На оставшемся отрезке пути до Двадцатки не попалось больше ничего особо ценного. Я остановился лишь трижды: срезал под корень разросшийся куст заячьей капусты и выкопал еще две тюльпанные луковицы. Впрочем, может это и к лучшему - с каждым шагом рюкзак казалось становился все тяжелее, а ровная местность постепенно начала переходить в пологий склон. Я приближался к горе увенчанной памятником и невооруженным взглядом уже различал темные фигурки дозорных. Четыре человека. Трое сидят рядом с небольшим костерком на бетонном возвышении у основания памятника, а четвертый сидит на самой вершине буровой вышки, осматривая окрестности через бинокль.

Казавшегося невесомым и жидким одновременно песка здесь было куда меньше чем в оставшейся за спиной долине - возвышающиеся подобно огромным горным великанам горы надежно защищали город с этой стороны, принимая удар пустынных ветров на себя. Сохранилась даже протоптанная в незапамятные времена дорожка, отмеченная по краям рядами булыжников. На нее я и сошел, покинув крутые склоны холмов и с облегчением ощутив под ногами твердую поверхность.

Перед тем как подниматься к уже увидевшим меня дозорным, снял с пояса флягу и сделал несколько больших глотков. Пить я еще не хотел, да и не вспотел толком, но выбора не было - наверняка попросят угостить водичкой и опустошат мою невеликую флягу.

И точно - едва я приблизился к памятнику, один из дозорных, перегнувшись через гнутые металлические перила крикнул:

- Битум, ты?

- Угадал - отозвался я, опознав стража - довольно старый, но еще крепкий мужик из своры Пахана, отзывающийся на прозвище Брюхо, хотя сам был худощавым и жилистым.

- Вода есть?

- Кропаль остался - кивнул я, подходя вплотную и поднимаясь по бетонным ступеням - Здорово, Брюхо. Ну что там, муты еще не нападают?

- Тьфу-тьфу-тьфу - поплевал Брюхо, выхватывая у меня из рук флягу - Накличешь еще!

- Да ладно тебе, Брюхо! - вмешался в разговор сидящий у костра мужик с обширной лысиной на пол головы - Только грязных “дачников” еще бояться не хватало. Если и рискнут свои гнойные жопы из Оазиса вытащить, то мы им живо мозги вправим. Муты они и есть муты - вонючки побирушки. И воды оставь, чего присосался?

- Захлопни пасть - лениво посоветовал Брюхо, отрываясь от горлышка фляги - На, хлебни. И на других оставь. Битум, ты же не против?

- Пейте - великодушно махнул я рукой - Вы что, на таком солнцепеке без воды сидите?

Спросил я для проформы, можно сказать из вежливости. Вода у сидящих на Двадцатке была всегда, но это не мешало им “обирать” всех проходящих мимо или заглянувших на огонек. Да и от солнца прикрытие имелось - на вбитых в камень трубах была натянута выгоревшая тряпка с многочисленными заплатами.

- Была вода, но эти выхлебали все без остатка - Брюхо презрительно кивнул на остальную тройку дозорных - Весь двадцатилитровый бидон опорожнили.

- Ладно тебе, Брюхо! - буркнул лысый - Суп же сварили из черепах, вот вода и вышла вся. А до смены немного осталось, еще час, не больше. Опять же Битуму спасибо - взгрел водичкой, не зажал как некоторые…

- Ага, и еще до города пешком пылить - миролюбиво фыркнул Брюхо, поглаживая живот - Ты флягу-то передавай, передавай дальше.

- С Бессадулинскими делиться что-ли? Перебьются. Супу им отлили, мяса не пожалели. Чего еще? Может еще до города их на своем горбу дотащим, чтобы у них ножки не устали?

- Ты Рашид мне бучу тут не поднимай - ласково протянул Брюхо - Вода общая была, черепашье гнездо мы надыбали, но и они в общий котел тюльпанных луковиц от души сыпанули, да еще и полкоробка соли на общак вытащили. Так что заткни свою пасть и передавай флягу дальше, понял?

- Ладно тебе, не заводись - пробурчал Рашид и с кряхтением поднявшись на ноги, направился ко второй паре дозорных, не сводящих глаз с Оазиса и тускло виднеющейся внизу ленты асфальтной дороги, наполовину засыпанной песком.

Еще один пример вынужденной “дружбы” между Паханом и Бессадулиным: оба отсылали каждый день по паре своих людей в разные концы города, где те несли службу. Сообща обеспечивали безопасность и пригляд за окрестностями. Дело делом, но это не мешало им грызться между собой из-за всякой мелочи. Правда пока лидеры двух группировок не враждовали в открытую, потому и до поножовщины дело еще не дошло. Но все до последнего нарка понимали, что бывший вояка Бессадулин и бывший зек Пахан не найдут общего языка и когда-нибудь да схлестнутся.

Выражать свои мысли вслух я благоразумно не стал и терпеливо дождавшись пока мне вернут флягу, распрощался с уставшими за день дозорными, вскинул на плечи надоевший до чертиков рюкзак и зашагал дальше, возвращаясь в город по пологой дуге и стараясь не сходить с гребня горы. Этот путь позволял мне видеть расположенную ниже долину как на ладони до самого первого ряда покосившихся серых домов. И чернеющую точку преследователя я обнаружил сразу же - он как раз добрался до подножия гористого склона и начал подниматься. Глядя как он медленно тащится вверх, я не удержался от злорадной усмешки - а пустынный ходок-то из мужика никакой. Еле ноги переставляет, да еще поминутно останавливается и упершись ладонями в колени, сгибается пополам в попытке отдышаться. Сбил дыхание, устал, взопрел на солнце, а при такой загребающей пыль походке, наверняка набрал себе полные галоши мелкого песка и камешков. Через час сотрет ноги до крови и не сможет сделать и шага без мучительной боли. И что самое интересное - сунувшийся за мной в пустыню топтун настолько вымотался, что смотрел лишь в одну точку - на Двадцатку, не замечая моей отчетливо выделяющейся на гребне горы фигуры. Правда я не двигался, а неподвижную цель взгляд цепляет не сразу, присматриваться надо. Да и одежда у меня не броская, цветом с песком сливается.

- Лопух - пробормотал я себе под нос, провожая еле бредущего мужика взглядом.

Ползи, ползи, карабкайся на вершину на последнем издыхании. Вот только водички тебе там не обломится, это точняк. Придется тебе насухую назад возвращаться, да еще и хромая на обе ноги. Будет тебе урок, гнида, что нельзя охотника в пустыне выслеживать - только хуже будет. Это тебе не по асфальту шлепать.

Дождавшись пока топтун скроется за пологим склоном здоровенной каменюки, я тронулся с места и размеренно зашагал дальше. На оставшегося за спиной выдохшегося преследователя я больше не обращал внимания. Даже если он меня вновь засечет, то догнать ни в жизнь не сможет. Меня больше беспокоил еще один, пока существующий только в моем воображение топтун - освещенная светом заходящего солнца долина была пуста и безжизненна. Если он и есть, то проявил смекалку и остался в городе, затаившись на верхнем этаже в любом из пустующих зданий идущих по краю города. Он меня увидит, а я его нет. Вывод простой и грустный.

Придется изгаляться и финтить - еще пара словечек полученных от Тимофеича применяемых мною где надо и не надо.

Когда я наконец добрался до окраин и пересек кольцевую дорогу уже окончательно стемнело. И это было мне только на руку.

Пустые дома зияли угрюмыми провалами окон и дверей, слепо таращась в непроглядную ночь. В центре города виднелось тусклое свечение костров и крайне редких электрических ламп вокруг ТЦ, работающих на энергии от установленных на крыше ветряков.

В город я вошел через самый край второго микрорайона, почти с противоположной стороны от моей берлоги. Дорога до дома заняла еще час, большая часть которого ушла на проскакивание сквозь подвалы и галереи четырехэтажек. На последнем отрезке я проскользнул уже знакомым путем через детский садик, собрался с силами и совершил последний рывок, финишировав у песчаной подушки скрывающей железный люк.

Опустившаяся крышка глухо лязгнула, отрезая меня от внешнего мира. Железная пластина обрушила сверху целую груду песка и обессиленно прислонившись к шероховатой бетонной стене я облегченно выдохнул. Все. Добрался таки. До жилой комнаты рюкзак я тащил уже волоком.

Не зажигая свечи наощупь нашел свою кровать и рухнул поверх одеяла как был - в грязной пропыленной одежде. Стянул лишь обувь, на остальное сил не хватило. Еще через мгновение я уже засыпал, успев еще подумать о бедолаге топтуне, что сейчас тащится по ночной пустыне хромая на обе стертые до крови ноги и с испугом озираясь по сторонам.