О результатахъ слѣдствія князь Долгоруковъ доложилъ государю и просилъ его сдѣлать заключеніе. Чтобы хорошенько обсудить это дѣло, государь приказалъ князю явиться къ нему въ токарню со всѣми бумагами.

Въ назначенное время Долгоруковъ явился въ токарню. Петръ самъ заперъ двери и велѣлъ князю читать дѣло. Во время чтенія раздался стукъ въ двери. Думая, что это стучитъ его жена, Петръ отворилъ дверь, но увидѣлъ, что то былъ Меншиковъ, который, лишь только вошелъ, упалъ передъ государемъ на колѣни и со слезами просилъ помилованія, говоря, что злодѣи его прилагаютъ всѣ силы, чтобы его погубить.

— Александръ Данилычъ! — возразилъ на это Долгоруковъ, — дѣло твое разсматривалъ и судилъ я съ членами комиссіи, а не злодѣи твои; само дѣло безъ приговора нашего обличаетъ тебя въ похищеніи казеннаго интереса, и посему жалоба твоя крайне несправедлива.

Между тѣмъ Меншиковъ продолжалъ стоять на колѣняхъ и рыдать. Государь, тронувшись слезами того, кого онъ съ дѣтства привыкъ любить, обратился къ Долгорукову и сказалъ:

— Отнеси дѣло къ себѣ: я выслушаю его въ другое время.

И остался съ Меншиковымъ наединѣ.

По прошествіи нѣкотораго времени Долгоруковъ опять докладываетъ государю о томъ же, и государь, назначивъ день, обѣщалъ для выслушанія дѣла быть къ князю на домъ. Въ назначенный день Петръ явился къ Долгорукову. Выслушавъ дѣло, онъ, не говоря ни слова, сталъ ходить до комнатѣ. Подождавъ немного, князь напомнилъ о необходимости рѣшенія и опредѣленія наказанія.

— Не тебѣ, князь, — сказалъ на это государь, — судить меня съ Данилычемъ, а судить насъ съ нимъ будетъ Богъ.

— Что же съ дѣломъ симъ дѣлать?

— Я знаю, что я буду дѣлать.

— Вижу я, — сказалъ тогда Долгоруковъ, — что тебѣ жаль Меншикова и что не хочешь ты наказать его. Но если ты не знаешь, что съ нимъ дѣлать, то послушай, пожалуй, что я тебѣ скажу. Однажды пришелъ я къ родственнику моему Лобанову и, найдя его съ повязанною головой и очень смутнымъ, спросилъ, что ему сдѣлалось? «Голова у меня болитъ отъ крайней досады», отвѣчалъ онъ. — «Какая же сія досада?» — «Управитель мой, Кулага, обокралъ меня». — «Такъ высѣки его и сошли въ деревню въ работу». — «Но я не могу сего сдѣлать, ибо привыкъ къ нему изъ дѣтства и противъ воли люблю его». — «Такъ я тебя научу, что съ нимъ дѣлать. Не помогалъ ли ему кто обкрадывать?» — «Помогалъ ключникъ», — «Ну, такъ сего ключника при глазахъ плута Кулаги высѣки хорошенько и приговаривай общую ихъ кражу». Онъ такъ и поступилъ. Такъ и ты, государь, сдѣлай, — заключилъ Долгоруковъ: — помогалъ въ плутовствѣ Меншикову Корсаковъ, ты и накажи его при немъ за ихъ общее плутовство, да тѣмъ дѣло и кончи.

Петръ, терпѣливо выслушавъ это, сказалъ:

— Ты меня равняешь съ дуракомъ Лобановымъ!

— Нѣть, не равняю; но надобно же чѣмъ-нибудь кончить. Когда ты не можешь съ Меншиковымъ разстаться, инъ накажи помощника и совѣтника его.

— Поди, — сказалъ Петръ, — я обдумаю лучше твоего.

Но Петръ такъ и не успѣлъ окончательно обдумать этого дѣла, которое, осложняясь все болѣе, тянулось съ нѣкоторыми перерывами до самой его смерти и закончилось лишь при его преемницѣ, Екатеринѣ I, полнымъ прощеніемъ виновнаго. При Петрѣ Меншиковъ поплатился лишь денежными штрафами и лишеніемъ президентства въ Военной коллегіи. Но самымъ тяжкимъ наказаніемъ для Меншикова, конечно, было то, что онъ лишился довѣрія, которое всегда оказывалъ ему Петръ, и прежнія ихъ дружескія отношенія навсегда были порваны.

Корсаковъ же въ 1715 году былъ публично наказанъ кнутомъ.

XLIV.

Пироги подовые!

Однажды, разгнѣвавшись на Меншикова, Петръ напомнилъ ему его низкое происхожденіе и сказалъ:

— Знаешь ли ты, что я разомъ поворочу тебя въ прежнее состояніе! Тотчасъ возьми кузовъ съ пирогами, скитайся по лагерю и кричи: «пироги подовые!», какъ дѣлывалъ прежде. Вонъ! ты не достоинъ моей милости. — И вытолкнулъ его изъ комнаты. Меншиковъ кинулся прямо къ государынѣ, своей постоянной заступницѣ, и со слезами умолялъ ее, чтобы она умилостивила государя. Екатерина Алексѣевна немедленно пошла къ мужу и нашла его пасмурнымъ. Она постаралась всячески его развеселить и смягчить его гнѣвъ, а Меншиковъ въ это время, чтобы показать свое смиреніе, подхватилъ на улицѣ у пирожника кузовъ съ пирогами, навѣсилъ его себѣ на шею и въ такомъ видѣ явился передъ государемъ.

Петръ разсмѣялся и сказалъ:

— Слушай, Александръ: перестань бездѣльничать, или хуже будешь пирожника!

Потомъ простилъ его. Когда Екатерина Алексѣевна выходила отъ государя, то Меншиковъ пошелъ за нею и кричалъ:

— Пироги подовые!

А государь вслѣдъ ему смѣялся и говорилъ:

— Помни, Александръ!

— Помню, ваше величество, — отвѣчалъ Меншиковъ, — и не забуду. Пироги подовые!

Въ другой разъ на просьбу жены о помилованіи Меншикова Петръ сказалъ:

— Ей, Меншиковъ въ беззаконіи зачатъ, во грѣхахъ рожденъ и въ плутовствѣ скончаетъ животъ свой. И если, Катенька, онъ не исправится, то быть ему безъ головы. Я только для тебя его на этотъ разъ прощаю.

XLV.

Самъ Петръ беретъ взятки.

Въ одну изъ поѣздокъ Петра въ Москву дошли до него жалобы на нѣкоторыхъ судей во взяткахъ, крайне его раздражившія. Сопровождавшій Петра въ этой поѣздкѣ генералъ Ив. Ив. Бутурлинъ, видя его гнѣвъ, сказалъ ему:

— Пока самъ ты не перестанешь брать взятокъ, то не истребишь оныхъ и въ подданныхъ твоихъ; твой примѣръ сильнѣе всякаго указа дѣйствуетъ надъ сердцами ихъ.

Государь, еще болѣе раздраженный такими дерзкими словами, сказалъ:

— Какъ смѣешь ты сплесть на меня такую ложь?

— Не ложь, — возразилъ Бутурлинъ, — а правду. Въ проѣздъ нашъ черезъ Тверь имѣлъ я квартиру у тамошняго купца, бывшаго тогда въ отлучкѣ, а оставалась въ домѣ жена его съ дѣтьми. Въ тотъ день были ея именины и собрались на обѣдъ гости, на который былъ приглашенъ и я. Лишь только сѣли мы за столъ, пришелъ къ хозяйкѣ изъ магистрата[47] городской староста съ требованіемъ тотъ же часъ ста рублей, говоря, что магистратъ опредѣлилъ поднести поутру государю въ подарокъ довольно знатную по состоянію ихъ сумму денегъ и что на долю ихъ дома пало сто рублей. Встревоженная симъ именинница проситъ обождать ея мужа, который-де завтра возвратится; но староста отвѣчаетъ, что время не терпитъ. Она клянется, что у ней нѣтъ денегъ, но онъ говоритъ ей, что безъ денегъ не велѣно ему выходить ни изъ котораго дома, и что буде тотъ же часъ она не сыщетъ денегъ, то онъ долженъ будетъ взять ее подъ караулъ. Веселье превращается въ печаль, и хозяйка со слезами снимаетъ съ себя жемчужный уборъ и отдаетъ его старостѣ; но онъ не беретъ его, а требуетъ денегъ. Въ крайности сей именинница взвыла, а гости, изъ-за стола одинъ по другому съ сѣтованіемъ вставая, разошлись, дабы на тотъ же подарокъ припасти доставшіяся и на ихъ долю деньги. Я уговаривалъ старосту, чтобы онъ подождалъ до утра пріѣзда ея мужа: «вѣдь-де не такая бѣда, чтобы не можно обождать». Но староста и мнѣ сказалъ: «бояринъ! я человѣкъ подневольный, и мнѣ отсрочивать не велѣно ни до вечера». Смотря на хозяйку мою, жалость меня столько тронула, что я принужденъ былъ дать ей свои деньги, и она такъ обрадовалась, что, бросившись ко мнѣ въ ноги, произносила Богъ-знаетъ какую благодарность. Вотъ каковы добровольные-то, какъ говорятъ, тебѣ подарки! — заключилъ Бутурлинъ, — и ты, чаю, получая оные, не представляешь таковыхъ печальныхъ слѣдствій. Такъ разсуди же, можно ли требовать отъ подданныхъ, чтобъ они взятокъ не брали, когда видятъ, что и самъ ты берешь ихъ?

Великій государь, выслушавъ столь непріятную для него истину, обнялъ Бутурлина, благодарилъ, что онъ вразумилъ его, велѣлъ возвратить городамъ уже поднесенные ему въ ту поѣздку подарки и положилъ за правило впредь никогда не принимать таковыхъ.

XLVI.

Садись, братъ!

Однажды Петръ, осматривая Петербургъ, ѣхалъ въ своей одноколкѣ, сопровождаемый по обыкновенію денщикомъ, Рядомъ съ царемъ сидѣлъ петербургскій полицеймейстеръ — генералъ-адъютантъ Дивьеръ. Подъѣхавъ къ одному изъ мостовъ, черезъ который надо было переѣзжать, Петръ увидѣлъ, что доски на мосту въ нѣкоторыхъ мѣстахъ разошлись и переѣздъ могъ грозить опасностью. Петръ слѣзъ съ одноколки и велѣлъ своему денщику сдвинуть доски и сколько-нибудь скрѣпить ихъ, чтобы можно было переѣхать. Пока же это приказаніе приводилось въ исполненіе, Петръ обратился къ Дивьеру и сталъ бранить его за нерадѣніе о порядкѣ; въ заключеніе далъ ему нѣсколько ударовъ своею дубинкою и сказалъ: