— Друг мой, друг мой, что с тобой случилось? Где ты был?… Боги мои, да ты весь мокрый, что произошло? Правитель поспешно направил руку на наследника, просвистел тихой трелью, и тотчас обсушил на нем одежу. Все также нескрываемо тревожно он заглянул в глаза наследника и принялся ощупывать его руки.

— Аилоунен, ты что? — удивленно спросил правителя Святозар, не поняв его беспокойства.

— Ты ранен? — переспросил Аилоунен и губы его дрогнули.

— С чего ты взял? — пожимая плечами, поинтересовался наследник, и, положив правителю руку на плечо, успокоительно по нему похлопал. — Со мной все хорошо.

— А где же ты тогда был? — все тем же взволнованным голосом поспрашал правитель и Святозар увидел как в последнем заходящем луче солнца, тревожным обжигающим огнем блеснули его голубые глаза. — Я приехал на площадь, тебя там нет, спрашиваю у людей, где ты? А они мне сказывают, что ты внезапно вскочил с табурета, взмахнул рукой и побежал по улице к выходу из города. Я послал Лесинтия к дому Оскидия, а сам поехал к крепостным воротам, но Винирий и воины, стоявшие на посту, доложили мне, что ты мимо них не проходил. А когда я вернулся и узнал, что в доме у Оскидия ты не появлялся… я решил, что с тобой стряслась беда. Я собрал воинов, чтобы… чтобы перетрясти этот город, но найти моего друга, Святозара. Наследник, услышав объяснения Аилоунена, убрал с его плеча руку, и тяжело вздохнув, чуть слышно произнес:

— Ах, Аилоунен, прости меня, я не хотел тебя так встревожить… прости.

— Так значит с тобой все в порядке? — уже более спокойным голосом, вопросил правитель.

— Конечно, конечно, мой друг… со мной все в порядке, — раздраженно ответил наследник, и со всей силы стукнул себя ладонью по лбу, да стремительно сойдя с места, направился вперед к дому Оскидия. Воины, спешившиеся с коней, беспокойно смотрели на Святозара и уступали ему дорогу, а тот, опустив низко голову, шел молча, и благодарил Бога ночного неба Дыя, который потемнил не только небо, но и весь город… Потемнил так густо, что теперь ему, Святозару, не возможно было рассмотреть в глазах этих воинов нескрываемую тревогу за его жизнь, тревогу которую вызвал очередной легкомысленный его поступок.

— Дурафья, дурафья, — шептал сам себе наследник, шагая очень быстро к дому Оскидия. — Дурашман, ты Святозар, истинный дурашман. Это ж надо придумать обернуться орлом, и никого не предупредив улететь, а бедный Аилоунен, наверно подумал, что враги тебя похитили или убили… Эх, Вий, выходит дурашман не твой сын, а я… Святозар шел по улице, не на шутку, разгневанный на себя. Он слышал, как его окликнул сзади Аилоунен, прося остановиться, но не стал этого делать, ибо ему было стыдно посмотреть в эти встревоженные ярко-голубые глаза отрока-мужчины. Стыдно было оправдаться, или даже объяснить, что он сделал. Около двери дома лампедра, стоял Оскидий, узнав в идущем Святозара, он радостно улыбнулся и даже попытался, что-то спросить. Впрочем наследник был так сердит, так разгневан на себя, что лишь покачал головой, не желая с ним разговаривать. Войдя в дом, он прямым ходом направился в свою комнату, в которой уже было темно, разулся, и, повалившись на ложе, подмял под себя плотную подушку, да уткнулся в нее разгоряченным лицом. «Дурафья, дурафья,»— еще какое-то время шептал он сам себе, а потом затих, задумавшись о том, что его легкомыслию поражались наставники не только в этой, но и други, и близкие в прошлых его жизнях, а теперь, и он сам был потрясен собственной, прямо так сказать простоте, или проще говоря— глупости. Вскоре в комнату вошел Аилоунен. Он прикрыл за собой дверь, и просвистел тихой трелью, а когда в комнате появилось три огненных шара, наполнивших ярким желтым светом покои, медленно приблизился к ложу наследника, сел на сиденье, поставленное около него и тихим, мягким голосом сказал:

— Знаешь, друг мой, мне кажется, тебе надо успокоиться… Наверно я зря так испугался за тебя. Ну, что может случиться здесь в Артарии, с тобой… человеком, который прошел Пекло. Прости меня, я погорячился, я не хотел тебя расстроить.

— Нет, нет, Аилоунен, — отрывая лицо от подушки и усаживаясь на ложе, поспешно откликнулся Святозар. — Не ты меня расстроил… а меня расстроило мое легкомыслие, или проще говоря глупость… Ну, скажи ты мне, как я мог не предупредив тебя улететь на реку купаться.

— Что? — переспросил правитель, и его тонкие дугообразные брови удивленно выгнулись. — Улететь купаться?

— Ну, да, — чуть тише ответил Святозар. — Просто пока я лечил этих людей, я так нанюхался этой… этой, друг мой… гнили, что мне показалось этот запах проник не только в нос, в рот, но он наполнил всю мою одежду. Он кажется проник даже вглубь, наполнив, и легкие, и душу, этим пекельным ароматом… ароматом сада Чернобога. И мне так захотелось смыть с себя эту вонь, вот я и обернулся орлом да улетел на Арту. Аилоунен нежданно громко засмеялся, и, откинувшись спиной на спинку сиденья, утер проступившие на глаза слезы, а миг погодя подавляя в себе смех, заметил:

— Друг мой, но зачем же было улетать. Ведь здесь в Артарии есть общие помывочные. Раньше они были платные, поэтому не всем были доступны, но сейчас туда может зайти всякий и обмыться. И вода в тех помывочных чистая, ее берут из колодцов… А в Арте… друг мой, эти неллы все помои из своих деревень и городов, долгие века выливают в несчастную Арту. И совершенно не нужно, было летать на эту грязную реку.

— Я не знал, — прошептал Святозар, и его лицо стало покрываться красными пятнами.

— Ну, надо было тебе меня подождать, — улыбаясь, добавил правитель. — Но из-за этого не стоит так расстраиваться, как это делаешь ты… Я только за одно теперь буду тревожиться, чтобы после купания в этой вонючей и грязной Арте, твоя кожа не покрылась теми язвами, которые ты так долго сегодня лечил на площади.

— Что ж, Аилоунен, — усмехаясь, молвил Святозар и приблизив к лицу, до этого пахнувшую вековой сыростью рубаху, принялся ее обнюхивать. — Тогда лечить меня придется тебе, мой друг.

— Ха…ха…ха…, — засмеялся правитель, наблюдая за исследующим материю рубахи носом наследником и его всяк морг изменяющимся лицом. — Ну, что воняет? — с трудом сдерживая рвущийся смех, вопросил он.

— Нет, — ответил Святозар, и легохонько просиял. — Ты знаешь, перестало вонять… пахнет свежестью, а когда я вылез из Арты воняло сыростью. Аилоунен еще громче засмеялся, а погодя на малеша потушив в себе смех, отметил:

— Ну, радуйся, друг мой, что после купания в Арте ты пах лишь сыростью… а не навозом, — и нанова звонко прыснул смехом.

— Как же они тут живут, — недовольно посмотрев на смеющегося Аилоунена, поинтересовался Святозар. — Поля не возделывают, за землей не ухаживают, леса вырубили, в речках вместо рыбы живут помои… а раны… Боги мои, какие у них раны Аилоунен. Я который был в самом Пекле, у которого правая нога, так болела, так изматывала, даже я не имел на ней такую гниющую рану… Там в Пекле колдун Маргаст лечит дасуней, чтобы они не были такими… такими как эти неллы… Что неужели тут нет знахарок, волхов, ведунов? Почему раны доведены до такой жути, что даже дышать… дышать Аилоунен невозможно. — Святозар порывисто встал с ложа и стал взволнованно прохаживаться по комнате. Аилоунен при первом же упоминании наследником о Пекле, сразу перестал смеяться, улыбка и яркий свет покинули еще светящееся лицо и губы, и он надрывисто вздохнув, пояснил:

— Ну, в Неллии нет знахарок и ведунов, но есть зелейники и зелейницы, они лечат при помощи трав, кореньев и зельев, однако за это лечение нужно платить тины… А если у тебя отрезали нос, за то, что ты украл кочан капусты, вряд ли у тебя найдется пять тин на лечение.

— И, что ж теперь? — останавливаясь, и разводя руки в стороны, поспрашал Святозар.

— Ничего теперь, — ответил Аилоунен и поднялся с сиденья. — Всем ты все равно не поможешь… всех не удастся излечить ни души их, ни тела… Когда я возьму Асандрию, то буду постепенно вместе с воинами идти по земле и помогать людям познавать другую жизнь, познавать веру в Богов. Дело в том, что для всех жрецов и тофэрафов, совершенно безразлично кто сидит на троне, Манялай или Аилоунен, для них важны их теплые дворцы, золото и толстые набитые жиром животы…