Глава пятнадцатая. Ох уж эти гимназисты!

– Не думал, что попадётся Холодович на голдышеву уловку, – произнёс Жуков по дороге на Большую Морскую.

– Молод ещё, – устало проговорил Путилин и добавил с сожалением, – и глуп.

– Но мы—то молодцы…

– Просто нам повезло, – оборвал восторги Миши Иван Дмитриевич, – иначе пришлось бы разрываться между Стрельной и Сытнинским.

– Да, Иван Дмитрич, – все—таки решился спросить Жуков с надеждой, а вдруг начальник отменит распоряжение по поводу поездки в Стрельну, – мне ехать?

Путилин даже не взглянул на помощника и не ответил, отчего Мише стало неуютно, и он решил сразу же направиться на Варшавский вокзал.

У сыскного отделения Иван Дмитриевич первым сошёл на мостовую, внутри чувствовал опустошение. Словно целый день носил на плечах непосильный мешок и здесь враз его сбросил. Убийцы найдены, а на душе скребут кошки. На что надеяться злодеи? Да. Не всех удается словить и прижать собранными сведениями, но что для убийц человеческая жизнь, вон намедни кухарка лишила жизни хозяйку и двоих детей, мал мала меньше, утюгом размозжила головы и что получила для себя? Пять ночных сорочек и немного нового белья. Куда катится мир? Куда?

– Иван Дмитрич, – раздался голос Миши позади, Путилин обернулся.

– Да.

– Разрешите мне отлучиться? – с какой—то скрытой издёвкой произнёс Жуков и добавил виновато, почувствовал, что переборщил с иронией, – Иван Дмитрич, вы ж поручили съездить в Стрельну, расспросить о гимназистах.

– Не держу, – бросил Путилин и, размахивая тростью, пошёл в сыскное, у двери обернулся, вечером жду с докладом.

– Вези наВаршавский, – Миша наклонился вперёд и хлопнул возницу по спине, – поспеши. Мне на поезд надо поспеть.

До одиннадцати часов время было, поэтому Жуков неспешным шагом прошел к кассам, где к пятидесяти копейкам казённых денег добавил пятиалтынный своих, чтобы ехать в вагоне первого класса. Заурчал живот, с утра не было во рту ни маковой росинки, поэтому зашёл в буфет, где с двумя чашками горячего ароматного чая откушал свежую кулебяку. В поезде, удобно устроившись, сытость дала знать и Миша продремал всю дорогу, пока проводник осторожно не тронул за плечо:

– Ваше Благородие, – глаз намётан у железнодорожного служителя, учен, как к кому можно обратиться, – через пять минут Стрельна.

Жуков потянулся. Не успел и глаз закрыть, как казалось, ан смотришь и нужная станция.

Иван Иванович держал в руках полученную из Гатчины телеграмму. Приятно осознавать, что почтовые чиновники не положили под сукно присланную из столичного сыскного отделения бумагу, а ответили сразу же, без излишней проволочки. Соловьёв сам намеревался отправиться в уездный город, так, казалось, будет и быстрее и правильнее. Но вот, чтобы так. По чести не ожидал.

«Степанов Еремей Петров, Казанская, дом госпожи Литвиновой, – ещё раз прочитал Иван Иванович, – хорошо, что недалеко».

– Да, – надворный советник повернулся к дежурному чиновнику, – если мной будут интересоваться, то я опрашиваю свидетеля по делу гимназиста Мякотина и буду в сыскном через, – Соловьёв достал из кармана жилетки брегет на толстой серебряной цепочке, – часа два – три.

– Хорошо.

Иван Иванович предпочитал пешие прогулки поездкам на колясках и экипажах. Он чувствовал себя более молодым, поддерживая себя в хорошей физической форме. Не всегда, но иной раз приходилось применять и кулаки при задержании или других обстоятельствах, когда жизни его или других агентов угрожала смертельная опасность.

Улица встретила надворного советника свежестью и солнцем, что пришлось прикрыть глаза от яркого света. Соловьёв тяжело вздохнул, по такой вот погоде, когда только и хочется приятного тепла после петербургской хляби, перемешанной убежавшими днями с зимним морозом, от которого горело лицо. А теперь иди и выясняй, кто соизволил взять на себя роль Господа Бога.

С Большой Морской надворный советник повернул налево и по наполненной суетящимися прохожими Гороховой пошёл вдоль дома, принадлежащего действительному статскому советнику Александру Степановичу Воронину. Остановилсяна Красному мосту, чугунная решётка продолжала узоры ограждения набережной, от цвета которого и пошло название, потемневшая от времени краска теперь казавшаяся скорее коричневой, нежели алой. Продолжил путь, по левую руку осталось Императорское училище глухонемых, основанное доброй волей Его Величества Александра Благословенного, мимо года три тому построенного здания Александровской женской гимназии, при закладке которого 9 мая 1870 года присутствовал Его Высочество принц Ольденбургский. Тогда же вечером состоялся благотворительный бал, подписные билеты на который, стоили по сто рублей и, на котором блистала супруга принца в новейшем наряде, привезённом из Парижа.

Пока одолевали мысли, Соловьёв подошёл к дому в пять этажей, когда—то жёлтому, но сейчас выглядевшему стал скорее серым, отчего здание казалось невзрачным, сливающимся в некоторые дни с петербургским пасмурным небом, хотя сегодняшний день с утра задался, но все же казалось, что хмурость витает над городом.

Первым Миша, когда сошёл на перрон, увидел полицейского по имени Селиван, как называл исправник. Высокий статный с широким восточным лицом и бородой, черными завитушками покрывавшей щеки и сходившейся на подбородке клинышком.

– Здравствуй, Селиван, – подошёл к полицейскому Жуков. Мужчина вспомнил, что подошедший приезжал с высоким столичным чиновником и поэтому вытянулся и приложил руку к козырьку фуражки.

– Здравия желаю, – запнулся Селиван, на Превосходительство и даже на Высокоблагородие молодой щеголь не тянул, поэтому произнёс, – Ваше Благородие.

– Можно, Михаил Силантьич, – поморщился Жуков точь в точь, как начальник сыскной полиции, – где мы можем поговорить? – Спросил сыскной агент.

– Можно здесь, – Селиван продолжал стоять, вытянувшийся, как на параде.

– Давай лучше пройдёмся.

– Можно и пройтись, – все тем же тоном бравого служаки произнёс полицейский, – все одно станция пуста.

– Вот именно. Скажи—ка, Селиван, что слыхать об убийстве?

– Это о мальчишке?

– Совершенно верно.

– Да разное болтают, одни говорят, деньги большие вёз, вот и ограбили, другие – повздорил с приятелями, третьи вообще полюбовницу приплели, а какая полюбовница у мальчишки безусого. Вздор все.

– Сам—то что думаешь?

– Так я в прошлый раз Его Превосходительству говорил, что видел трёх гимназистов. Если б они шкодничали, а то тихонько себя вели, незаметными казаться хотели.

– Это тебе показалось?

– Почему показалось? Сам видел. У меня не безобразия глаз намётан, а здесь они хотели незаметными казаться.

– В чем такое выражалось?

– Как билеты взяли, я их возле касс видел, так в уголок сели и шептались всю дорогу.

– Видел, как они на поезд сели?

– Никак нет, в буфете два офицера поскандалили, так мне пришлось туда бежать.

– Значит, не видел, куда они пошли?

– Сели они иль куда направились, не знаю, вот этого я не видел.

– Кто мог их ещё видеть?

– Может начальник станции господин, а может и кассир наш Иван через своё окошко что видел, – наклонил голову к правому плечу, – да мало ли кто? Это я уж не знаю, может кто из местных… не могу знать.

– Понятненько, – Жуков сморщил лоб, как иногда делал Иван Дмитриевич, – новенького ничего, – сказал он сам себе.

– Не расслышал, Ваше Благородие.

– Нет, это я так, говоришь, кассира Иваном зовут.

– Так точно.

– Где его можно найти?

– Так в кассе, – удивился полицейский.

Иван Иванович вошёл в арку, которую закрывали железные с причудливыми завитушками ворота. Он не сразу увидел калитку, сливавшуюся в единый орнамент, во двор, напоминавший более широкий колодец, нежели вход в дом. Выходили окна, на удивление без капельки грязи, видимо, хозяйка госпожа Литвинова предпочитала следить за домом, и наказывала нерадивую прислугу.