И величина этого нового значения (если оно не обусловлено прямой инстинктивной реакцией) не может быть больше, чем сумма других, уже имевшихся значений.

Такой же – или меньше.

Раз на раз не приходится – и мы вынуждены констатировать, что по теории вероятности средний уровень понижения величины значения на такой акт опосредованного мышления будет примерно 50 %.

А ведь значение – это инструкция, степень приоритетности образа как объекта внимания и при обработке. Слабая величина значения – и разум просто не займется рассмотрением предмета, который, может быть, через 10–20 тактов мышления стал бы приоритетным, вытащив из ассоциативных закромов чуть ли не все актуальные значимости человека.

Только вдумайтесь в это!

Ведь очевидно, что система значений, хранящая опыт, вырастает в человеке, опираясь на инстинктивно создаваемые величины эмоциональных напряжений.

Она начинает свой рост от максимальных величин – от ствола. А дальше чем более косвенное понятие, тем тоньше у него значение, тем больше истончается ветвь связанных значений.

К примеру, у мозга, не заполненного информацией (хотя тогда он почти не может мыслить), есть какая-то фигура, которая вызывает стопроцентный страх, чистый страх в его максимальном выражении. Назовем эту фигуру черным человеком. В нем 100 % страха. А мешок черного человека? Уже 50 %. А нитка из мешка черного человека? 25 %. И так далее и тому подобное.

Во взрослом состоянии человек редко имеет возможность столкнуться с фигурами, олицетворяющими максимально возможную для него величину значения. Ну, разве только тот, кому «повезло» иметь инстинктивный страх, фобию, к примеру фобию змей или пауков. От предельного значения страха человек может даже сойти с ума или умереть – как и от предельного наслаждения или невыносимого желания.

Но благодаря тому, что мы не сталкиваемся с такими насыщенными эмоционально фигурами, они давно погребены в нашей памяти. Сознание оперирует в основном образами, имеющими относительно этой максимальной величины очень невысокое значение.

Это прекрасно – и потому, что тогда мы можем позволить себе не поддаваться дремлющим в нас животным инстинктам, и потому, что разум способен странствовать среди огромного количества понятий и весь мир представляет для него интерес.

Но на деле – такая небольшая часть мира!

Давайте подыщем пример формирования одной из ничем не выдающихся веток кустов значений.

Скажем, имеется проблема выживания в сложной ситуации. Она составлена: медведь (80 %), собака (40 %). Вместе: -120 %. Хотя, конечно, эмоциональные структуры нашего мозга больше -100 % заставить нас ощутить не могут; 100 % – это все, что у них есть.

Есть команда «фас», которая может снизить остроту этой ситуации вдвое. Скажем, до -60 % (тут значения составляющих ее элементов не будут обрезаны пределом реагирования нашей психики). Соответственно, ее значение, если бы мы встретились с этой командой впервые, услышали бы, к примеру, – +60 %.

Прямо волшебное слово какое-то (надежда на такие слова и породила легенду о заклинаниях).

Но мы знаем, что слово может и не сработать: +0 %. В среднем: (0 + 60): 2 = +30 %.

Хорошо, а интонация, с которой подана команда? Можно приказать громко и звонко, можно тихо и командно… и в зависимости от этого, как мы понимаем, она тоже может либо сработать, либо нет. От 100 до 0 % по отношению к команде, имеющей значимость 30 %, то есть 15 %.

А акцент, с которым стоит подать команду? Может, хозяином собаки был уроженец Кавказа? Овчарка-то кавказская… Опять 50 %, но уже по отношению к интонации (вот тут вариативность разума – она же может быть теоретически привязана и к самой команде, но мы привяжем для наглядности к интонации) – то есть 7,5 %.

А жест, приложенный к интонации, – 3,75 %?

А резкость жеста – 1,875 %?

А поворот третьего пальца в жесте?

А время между началом команды и поворотом третьего пальца?

А время окончания жеста после поворота третьего пальца?

Теперь скажите, как вы думаете: сумеет ли человек сосредоточиться на резкости жеста с величиной его значения 1,875 %, имея перед собой угрозу размером 100 %?

Думаю, вы ответите то же, что и я. А именно, что вряд ли, вряд ли. И это очень для нас важно.

Понятно, что мы с вами привели неуклюжий пример. Но вряд ли в наши планы входит рассмотрение психологических тонкостей и всяких связанных с ними «если».

Об одном только «если» мы упомянем: если результативность срабатывания жеста зависит от времени окончания жеста после поворота третьего пальца (0,234375 %), то человеку в описанной ситуации не светит сообразить ровным счетом ничего. Игра окончена.

Где-то здесь мышление уже вполне может дать сбой и прийти к невозможности дальнейшего размышления

Можно изучить таким образом любую жизненную ситуацию. Будь то размышление о смысле жизни, политическом раскладе, правильности религиозного пути, мы все равно увидим, как человек упирается в эту невидимую границу.

Скажем, при решении вопроса о женитьбе можно было бы задуматься о чрезмерно веселом нраве и приветливости невесты… только кто же обращает внимание на такие мелочи? Они сами обращают на себя внимание через пару лет. Ну, вы понимаете.

Нам важен сам принцип формирования производных значений, и он очевиден.

В ситуации отвлеченного познания мира, анализа сложных идей, поистине тонкого восприятия человеку для улавливания тонкого понятия приходится иногда вызывать слишком много понятий предыдущего уровня, тоже тонких (скажем, каждое по 5 %), пробовать устанавливать их связи с новой фигурой, и все равно фигура отдаленного порядка благодаря этому правилу 50 % имеет очень малое значение, а уж основанные на ней фигуры вовсе бесплотны.

Благодаря этой особенности мышления неискушенный человек часто мыслит с разрывом. Он берет два-три действительно важных понятия, начинает мыслить о них, а потом запутывается и без всякого основания устанавливает связь какого-нибудь из отдаленных понятий с этой основой. Просто для того, чтобы пусть в своем сознании только, но решить эмоциональное уравнение положительно!

За примерами далеко ходить не нужно. Здесь и попытки лечить все, что угодно, при помощи радия. И любая мода. И любое оправдание тиранов. И любая мистика широкого потребления, традиционно служащая прибежищем людей недалеких и эмоционально разбалансированных, неспособных принять на себя ответственность за свои поступки и мысли.

Религия в умах обыденного потребителя и вовсе вся и целиком основана на этом разрыве мышления – верь себе и притягивай за уши любое понятие к тому, во что веришь, и всего делов-то. А не притянешь – значит, не веришь. А не веришь, что только потребляющий чистую пищу может спастись, то не веришь и в то, что пища имеет какое-то отношение к спасению. Значит, ставишь под сомнение заповеди божества. Значит, может, написанное о спасении вообще обман… Да если подумать, то и правда бред какой-то про еду… неужели все зря? Мечты о спасении, об избавлении от всех страхов и бед – ложная надежда? Господи, как на душе-то страшно и противно! Лучше обратно голову под крыло – и верить. А про еду послушать мудрого жреца, который изрекает что-то непонятное, но явно успокаивающее. Все, решено – еда имеет прямое отношение к спасению!

А ведь если бы не этот разрыв, процветающие религии как социальное явление умерли бы давным-давно и каждый человек мог бы прикоснуться к Богу лично.

Цепко держит человека невидимая граница познания, где маячат зыбкие фигуры…

И не менее цепко держат эгрегоры и служащие им социальные роли. Поистине, нет нужды надевать кандалы на ноги, если душа уже продалась в рабство.

Итак, круг ограничения познания мы очертили.

Он неизбежно должен существовать, и существует, пока есть понятия, следующие из понятий, следующих из понятий. То есть пока существует цепочка логических рассуждений, берущая начало на каком-то определенном уровне значимости.