При такой нищете кочевники, населяющие большую часть Марокко, позорящего наше время, отличаются сильнейшим фанатизмом и кровожадными разбоями!

Чтобы убедиться в этом, достаточно рассказать историю замечательного и ужасного путешествия несчастного Камилла Дульса[392] — молодого француза, недавно столь жалким образом павшего от рук сахарских бандитов. Никогда и нигде — ни в центре Африки близ экватора, ни у каннибалов Южной Африки, ни в австралийских пустынях не было видано таких зверств и такого фанатизма. А ведь все эти злодеи умеют читать и писать!

Камилл Дульс без ошибок говорил по-арабски, основательно знал Коран, в совершенстве изучил мусульманские религиозные обряды. Переодевшись купцом-мусульманином, он произвел своей отвагой такое впечатление на канарских рыбаков, что они согласились высадить его с двумя ящиками разных побрякушек на западном берегу Марокко неподалеку от мыса Бохадор. Дульс очутился в полном одиночестве под палящим солнцем на пустынном, бесплодном, каменистом берегу и поспешил как можно скорей отыскать каких-нибудь людей, с которыми можно было бы о чем-то договориться. Через несколько часов он повстречал четырех полуголых мавров, еле прикрытых грязными шкурами, с нечесаными гривами волос, прядями падавших на плечи, с кинжалами на боку и ружьями в руках. Дульс обратился к ним с приветствием, по которому мусульмане без ошибки узнают друг друга, словно масоны по тайным знакам, однако четверо злодеев набросились на путешественника, сорвали одежды, отобрали пояс со скромным имуществом. Чтобы жертва не сопротивлялась, один из них изо всех сил наступил Дульсу на горло, но он все же пытался высвободиться. Тогда другой рукоятью ятагана разбил ему губы и выбил передние зубы.

На шум схватки явился старейшина шатра, некто Ибрагим Уэд-Мохаммед. «Убивать его ни к чему, — сказал он, — лучше продать в рабство».

И вот, не успев провести полдня в ужасных местах, несчастный путешественник оказался ограблен, избит до полусмерти, почти догола раздет и попал в рабство к жестоким бандитам. При этом еще не миновала опасность лишиться жизни. Хотя Дульс знал арабский и выглядел как добрый мусульманин, мавры упорно допытывались, не христианин ли он на самом деле. Причина подозрений была по меньшей мере странной, особенно если учесть, что в этих местах еще недавно процветало пиратство. «Кто ты?» — спрашивали Дульса. «Я мусульманин из Алжира». — «Мусульмане не плавают по морю; с моря являются только христиане, неверные!» — «Я раб Аллаха. Аллах премудр: я иду Его путями». — «Скажи: нет бога кроме Аллаха, и Магомет пророк Его!» Дульс произнес эту формулу, но кочевники ему не поверили и продолжали угрожать. Если бы француз пришел не со стороны моря, его без колебаний признали бы за мусульманина!

Тем временем бандиты никак не могли договориться между собой о разделе вещей. Наконец один из них, чтобы положить конец спору, с торжеством объявил, что лучше всего прирезать «христианина»! Вновь все ворвались в шатер, накинулись на Дульса, повалили наземь и потащили на улицу. Но французу удалось уцепиться за колышек палатки — в это время вмешался Ибрагим и вновь вступился за несчастного. Не то чтобы он был добрее других — но «христианин» его раб, а раб стоит денег. Лишь маленькая мавританка Элиазиза, дочь Ибрагима, проявила к Камиллу сострадание, хотя тоже считала его христианином: дала ему молока, чтобы он подкрепился.

Наступил вечер. Все прочли вечернюю молитву, а вместе со всеми и Дульс, называвшийся мусульманским именем Абд-эль-Малик. За отсутствием воды, подобие вечернего омовения совершили песком. В восемь часов мавры подоили верблюдов и приступили к единственной за день трапезе — молоко в деревянной чашке, вымытой мочой дромадера[393].

Два ящика с товарами, которые путешественник, как мы помним, взял с собой, он имел осторожность спрятать близ места высадки на берег. Теперь Дульс решил рассказать о них Ибрагиму, рассчитывая в обмен на этот секрет получить милость. Сначала кочевники так же не поверили, как и в его мусульманство. Но жадность все же не давала покоя Ибрагиму с сородичами. Пусть «христианин», решили они, отведет нас к указанному месту. Но чтобы Дульс не завел их в засаду, где прячутся другие христиане, которые перебьют или отведут в рабство мавров, его решили заковать в железо. Путешественнику надели на ноги кандалы с тяжелыми цепями, водрузили на верблюда, рядом посадили человека с ружьем, чтобы тот при первом подозрительном движении пустил «христианину» пулю в голову.

Банда шла долго и наконец обнаружила два ящика с товарами. Все товары были сделаны мусульманами и предназначались для мусульман. При виде ящиков кочевники стали вопить и кривляться, как каннибалы перед пиршеством. Расталкивая друг друга, мавры бросились к добыче. Тем временем, пока Ибрагим с другими главарями орды отошел в сторону на совет, четверо молодых людей набросились на Дульса, связали его, вырыли в песке глубокую яму, столбом поставили туда пленника и закопали по самую голову. Из утонченной жестокости палачи поставили перед ним деревянную доску с водой так, чтобы он видел ее, но не мог дотянуться губами. Потом молодые разбойники ушли, полагая, что Дульс испустит дух прежде возвращения Ибрагима.

Пробил последний час француза. Приготовившись умереть мучительной смертью, пленник из последних сил громко закричал и тем наконец привлек внимание Ибрагима. Еще несколько минут — и все кончится! Увидев, что хозяин идет к нему, Дульс с поистине поразительным хладнокровием стал еле слышным голосом умирающего читать предсмертную молитву мусульманина. Это его и спасло. В умах бандитов произошел переворот. Они остолбенели и, ударяя себя по лбу, заголосили:

— Он не христианин! Горе на наши головы!

Пленника вырыли и вновь отвели в шатер, но кандалы сняли, только когда он ответил на коварные вопросы талеба[394] из Тафилета и прошел экзамен у паломника, побывавшего в Мекке. Паломник и вынес окончательный приговор, объявив, что Дульс — турок и правоверный мусульманин. Тогда ему дали ружье и приняли в племя Ибрагима, называвшееся улад-делим.

С тех пор Камилл Дульс стал вести бродячую жизнь мавров, скитался с ними, питался верблюжьим молоком из миски с тошнотворным аммиачным запахом. Между прочим, он заметил, что эти бандиты весьма умны, довольно образованны (всех учат писать) и в большинстве обладают немалым ораторским даром. В пустыне есть бродячие писцы (толба), шатры которых служат настоящими передвижными лицеями. Там учатся мальчики и девочки тех мест, где эти люди сегодня находятся: ныне одни, завтра другие… Если же толба поблизости не окажется, маленькие кочевники учатся друг у друга: старшие обучают младших писать углем вместо карандаша на табличках, заменяющих бумагу.

Как-то раз после долгого перерыва Дульс отведал мяса — баранины по-сахарски. Мясо освежеванного барана режут на куски и доверху набивают котел с кипящей водой. Кишки и печенку слегка разогревают на углях и тут же съедают. Мясо тоже вынимают из котла, едва оно чуть подогрелось, и бросают по очереди сотрапезникам; каждый ловит кусок на лету и с волчьей жадностью пожирает.

Слово «волчий» здесь не преувеличение: ведь кочевники в отношениях между собой словно специально держатся изречения знаменитого латинского комедиографа: Homo homini lupus est[395]. Вот пример. Племя улад-делим, скитаясь к северу от мыса Бохадор, видит караван. На верблюдах узлы — купцы везут груз фиников из Тиндуфа в Тирис. По докладу разведки, в караване тридцать мужчин, десять женщин с детьми и сорок восемь верблюдов; принадлежит он добрым мусульманам, маврам из племени улад-тидерарин. Людей улад-делим налицо восемьдесят, и они единодушно решают овладеть добычей. Все достают оружие, садятся верхом на верблюдов и с устрашающим воплем бросаются в погоню. Несчастных караванщиков так мало, что они бегут, даже не пытаясь обороняться. Двадцати пяти пленникам тут же перерезают горло, словно баранам, и начинают делить награбленное: верблюдов, палатки и поклажу. Женщин и детей берут в плен, делят между собой по жребию — и разбойники едут дальше, словно ничего не произошло.