И он думал о мудрости, о жизни.
Несколько дней провел Илья в своем родном местечке, разбитом, опустошенном, со значительно уменьшившимся населением. Но все же это была его родина, любимый уголок, к которому отныне будет он всегда приезжать хоть на время. Сколько жить ему суждено, не устанет он приходить сюда — к этим страшным могилам, к старому пекарю, Ивану Заренко и его жене — для того, чтобы с этими добрыми и душевными людьми найти утешение в своем неизбывном горе.
ПЕРВЫЙ УРОК
Директор средней школы Лидия Степановна очень обрадовалась, когда к ней пришел демобилизованный из армии офицер и сказал, что он направлен сюда преподавать немецкий язык…
И как же было не радоваться, когда до сих пор ей присылали одних только женщин. И ни единого учителя!
Уже стали посмеиваться и острить, что в школе скоро будет женский монастырь…
В самом деле, начиная от директора и кончая завхозом, — все как сговорились — одни женщины!
Иные скажут, мол, какая разница. Но Лидия Степановна почему-то была глубоко убеждена, что не обойтись им без учителей-мужчин!
В этом причина, считала она, и низкой дисциплины а классах, и того, что во время перемен школьники шумят, балуются, и никакая сила не в состоянии утихомирить мальчишек, переворачивающих здание вверх дном.
Совсем недавно зажглись огни в школе, и туда хлынула шумная детвора. В годы войны немцы устроили здесь конюшню. Пока привели в божеский вид помещение, пришлось немало потрудиться.
И вот наконец, когда с горем пополам отремонтировали классы и ребята, отвыкшие от дисциплины и учебы, пришли сюда, то их, неугомонных, озорных, никак не могли приучить к порядку.
Учительницы ходили как в воду опущенные, охрипшие, расстроенные, никак не могли успокоить своих учеников, то и дело вызывали матерей, дабы угомонили своих питомцев. А женщины разводили руками, — что, мол, поделаешь, если ребята все годы страшной оккупации росли беспризорными, без отцов, которые воевали или погибли в боях. А они, матери, в поисках куска хлеба заняты были на работе. Детвора воспитывалась на улицах города…
В школе было шумно.
Директор моталась из класса в класс по этажам, стараясь сдерживать разбушевавшихся учеников. Но это мало помогало! Она мечтала об одном: скорее бы возвращались учителя-фронтовики, верила — сумеют взять шалунов в руки…
Поэтому-то и неудивительно, что Лидия Степановна обрадовалась, увидя перед собой стройного, энергичного молодого учителя в офицерской форме. Он, правда, с палкой, недавно из госпиталя, но веселого нрава, острослов и шутник.
Усадив его за стол, стала жаловаться на трудности и неполадки, на недостатки в учебе и на свою тяжелую судьбу. Не обещала рая, не скрывала, что в первое время будет ему нелегко. Не таила и того, что пошлет его в самый трудный класс, где учатся переростки, драчуны и непослушные дети. И самое главное — они не желают изучать немецкий язык. Словно сговорились! Заявили ей, что на уроки немецкого языка не будут ходить ни за что, учить этот язык не собираются. Другой — пожалуйста. А немецкий — увольте! Ученики не могут о нем слышать. Они его наслушались из уст оккупантов, которые убили их отцов, родных, миллионы ни в чем не повинных людей. На черта им сдался, заявили они дружно, такой язык!.. Они его презирают! И пусть их не уговаривают. Напрасный труд!
Пришла недавно в класс учительница немецкого языка. Не успела произнести трех слов, как все хором загалдели, застучали, затопали ногами. И бедняге пришлось убраться восвояси.
Новый учитель это внимательно выслушал, усмехнулся, мол, ему все понятно. Он попробует сделать так, чтобы его дети не прогнали… А что касается «тяжелого класса», то ему очень интересно поработать с таким вот классом.
Этот стройный светловолосый и настойчивый учитель сразу пришелся директору по душе. Подкупали его скромность, спокойствие, мудрая усмешка. И по тому, как он внимательно слушал ее, как отвечал на вопросы, Лидия Степановна поняла, что этот человек сумеет обуздать «тяжелых учеников»…
Знакомство состоялось. Лидия Степановна возлагала на этого первого учителя-мужчину большие надежды. Дай только бог, чтобы ребята сразу не устроили ему обструкцию, как той учительнице…
На следующий день ему надлежало выйти на работу. Директор сказала, что пойдет с ним, представит его. Но он наотрез отказался: этого не надо делать! Он сам представится и побеседует с учениками.
Ранним утром новый учитель немецкого языка пришел в школу, долго ходил по длинному коридору, присматривался к мальчикам, которые вихрем врывались в помещение, размахивая сумками и портфелями. Сторожиха безбожно поносила их, ругалась и кричала: «Что ж вы, сорванцы, совсем с ума посходили? Не ученики, а разбойники!» Они отвечали ей громким хохотом и еще пуще набрасывались друг на друга. Но как только увидели человека в военном, который расхаживал по коридору, несколько присмирели, смущенно и удивленно поглядывали на него.
Он продолжал ходить как ни в чем не бывало, читал надписи на плакатах, кивал головой тем немногим ребятам, которые, поравнявшись с ним, здоровались.
Но вот раздался звонок, и мальчишки, не торопясь, стали заполнять классы.
Учитель направился к «самому трудному» классу, какую-то минуту постоял возле двери, прислушиваясь, как там шумят ученики, — это и впрямь гром разбушевавшейся стихии. Сперва даже было страшновато зайти туда. Он поправил ремень на гимнастерке и переступил порог.
Веселая картина открылась его взору. Под потолок летели фуражки, кепки, портфели, книги. Два здоровенных парня стояли на партах, широко расставив ноги, пытались столкнуть друг друга, остальные орали. Никто не думал подыматься с места. Один хохотал, второй догрызал сухарь, а еще кто-то наигрывал на гребешке.
Новый учитель внимательно смотрел на разбушевавшихся ребят, стоя у дверей, молча улыбался.
Он пошел в угол, неторопливо поставил свою палку, расстегнул ворот гимнастерки, пригладил вьющиеся светлые волосы. И ожидал: притихнут ли наконец ребята?
Илья полистал журнал, лежавший на столике. Заложив руки за спину, прошелся по классу, оглядел забитые фанерой окна и зашагал обратно. У него был теперь такой вид, словно он не собирается учить этих головорезов, а пришел просто ради обычного любопытства.
Время шло, а он упорно молчал, осматриваясь.
Этот поединок с классом, нетипичный для школьных методов, кончился победой учителя. Постепенно ребята затихли, стали усаживаться на свои места. Глядели на незнакомого человека удивленно, некоторые локтями подталкивали друг друга, чтобы затихли.
Ребят поразило то, что человек в военном не обрушился на них с криком за то, что так ведут себя, галдят. Этот не обзывает никого скверными словами, не делает замечаний… И когда наконец-то настала мертвая тишина, он окинул всех добрым, веселым взглядом, громко рассмеялся.
— Ну и молодцы! Вот что настоящие ребята! Четыре года был я на фронте, испытал страшные артиллерийские налеты. Помню, триста-четыреста наших орудий били по фашистским позициям, гул стоял невообразимый, оглохнуть можно! А не похоже это было на то, что у вас в классе творилось… И «катюши» наши били и «андрюши», но, поверьте, это не идет ни в какое сравнение с вашими криками. Вот здорово! Молодцы!
Все расхохотались. Но сразу же замолкли, напрягая внимание: к чему он клонит?..
— Да, очень вы мне поправились! Все, все как один! И не так вы, как ваши голоса! И не только крики, но и акробатические номера, бег по партам, борьба, подбрасывание к потолку портфелей. Просто чудо. И я попрошу директора Лидию Степановну, чтобы она отменила у вас все уроки: начнем заниматься акробатикой!.. Точнее говоря, организуем большой шумовой оркестр и цирк… А всякие там математика, языки, литература — пусть ими занимается кто-нибудь другой…
Класс молчал. А те, которые прыгали по партам и горланили больше всех, стыдливо опустили головы. Не в силах были встречаться взглядом с этим стройным и насмешливым военным.