— Джулиана!

Катарина опять схватила нож, но Блох подскочил к ней и одним ударом окровавленной ладони выбил его. Он поймал ее руку и, выкрутив ее, заломил за спину. Она слышала, как хрустнули кости, и закричала от ужаса и боли.

— Ты, сукин сын! — вопила Джулиана, пытаясь подняться.

— Не двигайся, или я сломаю тебе и вторую руку, — приказал Блох.

У Катарины от боли потемнело в глазах, но она увидела, как молодой помощник ударил ее дочь в висок, и та опять сползла на холодный кафельный пол. Катарина, причитая на голландском, молила Бога, чтобы он дал ей силы. Сейчас она чувствовала себя беспомощной и испытывала от этого такую боль, какой не знала прежде.

— Теперь я знаю, что вас, Пеперкэмпов, нельзя недооценивать, — сказал Блох. Он тяжело дышал, из раны на руке лилась кровь. Он закашлялся и, поперхнувшись, отхаркнулся. — Чертовы бабы! Хотя, все очень кстати. На один камушек попались сразу две пташки. А, Петерс? Бери девчонку. Выйдем через заднюю дверь.

На улице стемнело и похолодало, и человек в дождевике медленно двинулся в сторону Центрального Парка. Мэтью поспешил за ним. Парень не успел и пикнуть, как сильная рука вцепилась ему в горло и прижала к дереву.

— Как тебя зовут? — спросил Старк. — Пол…

— Здорово, Пол. А я Мэтью Старк.

— Боже мой! — Его глаза расширились. — Стальной мужик? Черт! Проныра рассказывал мне о тебе. Послушай, я ведь только выполняю приказы.

— Приказы Блоха.

Мэтью не спрашивал. Пол пытался кивнуть, но не смог.

— Эй, послушай, он ведь не делает ничего плохого. Просто выслеживает каких-то коммунистов, что-то в этом роде, ничего особенного.

— Да? В таком случае, зачем ему понадобилось следить за пианисткой и старухой?

— Ну, у него есть тут какие-то свои интересы. Но мне приказано не причинять им вреда.

— Да ты бы и не смог, — смягчившись, сказал Старк. — Эти женщины обводят тебя вокруг пальца. А как насчет меня? Получал какие-нибудь инструкции?

Пол облизнул пухлые губы.

— Честно говоря, Блох был бы не против, если бы с тобой что-нибудь случилось. Но Проныра говорил, что ты нормальный мужик.

— Расскажи-ка мне о Проныре.

— Да я уже давно не видел его, я же все время торчу здесь.

— Где ты видел его в последний раз?

— Я не могу…

— Где?

Старк не повысил голоса. Да этого и не требовалось. Проныра много рассказывал о Стальном мужике Мэтью Старке, и, наверное, хоть что-то должно было оказаться правдой.

— Во Флориде. Там, на Мертвых Озерах, у Райдера рыбацкий лагерь. Если Блох узнает, что я выдал тебе его, мне крышка.

— Сейчас он там?

Пол молчал. Мэтью повторил вопрос. Пол опять облизнул губы; они были фиолетовыми от холода. Похоже, до встречи с Мэтью этот парень считал, что самое рискованное занятие — стоять и пялиться на первоклассный дом на Западной Централ-Парк-авеню.

— Нет, — с трудом прошептал он. — Его там нет.

Мэтью ждал.

— Старик, я не могу…

— Лучше говори ты. Иначе я расскажу, что сделаю с тобой, если будешь играть в молчанку.

— О, Господи! Он здесь, в Нью-Йорке. Понял, да? Думаю, что он приехал к этим бабам — сначала займется кондитершей, а потом остальными. Он просто хотел кое-что узнать. Если они будут откровенны, то он отвяжется от них.

— Ну, ты и дурак, — бросил ему Мэтью.

Он не стал терять время и силы, объясняя Полу, что не имеет никакого значения, откровенен ты с Блохом или нет. Если сержант сочтет, что ты ему мешаешь, то можешь заказывать себе деревянный костюм.

Он выскочил на улицу. Рядом с визгом затормозило такси. Оно было занято. Но Старку было наплевать. Он рванул дверцу и взмахнул журналистским удостоверением.

— У меня срочное дело, пожалуйста! — проговорил он, забираясь внутрь.

Женщина, сидевшая в такси, возмущенно вылетела из машины. Таксист — толстый, добропорядочный бруклинский джентльмен — неторопливо проверил его удостоверение и затем произнес:

— Ладно, парень. Куда едем?

Мэтью знал, как нелепо это прозвучит, но все равно сказал:

— «Кондитерская Катарины» на Медисон-авеню.

Петерс, молодой подручный Блоха, наклонился, чтобы поднять Джулиану, но она была наготове. Невзирая на адскую боль в голове и крики матери, она ударила его прямо в лицо своим черным, трехсотдолларовым итальянским башмаком, вложив в этот удар всю свою злобу, и парень отлетел назад. Он вскрикнул от удивления и боли, а Джулиана, воспользовавшись его замешательством, отползла в сторону и, превозмогая себя, поднялась на ноги.

— Черт побери! Неужели я все должен делать сам? — прорычал Блох.

В зале что-то грохнуло, и вдруг тренькнул дверной колокольчик. Сейчас этот звук показался совершенно абсурдным. «Мэтью! — отчаянно подумала Джулиана, прислонившись к косяку. — Это он!»

Какой-то высокий, пожилой мужчина проскочил мимо прилавка и, отшвырнув с дороги Джулиану, влетел на кухню. Джулиана заметила, что у него очень светлая кожа.

— Хендрик! Помоги Джулиане! — Катарина рыдала, а Блох, выкручивая ей руку, подталкивал в сторону кладовой, где был выход во двор. — Брось меня — ради Бога! Помоги ей!

— Только попробуй увязаться за мной, де Гир, — рявкнул Блох, вытаскивая огромный револьвер. Глядя на сержанта, не оставалось никаких сомнений в том, что он не остановится ни перед чем и всех убьет. Его рука была в крови. — Я тут же пристрелю ее — и девчонку тоже. За мной не заржавеет. Ты знаешь — я могу это сделать.

Голландец остановился и перевел дыхание, холодным, оценивающим взглядом скользнув по Джулиане. Подручный Блоха, кашляя, пытался подняться. Джулиана, заметив, что он нацеливается на свой пистолет, отбила ногой валявшееся на полу оружие подальше, а де Гир, сцепив ладони, ударил шатающегося парня по голове. Его удар оказался таким же сильным, как удар Джулианы башмаком, и Петерс снова рухнул. Он потерял сознание.

Филипп Блох воспользовался сумятицей и скрылся с Катариной за дверьми кладовой.

— Давай, уходи отсюда, — тихо сказал Голландец. — А то чего доброго он решит, что сможет управиться и с нами.

Джулиана, не обращая внимания на его слова, двинулась к кладовой.

— Мама…

— Если мы сейчас не уйдем, Блох убьет и ее, и тебя. Он не говорит зря.

— К черту! Я звоню в полицию!

Хендрик де Гир взял девушку за плечи и, слегка подтолкнув, прижал к стене.

— Нет. Поверь, Джулиана: тогда он убьет ее.

Она уныло кивнула. Все тело болело; она глотала воздух, пытаясь унять бешеный стук сердца и сосредоточиться. Мама… Но она знала — Голландец прав.

— Ему нужен Менестрель.

— Разумеется, он пришел за ним. А сейчас пошли. Я спрячу тебя где-нибудь.

Она взглянула на него. Никогда еще она не видела таких пронзительно-голубых глаз.

— Вы — Хендрик де Гир.

— Да, — спокойно подтвердил он. — Я — тот самый, кто выдал нацистам твоих родных и Штайнов. Я предал своих друзей. И тебе интересно — на чьей стороне я сейчас? — Его губы скривились в жалкой улыбке. — Все очень просто, Джулиана. Это знают все — я всегда только за себя. Но в данный момент мне выгоднее помочь вам. А теперь идем.

Выдал… своих друзей… Его слова потрясли Джулиану, но она справилась с чувствами. Сейчас не время разбираться в прошлом, о котором она ничего не знает. Сохраняй внутреннее пространство. Шаджи любил повторять эти слова.

— Подождите. За меня не беспокойтесь. Я знаю, куда мне поехать.

— Твоя мать велела…

— Я слышала, и все-таки попытайтесь позаботиться о ней. Вы сможете. — Она чувствовала это. — Со мной все будет в порядке.

Его улыбка уже не была кривой или жалкой, глаза увлажнились, и он посмотрел на нее потеплевшим взглядом.

— Ты — славная женщина, Джулиана Фолл, — сказал он.