6 июля 1535 года Томас Мор был казнен. Король милостиво(по старой дружбе. — Б. П., Е. П.) заменил присужденную ретивым судом его подданному, бывшему лучшему личному другу, ставшему лишним другом, многоэтапную казнь на простое отсечение головы. Томас Мор встретил свою смерть с мужеством и достоинством» [70, с. 315].
Томас Мор, автор всемирно известной, так и не осуществившейся нигде и никогда «Утопии» попал на эшафот, его отрубленная голова скатилась с плахи, а Генрихже VIII, король Англии стал еще и главой созданной им, независимой от Ватикана, англиканской церкви, наделив самого себя полномочиями назначать по своему личному усмотрению архиепископа, епископов и распоряжаться монастырскими и церковными землями и другим имуществом церквей и монастырей.
Одному из них, как говорится, земля пухом, другому — Бог судья.
Надежда умирает последней. Горячая надежда Томаса Мора на справедливого, просвещенного, образованного, прогрессивно мыслящего и гуманно действующего монарха была отрублена от мира живых холодным даже в летний зной топором палача.
Другого друга Эразма Роттердамского — Хуана Луиса Вивеса, ставшего домашним учителем в семье Генриха VIII в надежде на мудрое правление благородного короля, этот король осудил всего лишь на всего на тюремное заключение. За проявленное неодобрение королевских действий (см.: [68, с. 99]). Как сказал Ульрих фон Гуттен, «благородные поступки не вытекают из благородного происхождения» [15, с. 174].
Сам же Гуттен не избежал печальной участи: испытать на себе крушение своих надежд.
…Ульрих фон Гуттен (из письма Вилебальду Пиркхаймеру от 25-го октября 1518-го года): «Какая радость жить! Науки процветают, умы пробуждаются; ты же, варварство, возьми веревку и (зачеркнуто) приготовься к изгнанию!» [82, с. 9]…
Сказал — как сглазил.
Практически сразу же (по историческим меркам) после этого восторженно-оптимистичного пассажа Гуттена на авансцену истории выходит Игнатий Лойола со своим принципом «цель оправдывает средства», ставшим руководством к действию созданного им ордена иезуитов — карающего всякое вольнодумство меча папства. Дыба, плаха и костер стали на долгие годы неизбежной участью «пробуждающихся умов».
Для «процветающих наук» уделом стала подготовленная Лойолой и подписанная великим инквизитором и папой булла о введении «Индекса запрещенных книг». Хорошим тоном считалось сжигать книги вместе с их авторами.
Контрнаступление реакции, организационно оформившейся в ордене иезуитов и в «Индексе запрещенных книг», на всех фронтах битвы мракобесия с Разумом нельзя было не увидеть.
Восторженное упоение Гуттена блистательными успехами «процветающих наук» и «пробуждающихся умов» сменилось мучительным похмельем.
…Ульрих фон Гуттен («Диалоги»): «Как только что-нибудь напишешь, они(курсив — Б. П., Е. П.) уже тут как тут: тщательно читают, вынюхивая, не чувствуется ли ересь, и если что-то им не понравится, хотя бы там ничего не было, тотчас выписывают; затем распределяют ошибки по статьям — ведь у теологов весьма острые суждения при оценке слов людей; если что-то их оскорбляет, они хмурят лоб, вытягивают губы, воротят нос, время от времени испуская вопли: «В огонь! В огонь!» Нельзя терпеть этой казни ума(курсив — Б. П., Е. П.), дьявольской, поистине нестерпимой выдумки! Объявлять вне закона ум, сжигать книги, истреблять науки, душить Писание — гнуснее ничего уже не придумаешь» [15, с. 163].
Действительно, казнить ум — излюбленное занятие подлецов. Желательно и предпочтительно — вместе с носителем этого самого ума.
Через три с четвертью века после смерти Ульриха фон Гуттена, 11-го декабря 1750-го года двадцатитрехлетний профессор Сорбонны Анн Робер Жак Тюрго произнес с кафедры своего университета: «Нравы смягчаются… человеческий разум просвещается… изолированные нации сближаются» [105, с. 52].
Сказал — как сглазил.
Практически сразу же (по историческим меркам) после этого восторженно-оптимистического пассажа — теперь уже — Тюрго на авансцену истории выходит французский врач Ж. Гийотен (Guillotin) со своим эпохальным изобретением — гильотиной (франц. — guillotine) как инструментом «смягчения нравов», «просвещения разума» и «сближения изолированных наций», как универсальным средством от головной боли: ведь не может же, в самом-то деле болеть то, чего уже нет.
История повторяется? Да.
Дважды? «Первый раз в виде трагедии, второй раз — в виде фарса» [67, с. 119]? Вот это — совершенно не обязательно. Она может повторяться и трижды, и четырежды, и энэжды, и притом — каждый раз в виде трагикомедии или — трагифарса. Сколько раз наступишь на одни и те же грабли, столько раз и получишь их черенком по лбу. И так будет повторяться до тех пор, пока что-нибудь не сломается: либо — черенок, либо — лоб. Если же так случится, что первым сломается все-таки черенок, то и тогда, при следующем наступании опять-таки на те же самые грабли получишь от них удар, хотя и не по лбу, но все равно — болезненный.
Число взлетов строго равно числу посадок. В лучшем для взлетающего случае. В худшем — последняя посадка будет запредельно жесткой, то есть — катастрофой.
Сколько раз будешь впадать в безудержный восторг по поводу своих потрясающих успехов и достижений, считая, что они пришли к тебе навсегда, столько раз будешь падать в бездонную яму разочарования, доходящего до отчаяния. Последнее падение может вполне стать фатальным.
Несбывшаяся надежда — как неразделенная любовь.
Несбывшаяся надежда и есть неразделенная любовь. К жизни жизнью.
Сбывшаяся надежда — не бесплатный подарок судьбы. За то, чтобы сбылась надежда, нужно платить: потом, а иногда и кровью.
Разница между Человеком и подлецом в том, что Человек готов платить за то, чтобы сбылась его надежда, своим потом и своей кровью. Подлец — потом, слезами и кровью другого человека.
Ульрих фон Гуттен был Человеком.
Убедившись в том, что его безудержно-радостная оценка сложившейся ситуации самой ситуацией не подтверждается, он приложил все свои силы — интеллектуальные, нравственные, физические — для того, чтобы сложившуюся ситуацию изменить.
Выплеснув горечь своего отчаяния от несбывшихся надежд в своем стихотворении «Nemo» — «Никто» (1518-й год):
франконский рыцарь Ульрих фон Гуттен, отбросив навсегда нытье и стенанья по поводу превратностей и несправедливостей капризнейших из дам — судьбы, по поводу низости и недостойности всего рода человеческого, взялся за достойное дело — докопаться до настоящих корней зла, мешающих прорастать росткам Добра.
Вместе с Кротом Рубеаном и Вилебальдом Пиркхаймером, автором «Похвального слова подагре» Ульрих фон Гуттен издает подпольно «Epistolae obscurorum virorum» («Письма темных людей»): документ, ставший по сути дела разоблачением и обвинением, предъявленным господствующей подлости, совокупившейся с глупостью. Никогда еще ранее подлость и глупость не подвергались такому уничтожительному уничижению. Так, например, говоря о преисполненных индюшиной важности кельнских теологах, считавших себя непререкаемыми авторитетами во всех всевозможных областях, и, соответственно, большими учеными в тех же самых всевозможных областях, авторы «Писем» замечают: «Можно ли говорить об ученом, что он «член десяти университетов», поскольку один и тот же член не может принадлежать нескольким телам, не правильнее этому ученому сказать о себе — «Я — члены десяти университетов» [83, с. 104].
Там же приводится пример по поводу судей — профессиональный живодер, работа которого заключается в том, чтобы освежевать тушки различных животных, повстречавшись с судьей, произнес: «Да благословит Господь наше с Вами ремесло».