На пороге стоял Недреманное Око. Был он в старомодном длинном драповом пальто и коричневой шляпе. Лицо угрюмое, с мешками под глазами. В свете коридорной лампочки на ворсе шляпы блестели дождевые капельки.

- Я отец Евы Кругликовой, - медленно разжимая губы и заглядывая в прихожую, но почему-то не решаясь войти, произнес он. Испытующе взглянул на Кирилла, по-видимому рассчитывая огорошить его или, по крайней мере, увидеть на лице смятение, растерянность.

- Заходите, - пригласил Кирилл, отступая в глубь прихожей.

Нежданный гость потоптался на пороге, потом, тщательно вытер ноги о резиновый коврик перед дверью и со вздохом перешагнул порог. Раздеваться он не стал, даже не снял мокрую шляпу, и дальше прихожей не пошел. По тому как он внимательно ощупал взглядом прихожую, особенно долго его опытный взгляд задержался в углу, где обычно снимают обувь, можно было понять, что признаков пребывания здесь своей дочери он не обнаружил и потому приход его в общем-то был бессмысленным, однако это его не слишком обескуражило.

- Я знаю, вы встречаетесь с Евой, - строго сказал он.

- А разве это запрещено? - невинно поинтересовался Кирилл.

- Она у вас бывает, - проигнорировав его замечание, все тем же тоном продолжал Недреманное Око. Представиться он позабыл, а может быть, посчитал, что "отец Евы Кругликовой" вполне достаточно.

- А почему бы ей не бывать у меня? - спросил Кирилл.

- Я отец Евы, - снова внушительно напомнил он. - Я должен знать, с кем она встречается. Где она?

- Представления не имею, - ответил Кирилл.

- Когда вы ее последний раз видели?

- Неделю тому назад... Или нет, пожалуй, пять дней.

- Вторые сутки ее нет дома, - продолжал Недреманное Око. - Я ума не приложу, где она может быть? Вы поймите наше с женой беспокойство, мало ли чего могло произойти? Мы ездим по городу, звоним по телефонам ее знакомым...

- Я вам ничем не могу помочь... - Кирилл вопросительно взглянул на него.

- Сергей Петрович, - подсказал он.

- Ума не могу приложить, Сергей Петрович, где она может скрываться, - сказал Кирилл.

- Извините, что так поздно вас побеспокоил, - затоптался тот, хмуря лоб. - Если она позвонит вам, сообщите, пожалуйста.

Он ушел. Кирилл слышал, как под окном фыркнул мотор, но отодвинуть занавеску в кухне и взглянуть не решился. Где же все-таки, черт побери, прячется Ева от своих дорогих родителей?..

Больше не работалось. Он сидел за письменным столом, смотрел на лист бумаги, но мысли уплывали в сторону... Последнюю неделю он был очень загружен, сдавал в производство альманах, исправлял замечания корректоров, часто ездил в типографию. Может, Ева и звонила, но его не застала на месте. Вечерами подолгу засиживался на работе, брал рукописи и домой. Раза два-три отключал телефон, чтобы успеть вычитать материал перед засылкой в набор. Сам он Еве не звонил. И потом они договаривались, что она позвонит.

Не встречались они с тех пор, как он ее увидел на Садовой с парнем в лайковом пиджаке. Она тогда прошла мимо него, далекая и чужая... Не с этим ли парнем она махнула куда-нибудь? От нее все можно ожидать. В этом Кирилл уже успел не раз убедиться. Если Еве что-либо захочется, она ни с чем не посчитается и поступит по-своему. Однажды они договорились на машине поехать за город. Эта была ее идея. Кирилл в тот день не смог. Ева не стала его упрекать, повесила трубку, а через несколько дней между прочим сообщила, что с одним знакомым была в Зеленогорске, там они пообедали в ресторане, потанцевали и вообще прекрасно провели время. Рассказывала обо всем и без намека задеть Кирилла, сделать ему больно, просто у нее было настроение покататься на машине, отдохнуть, в городе так все надоело, и вот она покаталась и отдохнула... И опять в ее тоне Кирилл не почувствовал упрека или сожаления. Главное, Еве этого захотелось, а с кем она поехала и куда, это уже не имеет никакого значения.

Чем больше Кирилл узнавал девушку, тем меньше ее понимал. У нее были какие-то свои правила в жизни, и только ими она руководствовалась. Причем эти правила очень сильно отличались от общепринятых, что, очевидно, весьма беспокоило ее родителей. Особенно Недреманное Око. Конечно, тот перебарщивал. Подобная опека вызывает обратный результат: Ева ожесточается и в результате всегда поступает так, как ей захочется. И если другая на ее месте стала бы потом раскаиваться и искупать свои грехи, Ева же никогда этого не делала, потому что не считала себя в чем-либо виноватой. Наоборот, искренне удивлялась: чего же от нее хотят?

Бывали моменты, когда Кирилл говорил себе, что надо все это кончать. Ничего путного из его знакомства с девушкой не получится. Замуж за него она не собирается, о чем честно ему заявила, да и он, признаться, теперь не представляет ее в роли верной супруги. Дав себе слово перестать встречаться с Евой, Кирилл старался не думать о ней, не звонить, в такие моменты он и телефон отключал, но проходили дни, и начинал ощущать какое-то странное беспокойство, будто жизнь его стала беднее, работа уже не так, как прежде, захватывала его, он ждал чего-то, прислушивался - Ева иногда приходила к нему без телефонного звонка, - и тогда больше не надо было себя обманывать: он тосковал и ждал Еву. И как-то так получалось, что она сама появлялась, не вынуждая его предпринимать какие-то шаги, чтобы найти ее. Все его сомнения сразу куда-то улетучивались, жизнь снова казалась прекрасной, а Ева - именно той единственной, которая ему нужна. И сама мысль, что он хотел порвать с ней, казалась дикой, нелепой. Проводив ее домой или в университет - Ева могла появиться и до занятий, - он начинал строить воздушные замки: воображая, как они будут жить вместе, многие девушки, вступая в брак, ничего не умеют делать, а потом сама жизнь всему их научит... Он, Кирилл, займется ее воспитанием. Тактично, тонко привьет ей свои вкусы, потом родится ребенок... А материнство неузнаваемо меняет женщину...

Ева сама в пух и в прах разрушала эти зыбкие воздушные замки: она вдруг исчезала на несколько дней, а когда снова появлялась, была чужой и холодной. И, глядя в ее равнодушные усталые глаза с глубокими синеватыми тенями, он чувствовал себя глупым мальчишкой, который насочинял про себя всякую чертовщину и поверил в нее... Ева односложно отвечала на вопросы, много курила и пила крепкий кофе. Белое округлое лицо ее ничего не выражало, казалось, она в полусне отвечает первыми попавшимися на язык фразами. Потом он уже понял, что это такое: она была обращена внутрь себя. И такое происходило с ней обычно после какого-нибудь очередного срыва, когда дома разражался скандал. Она никогда ничего не рассказывала, но сама с собой, очевидно, вела большую борьбу. И в этой внутренней борьбе, которая, к счастью, недолго продолжалась, никто никого не побеждал. Ева была не из тех, которые одерживают победы над собой.

В конце концов Кирилл на все махнул рукой и предоставил событиям развиваться так, как они развиваются, хотя, надо сказать, это было не в его характере: он привык сам управлять событиями, подчинять своей воле обстоятельства, но в этом случае был бессилен. События развивались по каким-то другим законам, которые были ему чужды, но приходилось с ними считаться, терпеть их - он не хотел потерять Еву. Теперь он не давал себе слова порвать с ней, потому что понял, что это свыше его сил. Он скучал без нее, и нечего было притворяться, что это не так. Но и девушке не подавал вида, что терзается из-за нее. Этого ни в коем случае нельзя было делать, Ева сразу бы утратила к нему интерес. Она не терпела упреков, не желала быть привязанной к кому-либо и не ценила привязанности других. К Кириллу она приходила, как сама объясняла, тогда, когда ей этого захочется. И сколько бы он ее ни умолял прийти к нему, она все равно бы не пришла. Он знал, что это так, и никогда не уговаривал. И как бы ему ни хотелось позвонить ей, он сдерживал себя и ждал, когда она сама позвонит или придет. Ева могла прийти и на работу. Несколько раз она заходила в его кабинет на Литейном. Однажды ее там увидел Землянский.