Такое отношение делает честь и хозяину, и его слуге. Как Людовик XIV, которого природа, как говорил Вольтер, наделила великодушием, мог не почтить командующего армией, которому даже враги вынуждены были возносить хвалу? Король мог и должен был перечитать несколько раз вторую реляцию из Мальплаке, датированную 13 сентября, написанную в благородном стиле маршалом Буффлером:

«Ваше Величество, Сир, узнаете, вероятно, из моего донесения от 11-го этого месяца, написанного в 10 часов вечера, о неудачном исходе сражения названного дня 11-го; но неудача была связана со славой для войск и оружия Вашего Величества, и я могу вас заверить, Сир, что эта слава бесконечно выше всего того, что я мог бы вам о ней рассказать. Ваше Величество об этом узнает даже из реляции врагов, которые не могут не превозносить, не могут не восхвалять смелость, доблесть, стойкость и упорство войск Вашего Величества, которые они очень сильно ощутили на себе». Генералы союзнических войск заплатили дорогую цену за то, чтобы оставить за собой поле боя, и это было их единственным выигрышем после кровопролитного дня. Они поняли, что Мальплаке — это не простая битва, это поворот в войне. «Наконец, Сир, — продолжает Буффлер, — цепь несчастий, преследовавших на протяжении нескольких лет армии Вашего Величества, так принизили французскую нацию, что мы почти не осмеливались признаться в принадлежности к ней; я осмелюсь заверить, Сир, что слово «француз» никогда не было так почетно и никогда не вызывало такого страха, как теперь, во всей армии союзников. Мальборо и принц Евгений вынуждены признать, что их потери убитыми и ранеными, а также число пленных и пропавших без вести превышали во много раз потери и число пленных и пропавших без вести французской армии. «Они с восхищением рассказывают о том, как мы красиво отступали и с каким достоинством мы это делали. Они говорят, что в этой акции они узнали прежних французов»^{97}. Английские офицеры уходят, произнося такие слова: «Французы опять стали храбрыми, и мы снова друзья».

Маршал де Буффлер продолжал далее: «Все то, что я имею честь сказать Вашему Величеству, заключается в следующем: уже давно армия не покрывала себя большей славой и не заслуживала большего уважения своего монарха и врагов».

Виллару же будет предоставлено последнее слово, которое окончательно вычеркнет Мальплаке из списка французских поражений и поставит этот день в разряд самых удачных: «Если Господь нам окажет милость проиграть еще одну такую битву, Ваше Величество может считать, что враги Вашего Величества уничтожены»^{295}. Король это прекрасно понял, как только получил 14 сентября «патетическое и трогательное» письмо Виллара, но яснее он понял эту ситуацию 17 сентября, когда собрался идти на мессу и увидел в своей спальне в Версале 33 знамени и штандарта, которые ему доставил маркиз де Нанжи. Так как на этот раз нельзя было заказать большой молебен, начинавшийся обычно словами «Слава тебе, Господи!», Людовик XIV поручает министру Вуазену выставить, вернее прикрепить на стенах, все эти трофейные знамена и штандарты в соборе Парижской Богоматери.

Еще ничего не выиграно

Всегда опасно радоваться заранее: от Мальплаке (сентябрь 1709 года) и до конца Утрехтского конгресса (апрель 1713 года) пройдет три с половиной года, такие долгие сорок с лишним месяцев, во время которых события либо повторяются — погода в 1710 году сильно напоминает беды 1709 года, — либо поочередно то дают надежду, то отнимают ее. Правда, еще ничего не потеряно; но еще ничего и не выиграно. Против нас — голландская непримиримость, ненависть и талант принца Евгения, последние колебания испанского народа, морское превосходство англичан, расстройство французских финансов. За нас — необычное спокойствие Людовика XIV, гибкость де Торси, талант и патриотизм герцогов Вандомского и де Виллара, наконец, та солидарность, которая поддерживает силу армии и возвращает королю доверие народа. Кто смог бы в начале 1710 года сказать, как будут разворачиваться события следующих лет? Судьба Испании, которая, казалось, зависит от Франции, в действительности будет решаться в самой Испании. Судьба Франции, которая могла казаться тесно связанной с Испанией, будет зависеть от событий в Гааге, Вене и Лондоне. В течение этих трех лет появится столько непредвиденных факторов, что маркиз де Торси увидит во всем этом волю Провидения. Однако нужно еще вспомнить и здесь отдать должное неисчерпаемым возможностям национального гения.

Несмотря на трудность предварительных переговоров в Гааге и несмотря на относительное улучшение военного положения Франции, переговоры никогда не прерывались. Итак, 19 сентября 1709 года Торси неофициально принял Петтекума. По его словам, Хайнсиус склонен к примирению больше, чем Евгений и чем герцог Мальборо; по его же словам, пункты 4 и 37 (лишение прав Филиппа V на престол и открытие мирной конференции, при условии, если король Испании будет изгнан по истечении двух месяцев) могут быть пересмотрены. Желая избежать полного устранения Филиппа V, французская дипломатия вновь прибегает к идее раздела. Желая оградить себя от подвоха, де Торси не соглашается с тем, чтобы рассматриваемое перемирие было ограничено двумя месяцами. В течение многих недель происходит обмен мнениями — предполагается держать это в секрете — между Версалем и Гаагой, так как Баварский курфюрст (ставший «генеральным викарем» Испанских Нидерландов с конца 1709 года) и граф Бержик осложняют своими противоречивыми поступками диалог, ставший и без того почти невозможным.

В январе 1710 года Бержик еще надеется заключить своеобразный мир-компромисс между Мадридом и союзниками. А Петтекум, ссылаясь на то, что уважаемые жители Амстердама выказывают желание жить в мире, не принимает во внимание воинственное настроение Мальборо и имперцев. Он считает, что подошел момент для официальной конференции, на которой де Торси может добиться важной компенсации для Филиппа V, например, получить Сицилию. Его письмо, которое посчитали основополагающим, 27 января прочитано министрам. Двумя днями позже совет решит: послать, если будет необходимо, герцога Вандомского в Испанию командовать армиями Филиппа V, а пока[116] отправить двух полномочных представителен, маршала д'Юкселля и аббата Полиньяка, в Соединенные Провинции. Эти посланники короля отправляются в Гертрейденберг в надежде добиться пересмотра жестких пунктов 4 и 37, чтобы проводить переговоры.

Вскоре они избавляются от своих иллюзий. 14 марта де Торси приносит депеши маршала д'Юкселля к церемониалу утреннего туалета Его Величества: голландцы повторяют слово в слово то, что они сказали на предварительной конференции в Гааге в прошлом году и отвергают «всякий пересмотр пункта 37»^{103}. И речи нет о том, чтобы компенсировать Филиппу V его потери. Никогда «не было большего высокомерия» у врага; никогда «не было у него меньше желания договориться о мире». Через 12 дней после этого, 26 марта вечером, король информирует своих министров о последних новостях, полученных из Гертрейденберга. Голландцы могут отдать Сицилию Филиппу V, но при условии, если Людовик присоединится к своим прежним врагам, «чтобы принудить католического короля подписать мир». Кроме того, они требуют, чтобы к «Барьеру», который уже отторг часть Северной Франции, присоединили еще Дуэ, Валансьенн и Кассель. Это требование союзников Голландии стоит особняком: Франция должна приготовиться отдать Карлу III территорию, равную территории Сицилии, которую этот принц присоединит к своим испанским владениям (уже ему обеспеченных).

Торси высказывается, правда без всякого энтузиазма, но учитывая реальное положение вещей, за то, чтобы принятие таких предложений было смягчено следующим: Филипп должен будет получить не только Сицилию, но и Неаполь. Людовик XIV должен будет присоединить свои силы к силам коалиции, чтобы принудить своего внука принять подобное решение, как только истечет срок общего ультиматума. Если враги принимают условия, престиж спасен — или почти — в отношении короля Испании, и Франция, которая стремится к миру, получает то, что хочет. Если коалиция отказывается (потому что она уже много раз отказывалась отдать обе Сицилии), король «оправдан перед всеми» — его врагами, его союзниками и его подданными. Если голландцы принимают одно лишь условие — уступить Сицилию, тогда полномочные представители смогут с достоинством отвергнуть это предложение как неприемлемое и отказаться от поддержки французской армией коалиционных войск, чтобы принудить Филиппа V принять ультиматум. Демаре и канцлер Поншартрен поддерживают позицию де Торси. Бовилье, герцог Бургундский и Монсеньор отказываются, по разным соображениям, от перспективы вторжения французских войск на территорию бывшего герцога Анжуйского, ныне — Филиппа V. Торси придется выдумать контрпредложение, чтобы выдвинуть его при переговорах в Гертрейденберге.