А что если?..

У нее оборвалось сердце, руки стали влажными, но она, призвав на помощь мастерство актрисы, отработанное за многие годы исполнительства, сохранила самообладание. Мэтью Старк внимательно смотрел на нее. Она чувствовала его сверлящий взгляд. Он ждал, что она выдаст себя. Не дождешься, подумала она.

— Я сказала вам, — спокойно произнесла она, — я ничего не знаю о бриллиантах. Мне они совсем не нравятся.

Старк медленно поднялся, ни на секунду не сводя с нее темных глаз. Он подошел к ней и потрогал бриллианты в ее ушах, сначала в левом, потом в правом. Это были обычные гвоздики, которые она носила почти постоянно, просто чтобы не приходилось каждый день снимать серьги. Его прикосновение было легким, но не очень вежливым.

— А что вы скажете об этих?

— Это совсем другое дело.

— Почему?

— Это голубые бриллианты. Сейчас все носят цветные бриллианты. Раньше они ничего не стоили.

— Я так понял, что вы не разбираетесь в бриллиантах?

Она насмешливо парировала:

— Видимо, в тех, что ношу сама, немного разбираюсь.

Эти два камушка огранил ее прапрадед Пеперкэмп, который жил во времена дикого освоения южноафриканских алмазных приисков, во времена становления империи Де Гиров. Но она сочла лишним распространяться об этом перед Мэтью Старком.

Он стоял, склонившись над ней, и она подняла на него глаза, стараясь дышать ровно, как делала всегда во время предконцертной лихорадки, о которой никто не должен был догадываться. Она чувствовала силу Мэтью Старка — этого очень земного мужчины — острее, чем могла позволить себе.

— Еще какие-нибудь вопросы? — холодно поинтересовалась она.

— Джулиана. — Он произнес ее имя, и в его голосе не было гнева, но взгляд стал сумрачным и холодным, и она поняла, что между ними не может быть ничейной земли. — Пока я оставляю все как есть, но ложь меня не устраивает. Запомните это.

— Я не…

— Просто запомните.

Он прошел мимо нее в прихожую, и ее удивило, как тихо закрылась за ним дверь. Несколько секунд она сидела без движения. Наконец глубоко вздохнула, откинулась на спинку дивана и, глядя в потолок, медленно выдохнула. «О, Боже! — шептала она. — Господи! В следующий раз… Черта с два! Следующего раза не будет!»

Но что-то подсказывало ей, что это не так. Можно было как угодно воспринимать их разговор, но ясно одно — это еще не конец. Мэтью Старк из тех, кто все доводит до конца. А еще он из тех, с тревогой подумала она, кто будет давить, копать и задавать вопросы до тех пор, пока не узнает, что самый большой и загадочный алмаз называется Камнем Менестреля… Что Пеперкэмпы занимаются алмазами уже четыреста лет… Что она — последняя из рода Пеперкэмпов — не ответила ему. И он сложит все эти кусочки вместе.

Он поймет, что Менестрель должен быть у нее.

И он действительно у нее.

Может быть, есть кто-то другой, кто сможет собрать воедино кусочки и прийти к тому же выводу? Может быть, кто-то еще охотится за Менестрелем?

Кто?

Она сорвалась с места и бросилась — на этот раз не к роялю, в нем не было спасения, — а в комнату Д. Д., и открыла шкаф с се одеждой. Ей нужно уйти отсюда. Нужно немного побыть в другом мире, среди людей, и тогда все станет на свои места.

Она остановила взгляд на черной шерстяной юбке с разрезом сзади и красной шелковой блузке с глубоким вырезом, которая пятьдесят лет назад смотрелась очень-очень дерзко. Она тут же представила себя в ней: много бижутерии, черные чулки, красные туфли… и голубые волосы.

Она перестала думать о сумрачном взгляде вашингтонского репортера и начала собираться.

Джулиана Фолл лгала. К тому же, она ничего не знала о гибели Рахель Штайн. Но самое главное, она оказалась очень привлекательной женщиной, и, стоя посреди сверкающего холла Бересфорда, Мэтью думал о ее волнующих глазах, а вовсе не о том, что она врунья. Он ожидал того, что Джулиана Фолл, которую он видел в субботу вечером, живет в доме, подобном Бересфорду. Но женщина, которую он увидел сегодня, могла жить где угодно — как в Бересфорде, так и в последней дыре Бронкса. Пыль, беспорядок, лихо схваченные в хвост волосы удивили его. Они не вязались с его представлениями о всемирно известной пианистке. Сейчас она, наверное, точит наверху свои карандаши или играет музыку, придуманную еще тогда, когда Наполеон завоевывал Европу.

Наполеон, сказала бы она, а кто это?

А может, он несправедлив к ней. Независимо от того, знает она что-то или нет, ему-то, Мэтью, в отличие от ее знаменитого учителя, ясно, что Мисс Пианистка отнюдь не паникует.

Просто скука снедает леди.

Старку захотелось курить, неожиданно, после многолетнего перерыва. Он бросил курить сразу после Вьетнама, решив, что сполна получил свою долю ядов, но сейчас его это совершенно не волновало. Упрямый, циничный, проницательный, героический, видавший виды, весь в шрамах — Мэтью Старк. Его портреты были напечатаны на обложках «Тайм» и «Ньюсуик», он появлялся на телевидении и в специальных выпусках Пи-Би-Эс. Уж он-то должен был бы смыслить в этой жизни больше, чем простой обыватель. Он должен быть круче.

Но в этот раз ничего не сработало. Он пытался выудить информацию из ослепительной, витающей в облаках музыкантши, для которой самым большим развлечением за день, пожалуй, было кормление золотых рыбок. Да и кому, скажите на милость, не наскучит день-деньской бренчать на пианино в этой огромной, роскошной, пустынной квартире? Концерты, видимо, вносят некоторое разнообразие в ее жизнь, но она не может давать их каждый вечер, ведь и они через некоторое время должны надоесть. Так оно обычно и случается. Сохранять репутацию — чертовски утомительное занятие. Гораздо интереснее завоевывать ее.

Одетый в униформу швейцар подошел и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь. Мэтью поблагодарил и отказался. Швейцар в свою очередь вежливо предложил ему убираться. Мэтью пожал плечами и не стал спорить. Парень делает то, что должен.

Он вышел из дома, пересек улицу и остановился на автобусной остановке у Музея естествознания. Он не знал, чего ждет, но чутье подсказало ему — а оно его никогда не обманывало, — что он кое-что подбросил Джулиане Фолл, и теперь ее уже не так волнует музыка, которую сочинил какой-нибудь малый в белом парике.

Когда Мэтью описывал ей Рахель Штайн и упомянул про тот бред, что нес ему Проныра о самом большом в мире алмазе, он заметил, как что-то щелкнуло у нее в голове — и она солгала. Мэтью хотел знать, почему и что она собирается предпринять по этому поводу. Если только собирается. Она может просто остаться у себя наверху разговаривать с рыбками или играть на пианино и навсегда забыть о его визите.

Но он запомнил испуганный, заинтересованный и понимающий взгляд ее темно-зеленых глаз и поэтому решил, что она не забудет. Его вопросы изгнали пустоту и скуку, которые он заметил в ее глазах, когда она открывала ему дверь. Ах, подумал он, ничто не может взбодрить лучше, чем приключение.

В ее распоряжении один час.

Уже прошел слух, что Д. Д. Пеппер вернулась. Между четырьмя и шестью часами, когда она обычно играла, клуб «Аквэриан» начнет заполняться, и люди будут не просто жевать и болтать. Они будут слушать. И это радовало Лэна Везеролла. Д. Д. была хороша — еще более непредсказуемая и раскованная, чем весной или летом. Новая Зеландия, или где там еще она была, пошла ей на пользу. Или возвращение из Новой Зеландии.

Лэн, опершись о стойку бара, потягивал черный кофе и разглядывал открытки, которые она только что дала ему. Он понял, что Д. Д. приобрела их в каком-нибудь из новозеландских туристических агентств. Разумеется, они не были подписаны, почтовых штемпелей или еще чего-то в этом роде не наблюдалось. Мэри, его жена, говорила ему — если ты хочешь понять, в какие игры играет Д. Д. Пеппер, брось думать об этой идиотской Новой Зеландии и подумай лучше о ее волосах. Сегодня волосы у нее были синими. Но он не был уверен, что хочет понять. Такое чувство, что все может полететь к черту. Не столько для него, наверное, сколько для нее.