— По скольку же выйдет поросенок? — спросила она Нюру, поджимая по-скупому губы.

— Почему это вы о цене заговорили? К лету Варвара возвратит вам поросят, не бойтесь.

— Жди, когда она возвратит. Не-ет, за так выводок я не отдам.

— Привыкли базарничать, а на колхоз вам наплевать! — вскипела Нюра.

— Побойся бога, девка. Свое, не ворованное отдаю. Жить мне чем-то надо.

— А почему в колхозе не работаете?

— Там же техника!

В негодовании Нюра взвалила на плечи мешок с поросятами и пошла к ферме, оставив тетку у каменной бабы.

— Стой, стой! Куда же ты? — крикнула перепуганная Семеновна. — Я пошутила…

Но на ферме она снова завела разговор о деньгах и все-таки выторговала по пяти рублей за поросенка. Варваре пришлось раскошелиться.

А Сайкина она послала в ближние колхозы: зимой из-за недостатка кормов хозяева старались избавиться от лишнего молодняка, и Филипп Артемович вернулся не пустой. Стадо свиней у Варвары удвоилось.

Рано или поздно махинация с поросятами могла раскрыться. Но Варвара рассчитывала на то, что, когда это случится, пройдет много времени, слава ее достигнет зенита, все, что она задумала, свершится. А победителей, известно, не судят.

Вот только обмануть Елену было непросто, Варвара вовремя смекнула, что самым главным ее обличителем может стать молодой председатель, и взяла в оборот Сайкина.

— Втолкуй ты ей, что для колхоза же будет польза!

— Так она меня и послушала!

— Эх, Филипп, Филипп! Под носом взошло, а в голове не посеяно. Что же ты за отец — дочь тебя не слушает!

Тогда Варвара сама закинула удочку. Она начала вкрадчиво, перебирая кисти толстой старинной шали, которую опустила на плечи, сидя напротив Елены за столом в правлении: было жарко. Елена, слушая, нетерпеливо постукивала пальцами по столу.

Видя такое дело, Варвара козырнула секретарем райкома, мол, Василий Никандрович хотел видеть ее передовой, за тем и посылал на приветинские фермы.

— Что же ты от меня хочешь, Варвара? — неожиданно спросила Елена.

Свинарка растерянно повела глазами, поправила на плечах шаль.

— Да вы вроде против?

— Я вовсе не против, только зачем шуметь на весь район?

— Время такое. Будешь молчать, никто не похвалит.

Потом Елена узнала, что у Варвары на ферме был корреспондент районной газеты. Вскоре позвонил редактор и сказал, что подготовлена статья: «Рекорд свинарки Варвары Чоп». Как председатель на это смотрит?

— Отрицательно!

— То есть как отрицательно? — повысил голос редактор, явно недовольный.

Елена хотела признаться, что подозревает приписку, но побоялась кривотолков и попросила дать ей время во всем самой разобраться. Но редактор, видно, посчитал, что председатель просто скромничает, и вот перед Еленой газета. Сердитая, она взяла трубку, чтобы позвонить в редакцию. Телефонистка сообщила, что на линии первый секретарь райкома, сейчас будет говорить. «Ну вот, расхлебывай теперь кашу!» Елене стало не по себе, словно это ее незаслуженно расхвалили в газете.

— Алло, Елена! — послышался в трубке бодрый голос Бородина. — Поздравляю!

— С чем?

— Передо мной газета с портретом Варвары.

«Смеется», — подумала Елена.

— Хорошее начинание. Поддержим. Ты слышишь меня?

— Но, Василий Никандрович… Я хотела бы с вами посоветоваться. По-моему, произошла нелепость.

— Какая нелепость? Не понимаю.

— Я еще сама не разобралась.

— В чем не разобралась? Ничего не понимаю.

Елена пообещала тотчас приехать в райком и все объяснить. Она несколько раз порывалась заговорить об этом в кабинете, да Бородина отвлекали телефонные разговоры, вызванные приездом Глаголина. Наконец он освободился и сам предложил съездить в хутор Таврический, куда Глаголин тоже мог заглянуть: он нередко отступал от программы, тем самым приводя в смятение организаторов приема. А заехать сюда он мог уже потому, что и в области узнали о круглогодовом опоросе свиней на ферме Варвары Чоп, о чем постарался Рубцов.

Он забросал Елену вопросами: как на свиноферме — чистота, порядок? А в клубе? Возможно, будет митинг, выступит Глаголин.

Сначала заехали в правление колхоза, но только зашли в кабинет председателя, как в дверь боком протиснулась Анастасья, не признававшая никакого начальства.

— Что же это получается! — начала она голосисто. — Был у нас председателем Филипп Артемович, расшумелся на весь район о высоких удоях молока. Когда разобрались, оказалось сплошное надувательство. И вы туда же, Елена Павловна, по той же скользкой дорожке?

От предчувствия чего-то недоброго у Елены неприятно заныло под ложечкой.

— Что такое? Говорите яснее, — сказала она раздраженно.

— Да как же! Лучшие корма без весу, без нормы— свиньям Варвары. Ей же досками полы в свинарнике застелили, клетки новые поставили. А другие свиньи разве хуже? Только и разница в том, что Варварины свезены со всего района.

Наступило гробовое молчание, даже Анастасья замерла с открытым ртом, вдруг поняв свою оплошность. Рубцов нервно затарабанил пальцами по столу:

— Что это значит?

— Первый раз слышу, — растерянно сказал Бородин.

— Интересно, со всего района свезены свиньи! — В глазах Рубцова сверкнуло злорадство. — Очковтирательство! Вот что это такое, Василий Никандрович!

Он вышел из кабинета с видом человека, оскорбленного в лучших чувствах. Бородин проводил его сердитым взглядом, потом посмотрел на Елену: «Разберись!» А тут пришло известие: «Маршрут поездки изменяется, в районе Глаголина не будет».

Елена, узнав эту новость, лишь пожалела, что не смогла, как намеревалась, вручить лично Глаголицу письмо, которое давно лежало в столе запечатанное.

Неделя прошла спокойно. О «рекорде» Варвары Чоп замолчали, будто и не было такого события, только Рубцов как-то при встрече заметил Елене:

— Что же это получается? Сами себя высекли!

Он надолго отбыл в город, за зиму наезжал в район раз или два на короткое время, держался отчужденно и с Бородиным был официален.

«Промолчал или написал докладную? — размышлял Бородин. — Наверняка не захочет топить жену своего друга Сайкина…»

Но не тут-то было. Из обкома пришло письмо. Бородин прочитал его и нахмурился. Тотчас вызвал Елену:

— Взгляни!

— Что это?

— Докладная Рубцова. Переслали из обкома. Просят разобраться и дать ответ.

Елена давно уже ждала неприятностей и с волнением вчитывалась в каждую строку. Вроде все правильно, обоснованно, только не было главного — объяснения причин «порочных действий», и поэтому каждая фраза докладной вызывала протест, и на одно доказательство можно было тут же привести десять опровержений.

— Черт те что! — сказал Бородин. Он рылся в бумагах на столе и укладывал некоторые в папку, видно собираясь куда-то ехать. — Крепко подвела нас Варвара Чоп. Прямо-таки крепко! Какие вы приняли меры?

— Обсудили на колхозном собрании, протянули в «Колючке»…

— Ну и что Варвара?

Елена безнадежно махнула рукой:

— Как с гуся вода! Разве ее чем-либо прошибешь? Это же не человек, а черт в юбке, Василий Никандрович!

Разошлись они каждый с осадком горечи на душе. Что-то назревало неприятное.

7

Весна пришла ранняя, и земли хутора Таврического к середине марта весело зазеленели кустившейся озимью, только это было не к лучшему.

Ночью тоскливо подвывало в печи. Такая же тоска слышалась и в надрывной песне телеграфных проводов, и в протяжном гуле проносившихся мимо дома автомашин. Утром, войдя в дом со двора, Сайкин протер кулаком запорошенные глаза и покачал головой:

— Что в степи делается!

— Что такое? — отозвалась из другой комнаты Елена, собираясь ехать по бригадам.

— А ты посмотри в окно.

— Ветер?

— Астраханец! Не зря свинья солому таскала по двору всю неделю. Свиньи сено едят — к худому покосу.

Из машины нельзя было высунуться: лицо секли мелкие комочки земли. Пыль скрипела на зубах, набивалась в ноздри и уши. Люди, грузовики, подводы двигались как в дыму какого-то неведомого пожара. На крыльях и капотах хоть расписывайся пальцем. Солнце потускнело, и на него можно было смотреть, не жмурясь, как сквозь закопченное стекло. Растения сразу сникли.