К утверждению Добра в человеке авторы «Писем» шли через разоблачение и обличение зла, под какой бы праведнической маской оно ни пряталось.

Таким образом, «Письма темных людей» стали своего рода гуманистическим манифестом, или Манифестом Гуманистической партии.

Однако Ульрих фон Гуттен посчитал, что в «Письмах» все же не было достигнуто то, ради чего они, собственно, и писались: докопаться до корня зла.

Дальнейшие действия Гуттена совершались под его же девизом: «Jacta alea est!» («Я дерзнул!»).

Ульрих фон Гуттен дерзнул написать и издать под своим именем трактат, названный им — ни больше — ни меньше, как «Сравнение постановлений папы с учением Иисуса Христа».

Тем самым был брошен смертельный вызов самой могущественной в то время силе: папской власти. После такого вызова из двух противников в живых может остаться только один.

В «Сравнении» содержится шестьдесят четыре пункта. Приведем лишь некоторые из них:

— п. XII-й. «Христос: «Кто уверует, тот спасется». (Евангелие от Марка, последняя глава).

Папа: «Кто заплатит много денег мне за отпущение грехов будет освобожден от всякой вины и мук ада». Доказательство этому — папское отпущение грехов [26, с. 412].

— п. XXII-й. «Христос:«Не клянитесь ни небом, ни храмом». (Евангелие от Матфея).

Папа:«Кто желает быть епископом и иметь мантию, пусть поклянется мне в верности и заплатит мне огромную сумму» [26, с. 414].

— п. XXXIV-й. «Христосне захотел терпеть, когда в храме господнем продавали волов, овец и голубей, но выгнал оттуда продающих бичом» (Евангелие от Матфея).

Папа.Он и сам все продает за деньги: церкви, скиты, монастыри, алтари, епископства, аббатства, приходы и должности священников, церковные каноны и само святое причастие» [26, с. 417].

И далее следует вывод: «Итак, возрадуемся, миряне, ибо, по словам папы, Христос отныне лишился своего священнического достоинства и снова стал мирянином и крестьянином. Как вы полагаете относительно папы, может ли он лишать в чине и лишать благодати самого Христа, и, если так, то чего он тогда не может? Потому-то перед ним и его епископами трепещут более чем перед богом, ибо он вознесся превыше бога…

Таким образом, папа и есть сам дьявол» (курсив — Б. П., Е. П.) [26, с. 426].

Но и это было еще не все.

Ульрих фон Гуттен издает за свои деньги большим (по тем временам) тиражом буллу папы Льва X-го об отлучении от церкви Лютера со своими, гуттеновскими, предисловием и послесловием.

В сопровождающем текст буллы «послесловии», в частности, говорится: «Эти строки, папа Лев, написаны о твоей булле, которой лучше было бы оставаться в Риме, чем так постыдно (если ты только знаешь, что такое стыд) выходить на свет. Мы не намерены вечно увещевать тебя, а потому стоит труда положить предел твоему произволу и обуздать эти твои наглые буллы» [26, с. 336].

Вот теперь уже — все. Рубикон перейден, мосты сожжены. Пути назад нет. Либо — «грудь в крестах, либо — голова в кустах».

В своем предисловии к той же самой булле папы Льва X-го Гуттен обращается с призывом: «Рыцарь Ульрих фон Гуттен приветствует всех германцев, выражая уверенность в том, что ради общего блага все вы решитесь выступить со мною»… [26, с. 335].

Решились не все.

Но «рыцарь без страха и упрека», рыцарь по званию и по призванию, Ульрих фон Гуттен свой выбор уже сделал. В письме к курфюрсту Фридриху от 11-го сентября 1520-го года Гуттен заявил, что свободой он дорожит больше, чем жизнью [42, с. 271].

Гуттен требует лишить папу и его епископов светской власти. Обращаясь к примерам из античной литературы и из священного писания, Гуттен выдвигает программу секуляризации(от лат. secularis — мирской, светский) церковного имущества. Основная масса вырученных средств — по замыслу Гуттена — должна была пойти на выплату пенсий престарелым и нетрудоспособным и на нужды образования: на просвещение малоимущего населения и на поддержку ученых (см.: [15, с. 178]). Он предполагал выступить единым фронтом: передовое рыцарство, объединившееся с городской и крестьянской беднотой, возглавляемой Томасом Мюнцером.

Однако рыцарство погнушалось объединиться с плебсом, предпочтя иное: либо самостоятельное выступление, либо занять выжидательную позицию и посмотреть, что из всего этого получится. Сторонников второго «либо» оказалось больше: рыцарский статус — еще не гарантия рыцарского поведения.

И все же: из сторонников первого «либо» Ульрих фон Гуттен создает ландаусский союз рыцарей и в 1522-м году поднимает вместе с Францем фон Зикингеном знамя восстания против мерзопакостной подлости, самым непосредственным образом воплощенной для него в лице курфюрста и архиепископа Трирского.

Итог был вполне предсказуемым.

Лишенный предполагавшейся широкой рыцарской поддержки, Томас Мюнцер в результате осуществления власть имущими одной подленькой комбинации (см.: п. 33 заключительной главы настоящего издания) в конце концов оказался обезглавленным топором палача.

В свою очередь, восстание ландаусского союза рыцарей захлебнулось. «Поход рыцарей окончился полной неудачей. Франц фон Зикинген был смертельно ранен во время осады его замка» [83, с. 131].

В последний раз Гуттен обратился к своим соотечественникам и единомышленникам с призывом: «Не оставляйте меня одного бороться, имейте сострадание к отечеству!» [42, с. 271]. Но это уже был «глас вопиющего в пустыне».

Ландаусский союз рыцарей самораспустился. Ульрих фон Гуттен был отлучен от церкви и тем самым — объявлен вне закона. Наиболее горячие головы из папского окружения объявили награду за его голову, и он был вынужден искать пристанища за рубежами своей страны, которую он хотел сделать просвещенной и процветающей.

Так печально окончился еще один поход Разума за правдой и справедливостью.

Лучезарное солнце надежд передовых умов своей эпохи зашло за горизонт. В очередной раз…

«Нет повести печальнее на свете», чем повесть о казненных надеждах.

ТО, О ЧЕМ ХОТЕЛОСЬ БЫ НЕ ЗНАТЬ

«Знание — сила!», — сказал Френсис Бэкон [9, с. 12].

Сказал — как сглазил.

Тут же обнаружилось, как много, оказывается, существует такого, знание чего не дает человеку нормально спать, лишает его желанного покоя, отравляет ему жизнь, иссушает его тело и опустошает его душу.

Какая уж тут сила от такого знания…

Есть многое такое, о чем человек предпочел бы не знать:

— об измене ему его любимой;

— о предательстве его его лучшим другом;

— о преступлениях, совершенных и совершаемых близким ему человеком;

— о пороках того, кого он считал до сих пор чуть ли не пророком;

— о малодушии и трусости того, кого он почитал как своего кумира;

— о подлости того, кого он признавал олицетворением мудрости.

Сакраментальное гамлетовское «быть или не быть» по сути дела является производным от «знать или не знать». Не узнай Гамлет о том, что его родная мать — соучастница убийства его родного отца, что второй соучастник этого преступления — родной дядя Гамлета, и что этот самый дядя — любовник его, Гамлета, матери, у него, скорее всего, не возник бы знаменитый «гамлетовский вопрос».

А ведь Бэкон и Шекспир были и современниками и соотечественниками…

Разные люди — разные мысли.

И кто же из них прав, спрашивается? Что есть для человека знание? Оно — сила, или же оно — непосильная ноша? Нужно ли человеку знание, которое его ранит и убивает? Ведь сказано: «Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь» [49, с. 618]. Не потому ли — по весьма авторитетному мнению — сорвать запретный плод с «древа познания добра и зла» означает совершить смертный грех (см.: [77, с. 6])?