Под ногами похрустывал тонкий ночной ледок. Близился рассвет.

Подойдя к домику священника, Анаэль постучал кулаком в щелястую дверь. Неказистый домик был сложен из камня; никто оттуда не отозвался. Постучав еще, Анаэль приложил ухо к щели. Там было тихо. Может, хозяин отбыл? Навряд ли. Спит? Не мертвым ли сном?

Анаэль надавил на дверь. Поддалась. Вошел внутрь. Пришлось двигаться на ощупь. Нашел еще дверь и куда-то вошел. Долго присматривался, напряженный, как тетива. Здесь было светлее. Ленивый рассвет сочился в подслеповатое окно. Анаэль стоял посреди комнаты, в углу которой распластался, судя по всему, покойник: борода торчком, руки вдоль тела.

Мертвецов Анаэль не боялся. Теперь он задумался, как быть. Во всяком случае не стоило сломя голову мчаться в Иерусалим, к тайнику прокаженного Бодуэна.

Надо было стать рыцарем или священником, чтобы проникнуть в самое средоточие тамплиеров, в их капитул. Первой ступенькой было бы как-то устроиться в этой Богом забытой церкви.

— Кто ты? — раздался скрипучий голос.

Анаэль вздрогнул, но легкий испуг был недолог. Мельхиседек как бы ожил.

Вскоре уже мерцал светильник, и гудела печь, варилась похлебка. Серые косточки, принадлежавшие, якобы, ранее святому Никодиму, произвели настоящее чудо, подняв умиравшего старика со смертного ложа.

С удивлением, и немалым, бывший ассасин-убийца, бывший разбойник и прокаженный, друг иерусалимского короля, увидел счастливые слезы отца Мельхиседека, узревшего реликвию и оттого возвратившегося в земную юдоль.

Анаэль в одночасье стал настоятелю самым родным. Душераздирающая история, выдуманная о себе Анаэлем, принята была с сочувствием и доверием. Анаэль поведал, что сам он — священник, рукоположенный в сан Иерусалимским патриархом. Но сразу-де испытал гонения завистников…

А священную реликвию вырвал из грязных, кровавых разбойничьих лап. Эти люди глумились над ней!

— Мое сердце не вынесло. Улучив момент, я убил вожака и бежал, забрав мощи святого Никодима. Теперь прошу одного: дозвольте остаться при вас и замаливать тяжкий грех. Ибо не следует служителю Господню поднимать руку на Божье создание.

— Не казнись, брат Марк — так назвался Анаэль, — ты истребил созданье не Божье, но дьяволово.

— Вы позволите мне остаться? Идти мне некуда. Да и незачем.

Отец Мельхиседек всплеснул руками.

— Ведь эти следы, — продолжал брат Марк, коснувшись своего лица, — отпугивают людей, не наделенных даром духовного зрения. Не станешь каждому объяснять, что это — следы сарацинских пыток.

— К несчастью, ты прав, — вздохнул старик. — Ни один приход не примет пастыря с таким лицом.

Марк-Анаэль поцеловал тощую, жилистую руку Мельхиседека.

— Оставайся, брат Марк, обязательно. Я слабею, ты мне поможешь.

«Брат Марк» молитвенно сложил руки.

— Да воздастся вам за доброту.

Мельхиседек благословил урода.

Как и следовало ожидать, подъем духа отца Мельхиседека был кратковременным. Старик слег. «Брат Марк» волновался, что он отойдет, не выполнив все, что требовалось, и прислуживал с особым усердием.

Он мечтал познакомиться с рыцарем, бывавшим в церкви Святого Никодима. Рыцарь же не ехал. Другие прихожане мало его интересовали. Тем более что им не нравился страшноватый малый с пронзительными глазами. И многие, поцеловав пятнистую лапу «отца Марка», решали сменить источник утоления духовной жажды. В Депреме еще были церкви. А храм Святого Никодима за городскими стенами на пустынной дороге был слишком уж беззащитным.

«Брата Марка» такое отношение людей устраивало. Ему не требовались свидетели задуманного. Он отказался от услуг женщины, которая прислуживала отцу Мельхиседеку. Она приходила из соседней церкви. Он ей сказал так, чтобы слышал умиравший настоятель, что ввиду бедности церкви станет вести все хозяйство сам.

— Ты на правильном пути, — сказал умиленный старик, — и дай тебе Бог превзойти меня в делах помощи людям.

И наконец свершилось.

После мессы, на которой присутствовало двое прихожан, «отец Марк», выйдя на паперть, увидел всадника. Тот был в легком рыцарском облачении, то есть в поясной кольчуге, но без наплечников и наколенников. Копье его было вставлено в стременную петлю, расшитый серебряными шнурами штандарт покачивался на ветру. Шлем был без забрала, парадный, не боевой и посверкивал на солнце. Рыцарь явно был молод и вырядился не в бой, а как для праздника.

Видя, что помочь ему не спешат, он легко спрыгнул с коня.

Доспехи, даже и облегченные, тянули фунтов на шестьдесят, но рыцаря вовсе не тяготили. Это был сильный и гибкий юноша лет двадцати.

Сдержанно поздоровавшись с незнакомым священником, он спросил, где отец Мельхиседек. По его речи «отец Марк» заключил, что молодой человек, вероятно, бургундец.

— Отец Мельхиседек при смерти. Он просил вас по прибытии подойти к его ложу.

— Вы говорите так, святой отец, будто со мной знакомы, — удивился рыцарь.

«Отец Марк» не смутился, а дал себе слово быть осторожнее с этим юношей.

— Думаю, — сказал он, — вы — прихожанин церкви Святого Никодима, а отец Мельхиседек желает перед кончиной напутствовать каждого из своих прихожан.

Они прошли в дом. Умирающий обрадовался при виде гостя. Рыцарь преклонил колена. Отец Мельхиседек процитировал текст из послания святого Павла к коринфянам. Говорил он тихо и умиленно.

— Вот и пришел мой час, — сказал он, когда рыцарь замедленно отпрянул.

— Вы оправитесь, святой отец.

— Не говори так. Пустые утешения хуже других пустых слов.

— Простите, святой отец.

Старик то ли закашлялся, то ли засмеялся.

— Ты решил меня ободрить, но вряд ли есть что-то, чего бы я меньше боялся, чем смерти. Исполняется порядок жизни. Господу желательно освободить меня от мирских обязанностей и призвать к себе. Так стану ли я грустить, получив Его настояние?

— Я понимаю, святой отец.

— И на Земле я оставляю после себя не пустыню. У меня здесь духовные дети, как ты, например. Есть продолжатели. Познакомься с отцом Марком. Теперь он будет здесь, слава Господу. Приход и реликвию оставляю ему. Он молод, немного старше тебя, но прошел тернистое поприще… Посмотри, рыцарь, следы сарацинского плена на челе этого христианского пастыря.

Рыцарь поклонился «отцу Марку» и как бы слегка неохотно поцеловал его руку. Старик тяжело дышал.

— Брат Марк, я тебе рекомендую шевалье де Труа. Он прибыл в Святую землю ради благого дела, но натолкнулся на некое препятствие, которое старается преодолеть. Когда сочтет нужным, он сам откроет тебе свое сердце.

Снаружи донеслись крики, заржали лошади. Рыцарь оглянулся.

— Иди посмотри, что там такое, — улыбнулся отец Мельхиседек. — Не бойся, я не умру без тебя.

Рыцарь вышел. Некоторое время умирающий, закрыв глаза, лежал молча. Дышал ли?.. Вдруг произнес, не открывая глаз:

— Хочу умереть на коленях. Ты проводи меня в церковь.

«Отец Марк» помог ему встать, что было не просто. Он страшно исхудал, а ноги его не держали. Он обнял «отца Марка» правой рукой, а тот обхватил его талию, они осторожно вышли на порог. Обоим требовалось передохнуть. В результате своих бесчисленных травм, хотя и залеченных, «отец Марк» не очень владел своим телом.

Шагах в тридцати, возле коновязи, шевалье де Труа беседовал с господами, по виду — дворянами. Беседа была неспокойной.

— Где твой крест? — раздался негромкий, дрожащий голос отца Мельхиседека.

Простая сутана вдруг так разошлась, что обнажилась грудь «отца Марка», исполосованная глубокими шрамами. Креста на ней не было.

— Где же твой крест?! — потрясенно повторил священник.

— Пообронил где-то, — неуверенно ответил «отец Марк». Он растерялся.

— Ты лжешь! — прохрипел старик, впиваясь острыми пальцами в его плечо.

— Пообронил, пообронил, — тупо повторял «отец Марк».

— Кто ты такой, отвечай?!

В голове «отца Марка» крутился бешеный вихрь. Если старик хоть слово скажет этому де Труа, все рухнуло.