Рассказ о погоне продолжал Доможаков. Партизаны догнали бая уже на другой стороне Саян. К тому времени от его табунов почти ничего не осталось. Зато партизанский отряд увеличился вдвое — постепенно все батраки от бая перешли к партизанам. Сукина, убитого в бою, подхватили за царь-халат и бросили в пропасть.

Оврагов было несколько десятков, и, как уверял Урсанах, каждую зиму вровень с краями задувало их снегом. Широкие, сухие теперь, русла, сделанные вешними потоками в приовражных котловинах, говорили о том же. Доможаков спросил, куда уходит овражная вода. Уходила она в Енисей.

— Значит, поймать ее можно только здесь. Вообще, весенний паводок на Енисее — такое расточительство! Если бы повернуть его в степи!..

От оврагов проехали к Камышовской плотине. Доможаков долго любовался прудом, который прихотливо раскинулся меж холмов и упрямо бил волнами о каменные берега. Над ним кружилась одинокая чайка. Откуда залетела она, зачем? Может быть, разведчик?

Затем осматривали перемычку, отделявшую Биженский пруд от соседней котловины.

— Я советую принять такой порядок: до заморозков направить все силы на подготовительные работы по оврагам и наледям, — говорил Доможаков, поеживаясь от холода. — Зима может грянуть в любой час.

— Пруд-то скоро будет вровень с плотиной, — вставил Степан Прокофьевич.

Но Доможаков не обратил на это внимания.

— Потом навалитесь на Камышовку!

— А когда же здесь? — вновь не утерпел Степан Прокофьевич.

— Уже дошел. Здесь надо взорвать. Долбить каменную перемычку ломом да лопатой, когда есть аммонал, — смешно. Начинайте с оврагов. С перемычкой я помогу вам.

И Доможаков перевел разговор на другое: предполагается устроить курсы инструкторов по орошению такими общедоступными средствами, как снег, вешние воды, малые реки. Сначала выбрали для этого Опытную станцию, но там невозможны широкие практические занятия: ни оврагов, ни малых рек, ни свободной площади. На конном заводе для курсов будет лучше.

— Подумайте, как разместить тридцать человек.

— Заниматься можно в клубе, для жилья выделить место в конторе, в заезжей.

— Считаю, что договорились. Домну Борисовну попросим заведовать курсами. Коков будет вести практические занятия.

Перемычку взорвали. Биженский пруд стал вдвое шире, холмистая гряда прежнего берега обратилась в красивую группу полуостровков, мысов, островков с прихотливо изогнутыми проливчиками и заливчиками. Вторую плотину, на Камышовке, строили не спеша, лишь бы успевать за подъемом воды.

Самая крупная бригада работала на оврагах: там нужно было проложить до заморозков борозды, направляющие сток вешних вод на поля и луга. Борозды пропахивали плугами и подправляли лопатами. Когда земля промерзла до того, что стала недоступна для вспашки, бригада занялась постройкой перегораживающих овраги запруд — несложных сооружений из камня, навоза, соломы и земли.

После этого начали намораживание наледей. Речки и ручьи в местах с невысокими плоскими берегами перехватывали плотинами вроде тех, какие ставились по оврагам. Во льду у плотины делали прорубь. Вода, поднимаясь, выходила через прорубь, разливалась по берегам и замерзала. Накопив наледь в тридцать сантиметров толщиной — самая целесообразная для полива, запруду переносили на другое подходящее место. Эту работу вели до февраля и прекратили лишь потому, что речки на мелях перемерзли до дна и течение остановилось.

2

Аннычах вернулась на конный завод весной. С нею был Конгаров. Ехали они с попутной машиной, которая миновала Белое озеро, и сначала попали в Главный стан. Остановились у Хызырки. День был выходной, и Аннычах решила по случаю приезда пригласить на Белое своих друзей — устроить маленький праздник.

С благодушным ворчаньем, без всякого лишнего дребезга и звона, к дому Хызырки подкатил директорский «газик». Зимой механик Хрунов и шофер Тохпан переменили ему мотор и другие износившиеся части, обули в новую резину колеса, подтянули разболтавшиеся гайки.

Сидевший у руля Тохпан заиграл на сигнальном рожке веселый походный марш. В доме обедали. Услышав марш, Аннычах, Иртэн, Конгаров потеряли аппетит и начали собираться в дорогу.

— Куда же это? — Хызырка развела руками над столом, полным всякой снеди. В ее доме наступили хорошие времена: Иртэн закончила техникум и работала агрономом, сама Хызырка, женщина старательная, получила в один год две премии.

— Завтра съедим. Я за свою долю ручаюсь, — сказал Конгаров. — Как попаду в степь — разыгрывается такой аппетитище, даже неловко.

Хызырка внимательно оглядела уезжающих, смахнула с костюмов пылинки, соринки, которые имеют удивительную способность браться точно ниоткуда.

Вышли к машине, начали усаживаться: Конгаров и Аннычах в кузов, Иртэн в кабину. Давно установился обычай — если Иртэн и Тохпан едут вместе, никто из других пассажиров не претендует на кабину: всем известно, что девушка очень любит бензин. Но всегда, как человек вежливый, Иртэн спрашивает, нет ли еще кого желающих ехать в кабине; вот и теперь, шагнув туда, подалась назад и спросила об этом.

— Я пересяду, — сказала Аннычах. — Хоть и на вершочек, а все поближе к дому.

Радуясь на празднично одетую веселую молодежь, Хызырка давала всякие наставления: ехать потише, поглядывать, что впереди. От времен своего грустного батрацкого детства она привыкла думать, что веселье и счастье недолговечны.

— Не беспокойся, проедем: степь широкая, — утешал ее Тохпан.

После ряда засушливых лет шел счастливый год. Иртэн рассказывала Конгарову, что некоторые богарные участки, особо выдуваемые, решено на время запустить, пока не поднимутся надежные лесозащитные полосы, но там и без посева растет хлеб: прошлый год был такой засушливый, что многие семена пролежали, не проснувшись, а нынче взошли.

— А где же ваш лес? — спросила Аннычах. Родители несколько раз писали ей, что кругом сажают леса. — Я уж думала: пока учусь, тут все сделают и для меня ничего не оставят.

— Верно, сажали много. Когда возили саженцы — казалось, из степи можно сделать непроходимую чащу. А рассадили — и поглядеть вроде не на что… — Иртэн покивала вдаль, где едва отличимо от травы зеленели молодые лесные полосы. — У нас на заводе триста тысяч гектаров земли. Если только один процент занять лесом, нужны миллионы деревьев. Аннычах, слышишь? Вот сколько тебе работы!

Поравнялись с Каменной гривой. По склону брел табун. Аннычах попросила Тохпана остановиться и погудеть табунщику.

Подъехал Боргояков. Девушка выскочила из кабины и стала расспрашивать его, с кем табунит, где Олько Чудогашев, Смеляков.

Боргояков работал бригадиром, Олько Чудогашев табунщиком при косяке, опять с Буяном, Смеляков уехал учиться.

— Что же ты не поехал?

— А табунить кто будет? Вот старший брат придет из армии да в седло сядет, тогда мне можно учиться.

— Найди Олько и приезжайте сегодня на Белое.

Если в начале пути все — котловины, курганы, холмы — было на месте и без перемен, то за Каменной гривой куда-то исчезло целое озеро — Джирим.

— Пересохло? Выпили кони? — допытывалась Аннычах.

Но Иртэн и Тохпан говорили одно:

— Не угадала.

Вокруг озера посадили лес — затишки для табунов, и его, небольшое, стало не видно издали. Иртэн сказала:

— Знаешь, сколько ушло саженцев на один Джирим? Десять тысяч.

Перевалили последнюю гряду холмов. Все расширяясь и расширяясь, навстречу машине двигалось Белое озеро. Вокруг него лежали большие густо-синие и голубые пятна: это цвели дикие ирисы. В иных местах, даже на дороге, вся та полоса, что лежит между колеями, была от цветущих ирисов как сине-голубая лента.

Год шел для всего счастливый.

— Урсанах, ты куда глядишь? — с ласковым укором сказала Тойза, переходя из кухни на терраску.

— Везде гляжу.

— Везде… как маленький. Да разве может быть одна Аннычах везде? Гляди на дорогу!