, у него был орлиный нос. Взгляните-ка! На этих фотографиях есть что-нибудь похожее?

Он покопался у себя в столе и, достав две фотографии, протянул их нам.

— Ничего, — ответил сэр Чарльз, — за исключением, разве что, шеи — в остальном я не вижу сходства.

— В таком случае, это полковник Глини, — вынес окончательный вердикт комиссар, радостно потирая руки. Схватив карандаш, он быстро нарисовал на листе схематичный портрет одного из двух лиц — молодого человека с заурядной внешностью. — Вот так наш подозреваемый выглядит в самом простом своем обличии. Очень хорошо. А теперь представьте себе, что он прилепил небольшую порцию воска на нос вот в этом месте — и тот получил характерную горбинку. То же самое на подбородок. На голову он надел парик — и перед вами совсем другой человек. Цвет лица — это вообще нетрудно. Ну что, разве это не ваш обидчик?

— Невероятно! — прошептали мы в один голос. Всего нескольких росчерков карандаша и фальшивых волос хватило, чтобы лицо преобразилось.

— Однако у него были очень большие глаза с сильно расширенными зрачками, — возразил я, внимательно присмотревшись к изображению, — а у человека на фотографии они маленькие и бесцветные, как у вареной рыбы.

— Совершенно верно, — ответил комиссар, — но капли настойки белладонны достаточно, чтобы получить ясновидца, а пять граммов опия придадут вялое и глуповато-невинное выражение любому лицу. Оставьте эту проблему мне, господа. Хоть я и не гарантирую, что поймаю его, — этого не удавалось еще никому — но постараюсь хотя бы объяснить вам, как у него получилось это мошенничество. В качестве утешения могу только сказать, что пять тысяч фунтов для такого человека, как вы, — это пустяк.

Тут у меня вырвалось:

— А вы необычный человек для французского чиновника, месье комиссар!

— А то! — ответил он и как заправский гвардеец выпрямился во весь рост. С чувством собственного достоинства он продолжил, перейдя на французский: — Господа! Я брошу все ресурсы моего ведомства на раскрытие этого преступления и, если это будет возможно, виновные понесут наказание.

После беседы с комиссаром мы связались по телеграфу с Лондоном и отправили в банк подробное описание внешности подозреваемого. Но вряд ли стоит говорить, что из этого ничего не вышло.

Три дня спустя комиссар заглянул к нам в гостиницу.

— Ну, что, господа, — начал он, — у меня для вас хорошие новости! Я раскрыл тайну преступления.

— Что? — закричал Чарльз. — Вы арестовали шарлатана?

Комиссар отшатнулся, словно его напугали эти слова.

— Арестовать полковника Глини? — воскликнул он. — Помилуйте, господа! Мы все-таки простые смертные! Арестовал, ха! Нет, конечно. Но мне удалось выяснить, как он провернул это дело — а в данном случае этого уже немало.

— И что вам это даст? — спросил враз сникший Чарльз.

Комиссар удобно расположился в кресле и с сияющим видом поведал нам о своих изысканиях. Похоже, что это хорошо спланированное преступление его позабавило.

— Месье, прежде чем начать, я хотел, чтобы вы не питали иллюзий относительно того, что наш ясновидящий в тот вечер не знал, кто его приглашает. На самом деле — и я в этом ничуть не сомневаюсь, — сеньор Эррера, он же полковник Глини, прибыл этой зимой в Ниццу с вполне определенной целью — ограбить вас.

— Но я же сам послал за ним! — возразил Чарльз.

— Да, и он знал, что вы пошлете за ним. Он, так сказать, подбросил вам карту. Если бы он этого не сделал, то, осмелюсь утверждать, он был бы плохим фокусником. У него была сообщница — некая женщина, которая приходится ему или женой, или сестрой. Она заранее остановилась в этом отеле. Вам она известна под именем мадам Пикарде. Через нее он внушил некоторым дамам из вашего окружения мысль посетить его сеансы. Они постоянно рассказывали вам о нем и тем самым разбудили ваше любопытство. Держу пари, что когда он вошел в эту комнату, то знал все подробности ваших биографий.

— Знаешь, Сэй, — воскликнул Чарльз, — я только сейчас понял, какими же глупцами мы были! Эта интриганка перед обедом попросту известила «ясновидца» о том, что я захотел увидеть его лично. А к тому времени, когда ты отправился к нему, он был полностью готов к предстоящему спектаклю.

— Совершенно верно, — ответил комиссар, — в частности, он заранее написал ваше имя у себя на руках и подготовил еще более важный реквизит для представления.

— Вы имеете в виду чек? И как же ему удался этот трюк?

Тут комиссар открыл дверь и кого-то позвал:

— Войдите, пожалуйста!

В комнату вошел молодой человек, в котором мы тут же узнали главного служащего зарубежного отдела «Марсельского кредита» — крупнейшего банка на всем побережье Ривьеры. Показав ему чек, комиссар сказал:

— Расскажите, что вам известно об этом документе.

— Примерно четыре недели назад… — начал юноша.

— То есть за десять дней до сеанса, — пояснил комиссар.

— …ко мне в отдел явился один весьма импозантный джентльмен: длинноволосый, смуглолицый, с римским носом. Он осведомился, не могу ли я сообщить ему имя банкира, обслуживающего сэра Чарльза Вандрифта в Лондоне. Как он объяснил, ему необходимо было перевести некую сумму на его счет. Также он спросил, можем ли мы переслать эти деньги. Я объяснил ему, что мы не занимаемся приемом платежей, так как у вас не открыт счет в нашем банке, но сказал, что ваш лондонский банк — это «Дерби, Драммонд и Ротенберг Лтд».