— А я…

    — Я знаю ваше имя, я некоторое время наблюдал за вами.

    — Зачем?

    — А что ещё остаётся делать бесплотному духу, привязанному к месту своей смерти? Только следить за живыми и завидовать им.

    — Постойте… Говард Панкок… Вы же тот писатель! — мальчик, окончательно придя в себя, вскочил на ноги и взмахнул руками. — Тот который… который…

    — Да-да, тот, который скончался в этой школе в прошлом году, — призрак горестно вздохнул. — Увы, моё сердце меня подвело.

   В прошлую зиму Лисбон Фоллз был взбудоражен новостью — в их городок приехал известный писатель, пишущий знаменитые романы о первых американских колонистах, индейцах и освоении земель. Его книги пользовались огромной популярностью и одну из них, самую последнюю, он и приехал представлять в Лисбон Фоллз. Для встречи с писателем выбрали школу, как наиболее вместительное и прилично выглядящее здание.

   И во время публичного чтения своего нового произведения, писатель вдруг схватился за сердце и упал замертво.

   Стив при этом не присутствовал, но Дэвид, пробравшийся в зал, потом всё в красках ему пересказал.

    — Но почему вы здесь? — мальчик во все глаза рассматривал знаменитость, не в добрый час посетившую их город. Эх, вот это встреча! Известный писатель, да ещё и мёртвый ко всему прочему. Дэйв от зависти позеленеет!

    — Так вышло, что всё это время я незримо присутствовал в этой школе, но сегодня, спустя ровно год, моя последняя ночь здесь. Затем я отправлюсь в неизвестные дали, — пояснил Панкок.

    — А куда? — жадно спросил Стив, окончательно забывший про свой первоначальный испуг.

    — Понятия не имею, знаю только, что сегодня моя последняя ночь среди мира живых, и что только сегодня я могу стать видимым и поговорить с кем-нибудь.

    — Но почему именно я?

    — Я хотел бы сказать, что вы, юноша, особенный, но вынужден сказать правду — со вчерашнего вечера вы первый, кто оказался в школе, а до рассвета осталось совсем немного. С первыми же лучами солнца я исчезну.

    — Но… но есть же кто-то, кто открывает школу!

    — А вот тут спешу вас порадовать. Школу отпирает сторож, мистер Пайнли, но я выбрал вас, так как он слишком часто пребывает в объятиях алкогольных видений. И сейчас, к слову, тоже.

    — А о чем вы хотите поговорить? — мальчик медленно приблизился к учительскому столу, и сел на него, лицом к призраку, всё так же стоящему посреди класса. Только сейчас он заметил, что часть попадающего с улицы света падает на Панкока, и в этих освещаемых местах (плечи, грудь и живот)  — призрак намного бледнее и прозрачнее. Похоже он говорил правду, когда сказал, что при свете его будет не видно. — Хотите что-то передать?

    — Мы с вами, юноша, в сущности уже беседуем. Мне именно этого и не хватало. Простого человеческого разговора, как раньше, когда я ещё был жив.

    — Ага. Понял, — Стив задумался. У него есть такая возможность, поговорить с привидением, узнать про загробную жизнь! — Каково это быть призраком?

    — Ну, очень похоже на сон. Иногда сознание полностью исчезает, потом возвращается, и ты снова стоишь в столовой, словно никуда не уходил. Тебя никто не видит и от этого очень одиноко.

    — А как это — умирать? Что вы видели?

    — Этого я рассказать, к сожалению, не могу.

    — Почему?

    — Это запрещено.

    — Кем?

    — Это тоже не подлежит огласке.

    — Эм… Ладно. А как вы узнали, что сегодня уйдёте?

    — Этого я тоже рассказать не могу, — мистер Панкок вздохнул.

    — А что тогда можете? — мальчик разочарованно поправил очки. Надо же, даже там одни запреты, он-то думал, что хуже школы ничего нет, а тут даже после смерти не можешь делать что хочешь. Несправедливо.

    — Ну, из существования после смерти — практически ничего, — казалось, призрак тоже растерялся.

   Наступила тишина. Стив усиленно думал, Панкок рассматривал своё полупрозрачное, при свете фонарей, тело.

    — О! Вы же писатель! — мальчик радостно хлопнул в ладоши.

    — Был им, — поправил мужчина.

    — Неважно! Я тоже иногда пишу маленькие рассказы. Правда, их читают только мой брат и мама, но она в меня верит, говорит, чтобы я не бросал это занятие. За первые мои рассказы она даже заплатила мне по двадцать пять центов.

    — Так вы хотите стать писателем, молодой человек? — уточнил Панкок.

    — Да! Ещё бы. Расскажите как вы стали писать? У вас сразу начали получаться интересные истории?

    — Как я думал — да. Но должен признаться — я был просто ужасен. И писал отвратительно, и вёл себя соответствующе.

   Призрак переступил с ноги на ногу и грустно посмотрел на стоящий рядом стул. После чего снова взглянул на мальчика и продолжил рассказывать, всё так же стоя посреди кабинета.

    — Раз уж судьба распорядилась мной таким образом, то значит, так и должно быть. Может, мне суждено было так прожить свою жизнь и в конце существования повстречать вас, юноша. И именно вам рассказать о своей жизни и писательской деятельности. Дабы вы не повторяли тех ошибок и уберегли свои и чужие нервы.

   Мне было, как и вам, тринадцать лет, когда я впервые записал на бумагу пришедшую мне в голову историю. Утром я принёс заветную тетрадку в школу, где с гордостью демонстрировал её одноклассникам. Они хвалили написанное, а я был счастлив. Однако после уроков старшие ребята отняли тетрадь и начали зачитывать из неё прямо в коридоре. Они громко смеялись над каждым предложением, а я бегал вокруг них, как неприкаянная собачонка, и кричал, требовал отдать моё сокровище. Вдоволь насмеявшись, они бросили мне рукопись и ушли. Не успел я её поднять, как в коридоре показался мой учитель английского языка. Заметив моё расстроенное лицо, он спросил в чем дело, и я со злостью поведал ему, что написал прекрасный рассказ, а эти дубоголовые старшеклассники высмеяли его, так как из-за недостатка ума, скорее всего ничего не поняли.

   Учитель попросил прочитать моё произведение, мы вошли в класс, я сел за парту, он за свой стол. Всё время пока он читал, я сидел и предвкушал свой триумф, представлял как он будет хвалить меня и советовать обратиться в редакции и журналы. Я так замечтался, что не сразу заметил, что учитель закончил и молча смотрит на меня.

   Похвалы не было. Была критика, много критики. Он говорил, что у меня очень много ошибок, смысловых, речевых, орфографических. Что очень непонятные картонные диалоги, персонажи похожи на манекены. Что мне нужно много читать и заниматься английским, если хочу и дальше писать.

   Единственное что ему понравилось — это идея, задумка рассказа, которую я, к его сожалению, не реализовал в должной мере.

   И знаете что, юноша? Всё то время, что он мягко и терпеливо объяснял мне мои недочеты, я думал только о том, какой он идиот. О том, что он ничего не понимает и просто хочет закопать мой талант в землю. О том, что он сам никогда не напишет даже подобия моего текста, что он просто мне завидует. Я практически возненавидел его в тот момент, хотелось вскочить, вырвать тетрадь у него из рук и гордо уйти.

   Но вместо этого я пробурчал, что постараюсь учесть его советы и вышел из кабинета, тут же выбросив из головы все его рекомендации.

   Я уже видел себя величайшим писателем, уже готовым самородком, не нуждающемся в поучениях.

   Я продолжил писать, но показывал рукописи только одноклассникам и родителям. Но очень скоро и тем, и другим надоели мои писательские эксперименты, и я начал рассылать рассказы в журналы. Но никто не хотел меня печатать.

   Родители приняли моё решение поступить на факультет журналистики и даже наняли мне репетитора, так как с английским у меня, ближе к окончанию школы, возникли проблемы.

   Я поступил, при переезде нашёл свою тетрадку с самым первым рассказом.

   Я был в шоке. Не мог поверить, что «это» считал шедевром.

Понимаете, юноша, я всегда много читал, после, репетитор подтянул меня и вдруг стало понятно, что то, что я писал раньше — безграмотная белиберда. Мне понадобилось пять лет, чтобы понять то, что с самого начала пытался втолковать мне мой учитель.