Виктор ворвался в короткую паузу:

— Как она? — И затаился, ожидая.

— Как… как… — передразнил его главврач. — Бунт на моем корабле устроили? Нефедов вчера смылся, оставив записку: «Опухоль рассосалась. Я здоров. Ухожу». А эта толстозадая Кострова заявила мне: «Хватит ваших поганых лекарств. Мне хорошего мужика надо, чтоб вылечил…» Короче. Думаю, что ваши гипнотические сеансы дали положительный результат. Мои врачи уже шумят, как в улье. Ждут вас. Давайте-ка вылечим, к чертовой матери, всех больных и уйдем в разгул с такими, как Кострова. Хороша идейка, а?

Виктора ослепили, оглушили слова главврача. Он еще несколько минут предавался радужным мечтам, не замечая нудных коротких гудков, бьющих по барабанной перепонке. Когда наконец услышал, отнял от уха трубку, вслед за облегчением пришло досадливое ощущение горечи и обиды.

Короткие гудки — шумящий улей — раздражающе дотошные вопросы, которые посыплются на него, когда он снова переступит тот порог. Главврач, конечно, представит его как диковину, как выставочный экспонат. Нет, он не пойдет туда.

К тому же Виктор хорошо помнил больницу, где его недавно лечили. Какой град идиотских мыслей обрушивался в коридорах! Но тогда это была новизна, к людям его тянуло любопытство. Теперь же любая больница станет пыточной камерой.

Как переменчива порода человеческая! Несколько минут назад он парил под солнцем, а сейчас уже забился от горя в сырой темный угол.

Немного смягчила обиду житейская целебная формула: «Ничего. Еще не все потеряно». Виктор упрямо повторил ее раз пятнадцать, и стало легче, значительно легче.

Нежданный Пан ввалился со своей косолапой тенью — Стингом.

— Так и не зашел ко мне? — с легким оттенком недовольства сказал он. — А я ждал… Но если гора не идет к Магомету… — Глянув на Виктора, вдруг спросил участливо: — Отчего такая хмурость на челе, Виктоша? С твоими данными надо смотреть на мир удачливым завоевателем.

— А я неудачник, — хмуро обронил Виктор.

— Ну-ка, ну-ка, говори, что стряслось?

«Смелей, смелей, я все знаю о твоих талантах!»

«Откуда он знает? Неужели старый психотерапевт разболтал? Я ж убрал у него из памяти всю информацию. А может, вчерашний главврач?»

— Да так… — Ему не хотелось открываться Пану, но беда сама выплеснулась наружу. — Хотел в больнице поработать, да не смог. Народу там много. Голова раскалывается от их мыслей.

Пан пристроился в уголке дивана, закинул ноги на стул, застыл в позе царственной скуки.

— Значит, надо искать тихую клинику, где сам будешь хозяином.

— Тихую клинику, — с мрачной иронией отозвался Виктор. Но эти два слова застряли в нем, согрели внезапно зыбкой надеждой. — Хорошо бы…

— Хочешь, я сдам тебе бесплатно на год помещение для клиники?

Неотрывным взглядом Виктор ощупал Пана, точно хотел понять: можно ли доверять этому человеку. Но то, что услышал дальше, разогнало все сомнения.

— Мы со Стингом купили по случаю трехкомнатную квартиру. Бери ее под клинику! Я еще зарплату тебе назначу. Ну, скажем, тысяч пять долларов в месяц. За это кое в чем ты мне поможешь.

— В чем? — спросил по инерции Виктор. Бог ты мой, ради собственной клиники он готов был на все!

— Я хочу расширить свое дело, — небрежно, словно речь шла о каком-то пустяке, начал объяснять Пан.— Новых людей надо привлекать. А ты, как психотерапевт, будешь вселять в них светское обаяние, чувство достоинства, уверенность, гордость, что работают в моей фирме, — словом, все, чтобы они чувствовали себя своими в элитных кругах. Два-три человека в неделю — не больше. Остальное время можешь принимать в своей клинике кого захочешь. Согласен?

— Конечно, — благоговейно произнес Виктор. Сейчас он уже молился на этого спустившегося с небес Пана.

— Иногда будут еще кое-какие просьбы. Ну, сегодня, например, у нас очень большое событие — семидесятилетие нашего Хозяина. На нем мы со Стингом хотим прокрутить серьезное дельце. Тебя я попрошу постоять рядом с Хозяином, внушить ему, что надежней, чем мы, у него никого нет. Ну и пересказать мне, о чем он думает. Для тебя это развлечение, верно?

— Много соберется гостей? — спросил Виктор. А в голове боязливо бился вопрос: «Откуда он про меня знает? Откуда он знает?»

— Много. Потерпи уж, пожалуйста, ради важного дела.

— Потерплю!

— Спасибо тебе. Подъезжай к восьми в ресторан «Три толстяка». Стинг встретит.

И он встал, надменный, независимый. Стинг, как вышколенный лакей, открыл перед ним дверь.

Радостный переполох снова закружил Виктора. Он опять мог мечтать.

Поэтому время полетело стремительно.

Стинг ждал его в вестибюле ресторана.

— Опаздываешь, приятель. Три минуты девятого, — дохнул густой зубной гнилью. — Все уже собрались. Но нам с тобой пить нельзя — работа. Пошли, покажу Хозяина. Прощупай его хорошенько. Слушай, а ты и меня, наверно, счас как рентгеном просвечиваешь? Ха-ха!.. Дело у тебя плевое. Кончишь — развлекайся, девочку подцепи. Наши никому не отказывают. Ха-ха!.. Обучены.

Сверкающий хрусталем люстр и настенных светильников зал был полон гостей.

Они пробились сквозь громко галдящую пестроту платьев и костюмов к небольшому помосту, где в бархатном кресле полудремал-полубодрствовал болезненно-желтый старик, худой, как Кащей Бессмертный. Справа от него стоял Пан, слева — одышливый толстячок, вытирающий пот клетчатым платком размером с небольшую скатерть. За креслом высился стройный брюнет, типичный урка. Блатная челка, нахально сияющий золотой зуб. Тонкие чуткие пальцы пианиста или карманного вора нервно сжимали бокал. Он смущенно переминался с ноги на ногу, неестественно выкручивал шею: галстук явно теснил его, был непривычен.

— Возле Хозяина побудь, — шепнул Виктору Стинг. — Толстый кассу нашу держит, а тот — Зубом звать — зам у Хозяина. Их тоже держи на слуху.

Виктор пристроился рядом с Паном. Благо маленький, никто не замечал его.

Минуты через три старик тяжело вылез из кресла, что-то сказал Пану. Тот, кивнув толстяку и Зубу («Пошли!»), задержался, склонился над Виктором.

— Он хорошо думает о тебе, — поднял к нему лицо Виктор. — Но чем-то недоволен Зуб. Все время твердит: «Не нравится мне это, что-то здесь не так».

— Молодец! — усмехнулся чему-то своему Пан. — Пошли с нами. Повертись еще возле Хозяина.

Пятеро (пятым был стоящий поодаль человек, похожий на монгола, скуластый, плосколицый, с подвижными рысьими глазками), не торопясь, по одному, скрылись за дубовой дверью, над которой светилась неоновая надпись «Китайский зал». Откуда-то вынырнул Стинг, осторожно подтолкнул Виктора.

— За ними… Быстрей… Встань в стороночке и замри…

Многоцветье ярко освещенного «китайского» зала создавало ощущение большого торжества. Пейзажи с селянами в широкополых шляпах, тихое море, усеянное джонками, смеющиеся китаянки в неспешном танце. Огромные панно обрамляли, как охраняли, у пола и у потолка тщательно выписанные фрагменты знаменитой Китайской стены. Сверху свисали, слегка затмевая свет, бесчисленные бумажные фонарики и длинные развевающиеся на легком сквознячке матерчатые драконы. Оскаленная морда одного из них устремилась к центру стола, колыхалась над трехэтажной вазой с фруктами, от которой извилисто разбегались по столу красные, желтые, голубые цветы.

Хозяин сгорбленно возвышался над столом.

— Благодарю вас… утешили старика. Знаю, верой и правдой служите. — Его маленькие проницательные глазки остановились на каждом, точно проверяли, так ли это на самом деле. — Обо мне уже много сказано. Я хочу выпить за вас. — Он пригубил рюмку, отдышался, подумал. — Мы делаем большое благородное дело. Я вас пригласил сюда, чтобы, не откладывая на завтра, рассказать о новом замысле. — Немного помедлил, отдыхая от длинной фразы, потом продолжил: — Пану я рассказал. Он поддержал меня. Теперь вам… Есть идея… Как расширить нашу территорию…

В это время в зал торопливо вошел Стинг, горячо и услужливо зашептал, опустив голову между Хозяином и Паном.