Ничего, что всего несколько ферментов, и лицемерно волнующая всех проблема голода на планете решена лет на сто? А если несколько иных способов жизни, то и навсегда?

Нашу природу ограничивает наше мышление.

Дело не в том, что мы не можем, дело в том, что мы не знаем, как захотеть смочь чего-то нового из-за полностью контролируемого биосоциальной природой процесса обоснования желания.

Сколько открытий прошло мимо нас, потому что мы думаем по биосоциальным шаблонам, только одним способом, а не многими?

Сколько вещей мы упустили, как та самая курица с зернышками, которая пройдет мимо нужного ей лекарства, только потому, что оно в пузырьке?

Мы не знаем.

Мышление, которому не на что опереться, просто не задает некоторых вопросов. Не может захотеть, не ставит целей.

Человек огорожен от новизны большого мира надежнее, чем ядро Земли от афганского фермера.

Человек много болтает об инопланетянах, межзвездных цивилизациях – и это смешно невероятно, потому что от любого другого вида его отделяет не то что барьер, а Великая китайская стена биологически предопределенного мышления.

Барьер не потому, что человек примитивен, а потому, что он человек.

Я легко докажу свои слова. Одним простым вопросом. Вот почему человек легко находит общий язык, создает общий словарь с любым затерянным человеческим племенем, какой бы странный диалект они ни использовали? Ведь есть странные языки, к примеру язык бушменов, язык жестов, язык свиста, языки без местоимения «я». Почему люди успешно разговаривают даже с умственно отсталыми и сумасшедшими – и почему за тысячи лет существования бок о бок с дельфинами, человекообразными обезьянами (потолковее многих дебилов будут), китами-горбачами, язык у которых тоже имеет грамматическую природу, они так и не смогли построить хотя бы общей коммуникации, уж черт с ним, с взаимопониманием?

Почему касатка с касаткой, даже из разных «племен» (они очень похожи на дикарские кочевые племена, там свои приемы, обычаи, знания, диалекты), договариваются элементарно, а самодовольный венец природы, человек, умный (по собственному святому убеждению) беспредельно, посылающий специально обученных особей-ученых с воспроизводящей любой звук техникой, так и не смог просто перекинуться с этими темными тварями парой простых словечек? К примеру: «Эй, рыба там-то, за углом»? Словами, которые эти самые здоровенные неотесанные морские ковбои радостно орут во все горло друг другу по сто раз на дню?

Вот он, друзья, видовой барьер, разделяющий разные типы систем значений, во всей его красе и во всем его трагизме.

Какие, прости господи, инопланетяне! С той же касаткой человек хотя бы может устроить спор из-за рыбы – вот и точка соприкосновения.

Но мы не можем построить общую картину мира, приведя наши разумы на общую энергоинформационную канву. Воссоздать общую коммуникативную реальность, выраженную в похожих ощущениях и эмоциональных оттенках. У нас нет инстинктивно понятного общего словаря, общего интерфейса, и мы не можем создать общий язык.

А это млекопитающие из нашей биосферы, и различие между нами, в общем, не больше, чем между пианино и роялем.

А как быть с инопланетянином, который сосредоточен в своей логической биосоциальной нише и больше всего желает неподвижно пялиться в пробирку с желтой жидкостью, служащую для него эквивалентом искрометного зоопсихологического шоу «Дом-2»?

Полноте.

Пока барьер межвидового понимания не пройден, никаких контактов не получится.

Пока не пройден барьер биосоциального ограничения, о барьере межвидовом придется забыть.

Пока разум не сможет надстраиваться за счет новизны большого мира, барьер биосоциального ограничения неодолим.

Преодоление этого барьера – это все. И даже намного больше всего, что мы могли бы вообразить.

Но, как водится, на пути к преодолению этого барьера имеется «маленькая» проблема.

Она состоит из двух элементов.

Первый заключается в том, что логически разум человека не может функционировать без плотной опоры на свой биосоциальный фундамент, проявляющийся для него в эмоционально окрашенных значениях, выводимых относительно неизменной инстинктивной базы.

Второй связан с тем, что осознанная деятельность разума, опирающегося на систему значений и ее взаимосвязи, выстроенные на основе эмоциональных признаков, служит как бы самоцензором, в процессе своей работы выхолащивая новизну в пользу инстинктивно предписанной системы оценок: за счет построения логических связей между мотивами и представления нового как совокупности старых элементов.

Третий элемент – дополнительный. Он заключается в том, что при внезапном перескоке одного из разумов на другую систему значений весь биосоциальный аппарат окружающей среды начинает борьбу с целью уничтожения иной структурности мышления. Впрочем, этот элемент является дополнительным. Несмотря на то, что чем сильнее различие, тем злобнее вражда, как только интересы полностью расходятся, то эгрегориальное сообщество просто перестает видеть существование прямо рядом и даже внутри него этого другого растущего организма. Но данный элемент существенно затрудняет создание общей коммуникационной базы для того, чтобы новизна становилась достоянием всего вида «человека разумного».

Не такая уж и «маленькая» проблема.

Соответственно, с учетом всех этих особенностей мгновенного перескока разума на новый структурно-логический фундамент быть не может. Или, вернее, может, но он тут же сам и схлопнется. Или его «схлопнут» доброжелатели.

Он может быть только постепенным.

А вот каким – это мы уже можем себе представить.

Задача выглядит понятной: дать возможность нашему разуму, вернее субъекту (потому что разуму для работы нужна и неосознаваемая часть, рождающая фон существования), накапливать новое без вмешательства сознания-цензора, убивающего новое при прикосновении.

Причем накапливать не бесконечно, а ровно до тех пор, пока значения этих новых образов не приобретут величину ультимативную. Такую, которая сама будет участвовать в создании логических взаимосвязей системы значений – сама, а не фальсифицироваться биосоциально обусловленными смыслами и системами смысловых натяжек.

Особенно важно то, что без вмешательства цензора данные элементы будут браться «как они есть». Во взаимосвязях большого мира, сохраняя зависимость от него и от событий в нем. Это равносильно проникновению в энергоинформационную структуру разума энергии новых драйвов, рожденных не инстинктивной базой тела, а неисчерпаемой причиной окружающего мира.

В этом эволюционно новом положении разума есть некоторая философская тонкость, которую проще всего выразить незатейливым вопросом: в энергоинформационную среду какой реальности переселяется имеющий доступ во внешние энергоинформационные каналы, к тому же хранящий часть информации в них разум, если драйвов из внешнего мира становится больше, чем инстинктивных? Если ему хватило энергии и времени на такое изменение? Но это вопрос опять же из разряда «имеющий уши, да услышит».

Мы сосредоточимся на том, что новые значения из большого мира могут быть подготовлены для нашего сознания так, что они будут встроены в систему значений по доминирующему признаку собственных свойств, а не по степени соответствия биологическим ожиданиям.

Тогда и станет возможным зарождение чуда.

В системе значений начнет появляться опора на элементы, пришедшие из большого мира и не подвергшиеся выхолащиванию инстинктивной и биосоциальной систем. Эмоциональная окраска этих элементов вызвана не биологическими ожиданиями, а соотношением их меж собой и миром, что не мешает этой окраске быть энергетическим фактором для существования разума.

Попробуем оценить следующий шаг мышления: как будут накапливаться значения, если в системе значений уже имеются значения, отражающие свойства большого мира?

Вот разум столкнулся с новым явлением. Как он его будет оценивать?

Мы же помним, что значения выстраиваются в цепочки, значение нового выводится относительно имеющегося старого… В восприятие в большом количестве станут попадать новые явления.