«Я не стану повторять, — продолжает Людовик XIV, — те инсинуации, из которых следовало, что я должен присоединить мои силы к силам коалиции и принудить короля, моего внука, отречься от престола, если он не согласится добровольно жить отныне не как государь, но довольствоваться жизнью частного лица. С природой человека несовместимо даже подумать, что у них могла появиться такая мысль: предложить мне вступить с ними в подобный альянс. Но хотя моя нежность по отношению к моим подданным не меньше, чем та нежность, которую я испытываю по отношению к моим собственным детям, хотя я разделяю все то горе, которое война принесла моим подданным, проявившим такую верность, и хотя я показал всей Европе, что я искренне желал бы дать мир моим подданным, я убежден, что они сами воспротивились бы получить этот мир на тех условиях, которые в равной мере противоречат справедливости и чести французской нации».
Король рассчитывает на полную поддержку своего народа, привлекаемого путем такого негласного референдума к выбору решений, связанных с большой дипломатией. Он полностью полагается «на милость Господа». «Я пишу архиепископам и епископам моего королевства, чтобы они еще с большим усердием молились в своих епархиях; и я хочу также, — пишет монарх, — чтобы мои подданные, проживающие на вверенной им территории, знали, что у них уже был бы мир, если бы только от моей воли зависело получение ими того блага, крторое они желают получить по справедливости, но которого надо добиваться новыми усилиями, потому что те огромные уступки, на которые я собирался пойти, оказались бесполезны для установления общественного спокойствия»{97}.
Этот прекрасный текст, это волнующее послание еще и искусно написано. В переговорах голландцы перешли дозволенные границы. Никакой добропорядочный француз не может допустить, чтобы его король был вынужден сражаться со своим внуком. Даже Мадам Елизавета-Шарлотта, оставшаяся до мозга костей баваркой, возмущена. Она написала 22 июня: «Эти предложения слишком похожи на варварские. Желать, чтобы дед набросился на внука, который всегда был послушным и подчинялся ему, достойно варвара и язычника. Такое я не могу перенести. Я убеждена, что Господь накажет тех, кто это придумал»
И народ Франции откликается на призыв короля и мобилизует свои силы. Трех месяцев достаточно, чтобы исправить, по крайней мере на время, военное положение. На письме-воззвании стояла дата «12 июня»; 12 сентября королевство было почти спасено. Побуждаемые монархом и народом, генералы казались изменившимися, не такими как прежде. Де Безон, прежде очень умеренно оказывавший помощь Филиппу V, решил послать четыре батальона в помощь Испании. Луи-Шарль де Отфор маркиз де Сюрвиль, находясь в осажденном Турне с конца июня, удерживает эту крепость в течение месяца, до 29 июля. 31 августа он все еще отказывается сдать цитадель не на почетных условиях. Он сдается лишь в ночь со 2 на 3 сентября, когда его сильно поредевший отряд получил разрешение «возвратиться во Францию со всем своим оружием, знаменами и даже с артиллерией». А до этого генерал принял решение «взорвать крепость, ночью пробраться в город, перебить охрану одних из ворот и таким образом выйти из города, оказавшегося в руках врага, и весь его гарнизон пообещал ему выполнить его славный, но опасный замысел»{97}. Окруженный превосходящими силами врага, маркиз де Сюрвиль удерживал крепость в течение 57 дней. Отец Ансельм сообщает еще, что маркиз де Сюрвиль использовал, чтобы дольше сопротивляться, «свою посуду из серебра для изготовления монет в 20 или 25 су»{2}.
Седьмого августа Ноай одержал несколько побед на Каталонском фронте. 26-го граф дю Бург разбил наголову де Мерси при Румерпггейне, оставив на поле боя убитыми и ранеными 7000 врагов, и спас этим Верхний Эльзас. Через два дня после этого Дийон, овладевший Бриансоном, обратил врага в бегство. 2 сентября Ноай выиграл еще одно сражение неподалеку от Жероны. Наконец, 11 сентября при Мальплаке состоялась последняя битва, навязанная союзниками, Мальборо и принцем Евгением, которая серьезно встревожила всех. Союзники не уйдут с поля боя. Они будут, согласно предубеждению тех времен, номинальными победителями. Но их потери будут намного больше, чем наши; и маршал Буффлер, который заменит раненого командующего Виллара, отведет войска с поля боя в полном порядке.
Народная песенка «Мальбрук (искаженное имя Мальборо. — Примеч. перев.) в поход собрался», которая появилась почти тотчас же, рассказывает об этом сражении. Битва при Мальплаке «была самой кровавой и самой ожесточенной за все время царствования Людовика XIV»{88} и ознаменовала собой (в какой-то степени) конец победоносной стратегии непобедимого до сих пор Мальборо.
Надежда зарождается вновь в Мальплаке
Виллар получил от короля 15 марта 1709 года командование большой Фландрской армией, той армией, на которую возлагалась последняя надежда: она должна была остановить вражеское вторжение на территорию Франции. Возможно, здесь больше бы подошел герцог Вандомский, но этот принц был пока в немилости. А маршал Виллар, которого поддерживали маркиза де Ментенон и Шамийяр, пользовался полным доверием монарха. Людовик прекрасно знает его недостатки, его неуемное тщеславие (в июне, когда придворные жертвуют своей серебряной посудой, Виллар просит — конечно, не прямо — то пэрство, то место камергера); но Людовик также знает, как Виллар храбр, как он хорошо ведет наступление, как этот полководец умеет увлекать за собой людей; и, наконец, король знает и такие его недостатки, которые превращаются в достоинства. Маршал был иногда способен, прибегая к фанфаронству, поднять моральный дух войск, привести в замешательство или обмануть противника.
Ситуация, в которой он оказался, была очень трудной; и вскоре он вышел из нее наилучшим образом. В невероятно нищенском положении пребывали объединенные войска, находившиеся около Камбре. Армия в его казармах страдала от голода гораздо больше, чем гражданское население. На смену жестоким холодам пришли проливные дожди, Размытые дороги делали ненадежными поставки продовольствия. Нашим батальонам, нашим эскадронам всего не хватало: продовольствия, денег, лошадей. Слухи о заключении в скором времени мира обескураживающе подействовали на офицеров. Зато численный состав войск был нормальным, младшие офицеры и войска сохранили высокий моральный дух. Вот поэтому Виллар не обманывал, когда писал маркизе де Ментенон 3 апреля: «Я осмелюсь вас заверить, мадам, что у короля будет хорошая армия, которая сможет противостоять врагам»{295}. Подобно королю и маршалу, маркиза понимала всю важность ставки. «Спасение государства, — напишет она 19 июня, — в ваших руках»; или еще: «Если вся Европа смотрит на вас с удивлением, подумайте о том, как на вас смотрим мы» (30 июня). Виллар же писал: «Мы накануне великого подвига, который может оказаться решающим для спасения государства… Я от французов требую только мужества, которое они почти всюду проявляют, а у короля прошу дать немного денег и хлеба для его войск… Я надеюсь, что все будет хорошо и что Господь нам поможет».
Виллар не перестает повторять маркизе (с которой у него непринужденные отношения), что все должно решиться этим летом: нужны либо выгодные переговоры, либо решающая победа. В обоих случаях надо стоять на своем. Чтобы стоять на своем, генеральный контролер должен найти необходимую сумму денег, а военный министр должен снабдить войска хлебом. Париж делает все, что может; несмотря на это, у армии продовольствия осталось на три дня (sic — так). Тогда Виллар прибегает к крайним средствам: в конце мая он «заставляет взять насильно во всех городах провинции Артуа и Фландрии около 10 000 мешков зерна; работали день и ночь, чтобы их перемолоть». Ибо не только изголодавшаяся армия теряет свою боеспособность и подвижность, об этом положении доходит информация до врага, и он принимает во внимание нашу нехватку продовольствия.