Немного спустя они увидели на середине дороги повозку. Она с трудом двигалась, еле выдирая колеса из застывающей грязи. Шестеро замедлили шаг. На повозке, кроме возницы, сидели трое, еще трое шлепали по бокам.

Дзидас грозно взмахнул своей дубиной.

— Ребята, — зашептал он, — мы бы их — голыми руками!

— Чтоб только наши поспели мостик разобрать, — отозвался Норейка.

Дзидас в этом нисколько не сомневался:

— Поспеют. Верно, они уже там.

Повозка еле ползла. Слышно было, как возница ругает и хлещет коней. Двое слезли с воза, чтобы лошадям стало легче. Дзидасова шестерка остановилась под деревьями переждать, пока чужаки немного отдалятся. Дорога была совершенно пуста, завывал пронзительный ветер, на западе просветы в тучах расширились и показался красный, как раскаленный уголь, край солнца. Но на земле от этого стало еще темнее и сиротливее. Огромные черные тени потянулись по полям и лугам, а вся окрестная долина утонула в сумраке.

На повороте повозка скрылась из глаз. Шестеро снова прибавили шагу. Большак исчезал в кустарниках. Ничего не было видно, но ясно слышались голос возницы, хлопанье кнута и фырканье лошадей.

Минуту спустя крестьяне вздохнули с облегчением. Они добрались до луга, откуда под прикрытием кустов ольхи и ракиты можно было незаметно наблюдать за повозкой. Ров и мостик уже где-то неподалеку.

Внезапно из ракитного куста вынырнул Винцас Бальсис.

— Ну, как? — спросил Дзидас. — Удалось?

— Удалось, — прошептал Винцас. От волнения у него дрожали руки, сжимавшие палку.

— Сколько вас там?

— Пятеро.

— Пранайтис тут?

— Тут. В кустах, при дороге, недалеко от мостика.

Дзидас остановил своих:

— Ребята, у кого нож?

Нож оказался у Винцаса.

— Ладно. Как только набросимся на жандармов и стражников — кидайся к Пятрасу и перережь веревку.

Все сжали дубины. Норейка вытащил топор. Но Дзидас предупредил:

— Ребята, осторожно — насмерть не бейте. Меньше будет беды. И надобности в том нет. Смотрите, как бы они не выстрелили. Хватайте их за пистолеты. Только Пятраса освободим — обратно в кусты, и каждый кто куда. Винцас, ступай к своим. Вы сами не начинайте — обождите нас. Слушайте, когда сова крикнет. Это — знак.

Винцас исчез в кустарнике, а шестеро осторожно, издалека огибая повозку, быстро двинулись ко рву. Спрятались в ракитнике недалеко от большака и того места, где недавно находился мостик, а теперь только бревна, чурбаки и обрезки досок валялись на берегу. Ров шириной сажени в две, полный клокотавшей воды, стал неодолимым препятствием и для пешего, и для подводы. Солнце совсем зашло, в долине сгустился сумрак.

Вскоре у канавы остановилась повозка. Послышались проклятия:

— Что за дьявол!.. Моста нет! Водой снесло?.. Ну и порядки!.. Что теперь делать? Эх, сволочье!

Жандармы и стражники, нагнувшись, глядели в воду, рассуждали и советовались, позабыв о пленнике на возу.

Вдруг в кустах заухала сова. Кучка мужчин, словно выросшая из-под земли, сразу кинулась к стоявшим у канавы. В то же мгновение двое жандармов кубарем свалились в воду, а стражники беспомощно отбивались от облепивших их теней.

Винцас бросился к повозке и перерезал веревку на руках у брата. Пятрас скатился с сиденья, подбежал к дерущимся, сгреб в охапку стражника и швырнул в ров. Но тут воздух прорезал свист. Пранайтис с Дзидасом оттолкнули Пятраса, охваченного боевым задором, другие тоже метнулись в кусты, затрещали сучья, загудела земля под конскими копытами. Нападавшие, как призраки, скрылись во мраке.

Выкарабкавшиеся из канавы конвоиры, ляская зубами, подпрыгивали, отряхивались, размахивали руками, грозились неведомо кому и ругались непотребными словами. Как добраться через этот проклятый ров до поместья? Оно тут же, поблизости. Наконец удалось перекинуть над водой одно из уцелевших бревен и перелезть на ту сторону. Возница повернул обратно в поисках кружной дороги.

Управляющий Пшемыцкий, проверив перед сном запоры, спешил в свою комнату во флигеле — уже совсем стемнело и очень похолодало. Вдруг ему показалось, словно от дороги кто-то бежит. Он разглядел в темноте пятерых мужчин. Напуганный пан Пшемыцкий юркнул в свое жилище, поспешно заперся и подпер двери. В такое тревожное время как не испугаться, когда ночью к тебе бегут пятеро неизвестных!

Крепкие удары в дверь, сопровождаемые не менее крепкими выражениями, убедили управителя, что он опасался не зря. Некоторое время Пшемыцкий стоял за печкой, не отзываясь, но стук стал таким грозным и настойчивым, что дольше молчать показалось невозможным.

— Кто там? Чего надо? — спросил он наконец, придавая голосу суровый оттенок.

— Жандармский вахмистр из Кейдан и сурвилишкская полиция! Отворяй, черт подери, мы промокли, закоченели! Живо, а то двери высадим! — орал скрипучий голос.

Управитель еще колебался, но на шум подоспели Мотеюс с Пранцишкусом и подтвердили, что в дверь стучатся блюстители порядка.

Пшемыцкий открыл, пятеро мужчин ввалились в комнату, а за ними показались изумленные лица Мотеюса и Пранцишкуса.

Управляющий был весьма озабочен происшествием у канавы. Мостик еще днем был в целости, он сам ездил верхом по этой дороге. Ясно — организован налет, чтобы отбить арестованного. Налет удался. Необходимо немедля доложить пану Скродскому. Еще, чего доброго, могут и на поместье напасть.

Но прежде всего надо оказать помощь пострадавшим.

Он повел их на кухню, велел Аготе затопить большую печь и отыскать сухую одежду. Затем поспешил к Скродскому.

Помещик с юристом, напившись чаю, сидели у маленького столика за бутылкой венгерского. Скродский курил свою длинную трубку, а Юркевич, разложив карты, объяснял правила новой игры, входившей в моду. Услышав от управителя, что неизвестные отбили Бальсиса, оба пана слов не нашли для выражения гнева и изумления. Юрист откинул карты, а пан Скродский в волнении осушил хрустальный бокал до дна.

— Тысяча чертей! — воскликнул он наконец. — Если так дальше пойдет, то скоро дождемся судьбы галицийских помещиков 1846 года. Ведь очевидно — это дело рук хлопов. Представьте себе, пан Юркевич, что бы могло случиться, если бы полиция успела доставить сюда этого одержимого! Мужики, наверно, напали бы на имение. Может, мы бы теперь уже заживо пылали, пан Юркевич! Я допустил ошибку, приказав привезти сюда этого молодчика.

Напрасно Юркевич успокаивал взволнованного помещика. В последнее время галицийский кошмар преследовал его не только ночью, но и днем.

— Теперь уже без батальона солдат не обойдемся. Как полагаете, пан Юркевич?

Юркевич полагал, что прежде всего надо тщательно расследовать все обстоятельства, установить виновных, а затем, разумеется, прибегнуть к решительным мерам. Возможно, завтра придется писать новую бумагу кедайнскому исправнику, а то и губернатору с требованием помощи. Скродский с этим согласился.

Управитель вышел проверить, как Агота ухаживает за пострадавшими. Перед этим он заручился разрешением пана поднести им закуску и водки и устроить на ночлег в имении.

На кухне в большой печи весело потрескивали поленья, было тепло и уютно. Жандармский вахмистр Федоров, становой Стороженко и еще один жандарм, которого все называли Палкой, успели переодеться и грелись у огня. Тут же дымились их брюки, разложенные на лавке для просушки.

Вахмистр Федоров, тучный и приземистый, с подкрученными кверху черными усами, черной бородой и подстриженными ежиком волосами, вел себя здесь, как настоящий начальник.

— Эй, Палка, подтолкни эту головешку, не видишь — угли выпадут. Эх, чертовы дети, такое приключение, не дай господи!.. Чего доброго, еще насморк привяжется, — добавил он, громогласно чихнув.

Когда Агота поставила на стол сало, окорок, колбасу, тарелку с маслом и полкаравая хлеба, а управитель принес пузатую бутыль водки, глаза у всех оживились, а Федоров, шлепнув ладонями по ляжкам, крикнул:

— Ну, господа, теперь не пропадем! Дай бог здоровья пану Скродскому! Нет худа без добра. Палка, наливай! Ваше здоровье, пан управляющий!