Двенадцатого мая в три часа ночи Галлиени отправился дальше, хотя уставшие туземные солдаты говорили: им легче умереть, чем вновь терпеть тяготы и подвергаться опасностям. На пути оказалось обрывистое плато, взобраться на которое стоило неслыханных усилий. За плато началась необъятная долина; над ней плавали клочки тумана, указывая, что где-то невдалеке течет большая река. Пройдя через нее, выбившийся из сил отряд попал в овраг, который, вероятно, вел к Нигеру. Сколько было мук, страданий, опасностей! И вот показалась деревушка, окруженная глинобитной стеной. Увидев белых людей, жители все вышли навстречу с оружием в руках и встали перед калиткой в ограде. Из задних рядов меж тем доносили: бамбара подходят, они полны решимости не упустить добычу. Неужели экспедиция окажется меж двух огней?
Неустрашимый капитан Галлиени один отправился к защитникам деревни. Увидев, что белый человек так смело и доверчиво идет к ним навстречу, туземцы застыли. Офицер рассказал, что случилось накануне — как коварно поступили бамбара с ним, другом Бамако, посланным с дарами и миром. Тогда негры рассказали ему, что он находится во владениях Бамако и они отведут его в город, и отрядили к бамбара глашатая объявить: впредь до новых распоряжений белые находятся под их защитой. Пока не дождутся ответа от вождей Бамако, которые решат, что сделать с пришельцами, их ни в коем случае нельзя трогать.
В восемь часов под охраной десятка деревенских юношей экспедиция двинулась дальше. Перевалив по тяжелейшим дорогам через горы, около часа пополудни пришли в Бамако, где капитан рассчитывал найти заслуженный отдых для раненых, четыре дня и четыре ночи не знавших покоя. К несчастью, жители и особенно военачальники в городе встретили экспедицию как нельзя более прохладно. Они уже знали о том, в каком печальном положении находится ограбленная миссия, и больше всего опасались прогневать бамбара. Таким образом, не только не удалось оставить доктора Байоля резидентом, но и на ночлег пришлось устраиваться в полном отчаянии — на другом берегу Нигера, в Нафадие.
Положение было самое тяжкое, но отважный капитан решился в любом случае выполнить задачу. Он отправил доктора Байоля обратно в Сен-Луи, чтобы с ним вернулись домой сопровождавшие миссию туземцы, поручив также как можно скорей попросить у губернатора подмоги, а сам отправился в резиденцию Ахмаду. В Нанго Галлиени пришлось остановиться и ожидать султанского благорасположения, пришедшего через десять месяцев, протекших в тяжких лишениях и муках. Папаша Ахмаду не любил торопиться! Но терпение храброго офицера было вознаграждено, и 10 марта Ахмаду согласился подписать договор, передающий часть Нигера под французский протекторат.
Двадцать первого марта миссия покинула Нанго и отправилась в обратный путь. С восхищением и изумлением приветствовала она французский флаг над Кита, а 12 мая 1881 года возвратилась в Сен-Луи.
Когда капитан Галлиени разведал ценность пункта Кита — перекрестка пяти дорог, полковнику Борньи-Деборду[435] поручили взять эту область под наш контроль. Кроме того, он должен был разведать возможность проведения железной дороги от Медине[436] (где кончается судоходство по Сенегалу) до Бамако, Манабугу или Дины. С небольшим экспедиционным корпусом из четырехсот двадцати четырех человек полковник выступил в путь 9 января 1881 года. Туземцы племени губоко стали сопротивляться, оскорбляли и попытались помешать построить форт в Кита. В кровавом бою полковник нанес поражение неграм и без дальнейшего сопротивления установил протекторат от Бафулабе до Кита.
После успеха первой кампании полковник Борньи-Деборд в 1881–1882 годах предпринял вторую экспедицию, чтобы продолжить линию фортом в Бадумбе и начать тянуть железную дорогу от Каеса до Кита. 26 декабря 1881 года он с тремястами пятьюдесятью воинами пришел в Бафулабе и сразу же столкнулся с пресловутым Самори. Этот страшный вождь буквально опустошал окрестности, жег деревни, избивал и угонял в рабство жителей. Когда комендант форта Кита отправил ему через одного офицера-туземца протест, Самори арестовал посла, которому, по счастью, удалось бежать. Полковник Борньи-Деборд решил отомстить за оскорбление: безнаказанность могли отнести на счет нашей слабости, что нанесло бы тяжкий ущерб престижу Франции в Судане и, возможно, задержало нас на пути к Нигеру. Хотя у альмами (султана) Самори было две тысячи человек, а у полковника во много раз меньше, негры получили жестокий урок. К сожалению, они его забыли слишком быстро.
Третья экспедиция полковника Борньи-Деборда была намного тяжелей прочих, но и намного плодотворней. Ненасытное честолюбие Самори, дерзкого альмами Уасулу, вновь угрожало нашей безопасности. Решено было жестоко покарать непокорного. 7 января 1883 года экспедиционная колонна выступила из Кита в Бамако. В ней числилось пятьсот сорок два человека под ружьем и семьсот при обозе. Полковник Борньи-Деборд сразу овладел сильной крепостью Мургула, после чего капитан Пьетри отправился с авангардом, готовя дорогу, добывая провиант и пытаясь привлечь на нашу сторону вождей беледугу, три года назад ограбивших миссию Галлиени.
Старый Ноба, вождь деревни Доба, был тогда главным подстрекателем к грабежу. Надменный и несговорчивый старик отклонил мирные предложения капитана Пьетри, надеясь задержать колонну в пути и перебить. Заблуждение длилось недолго и обошлось туземцам дорого. 12 января полковник Борньи-Деборд получил донесение, что старый Доба готовится к войне, и без колебаний решил покарать мятежника раз и навсегда.
Селение Доба расположено в долине и обнесено четырехугольной стеной; дома его — настоящие крепостные казематы — также были соединены между собой глинобитными стенами. Для прохода оставались лишь узкие извилистые улочки, некоторые меньше метра шириной. Полковник занял позицию на открытой местности, выстроил войска к бою в двухстах пятидесяти метрах от села и приказал легкой горной артиллерии открыть огонь.
Перед сражением было слышно, как затворившиеся в Доба гриоты (колдуны) вопили пронзительными голосами песнопения и надсадно кричали, словно петухи. При первом залпе голоса их задрожали и стали потише. После второго наступила тишина. Бамбара дрогнули, но не сдались. Отверстия, пробитые в стенах нашими артиллеристами, служили им бойницами: едва снаряд пробивал дыру, как из нее показывалось черное лицо и ружейный ствол. Наши маленькие горные пушечки сосредоточили огонь — и вот уже открылась брешь шириной девять или десять метров. В четверть одиннадцатого в бой вступила штурмовая колонна: впереди шли стрелки при поддержке морской пехоты. Капитан Комб, командовавший колонной, первый вошел в пролом с отвагой человека, которому ничего не грозит, — и каким-то чудом не получил ни царапины! Защитники, отступившие на миг под нашими ядрами, вновь бросились вперед, открыв убийственный огонь, задержавший, но не остановивший штурм. Колонна пробилась внутрь деревни и закрепилась там. Но каждый дом обратился в крепость, которую приходилось брать приступом. Пули градом свистели вокруг капитана Комба, но он под свирепым огнем четким почерком, свидетельствовавшим о совершенном присутствии духа, писал полковнику записочки, чтобы держать командира в курсе происходящего. Несколько человек взобрались на самые высокие крыши и открыли огонь по местам скопления защитников деревни. Полковник ввел в бой еще одну роту морской пехоты, оставив при себе лишь роту стрелков и батарею артиллеристов. От улицы к улице, от дома к дому — и вот наконец в полдень пройдена вся деревня. Доба наша!
Три недели спустя полковник Борньи-Деборд присутствовал при закладке форта Бамако: несмотря на попытки Самори разрушить наше предприятие, форт начал строиться. Полковник сказал на церемонии товарищам: «Сейчас прозвучит одиннадцать пушечных залпов в ознаменование того, что отныне и навсегда на берегах Нигера развевается французский флаг. Звук наших маленьких орудий не долетит даже до окрестных гор, но эхо его разнесется значительно дальше Сенегала!»