— Пожалуй, мамке-то его не выходить, а?..— то ли себя, то ли нас спросил начальник отряда.

И, сказав это, он решительно поднялся, вскинул карабин и выстрелил в небо. Мощный и раскатистый, как из пушки, звук выстрела до смерти напугал медведицу. Она с необычайным проворством развернулась и бешеным галопом побежала в тайгу. Некоторое время раздавался треск сучьев, потом все стихло.

Припомнилось мне, что лет шесть назад, когда наша экспедиция работала на Урале, произошло нечто подобное...

Тогда к стоянке отряда вышел маленький медведь, на Урале они отчего-то маленькие, не то что рослые якутские или камчатские великаны. Он не ревел и не метался и сильно хромал. Безбоязненно подошел к кухоньке, лег на спину, задрал лапы. Задняя правая ступня была значительно больше остальных. В ней торчал обломок сука. Медведь дал себя связать. Геологи извлекли из раны обломок, вычистили рану ножом, смазали стрепто- цидовой мазью. Медведь поднялся и побрел в тайгу. Пришел, понимаете ли, как в медпункт...

Медвежонка к палатке на руках, как ребенка, нес начальник отряда. Я шел последним. Мне было как-то не по себе, и я беспрестанно оглядывался, чутко прислушивался, сжимая холодный ствол своей «ижевки». Позади раздавались подозрительные шорохи, или мне это от страха казалось, не знаю...

В палатке завернули несмышленыша в теплую оленью шкуру, как бы спеленали его. Подогрели банку концентрированного молока, осторожно раздвинули маленькие челюсти. Соски не было. Откуда ей взяться у му-, жиков! Плеснули теплую струйку в раскрытую пасть. Медвежонок тотчас закашлялся. Мы обрадованно переглянулись. «Кхе! Кхе! Кхе!..» — кашлял медвежонок, как больной младенец.

Решили часок вздремнуть перед работой. Но сон мгновенно развеял внезапно раздавшийся органный рев. Выбежали из палатки.

Медведица находилась на той стороне Вилюя, у кромки воды. Она сидела на задних лапах, смотрела на палатку и непрерывно ревела. Вилюй в этих местах узок, всего метров сорок, и я хорошо различал жаркую красную пасть с вибрирующим языком.

— Пришла! Надо же!..

— А я был убежден, что она придет,— сказал начальник отряда.

Герка вынес из палатки медвежонка и поднял его на вытянутых руках, показывая медведице. Органный рев сразу оборвался. Зверь вразвалку пересек каменистую косу и улегся на мшистой площадке, головой к реке.

Маршрутную пару, геолога и рабочего, оставили в палатке. Один будет ухаживать за медвежонком, другой присматривать за его мамашей. Если все уйдут в маршрут, медведица, конечно, не замедлит явиться на покинутую стоянку, чтобы проведать своего малыша, ну а заодно полакомиться нашими продуктами и ненароком сломать жердяной каркас, завалить палатку.

Поздно вечером, вернувшись из тайги, мы застали медвежонка ползающим по брезентовому полу палатки. Проползет метр, ткнется мордой в пол и лежит, отдыхает. Молочные глазки оглядывают людей с удивлением, но без испуга. Малыш находился в том счастливом возрасте, когда не ведают чувства страха и полагают, что все живые существа, населяющие тайгу, созданы для добра, а не для зла. Дежурившие на стоянке рассказали, что детеныш ничего не ел (чуть позже мы выяснили, что у него была ангина, воспалена глотка), но с удовольствием пил теплое концентрированное молоко. Еще они сказали, что медведица на той стороне Вилюя удачно ловила рыбу и перед нашим приходом пыталась с рыбиной в зубах переплыть реку, вероятно, чтобы покормить свое чадо. Ее отогнали выстрелами; развернувшись, она уплыла на другую сторону.

В этот вечер я стал свидетелем занимательного зрелища — ловли рыбы огромным зверем. На Камчатке осенью, во время нереста, мне не раз доводилось видеть мед- ведей-рыболовов. Но там от зверей особого ума, сообразительности и не требовалось: стой на перекате да выхватывай кету, которая идет сплошным потоком, показывая из воды темные толстые спины; промысел, а не ловля. Сейчас же на Вилюе время нереста еще не наступило; нашей медведице надо было запастись великим терпением, обладать молниеносной быстротой реакции. Она зашла в воду выше колен и вскинулась на дыбки. Передние лапы занесены над башкой, приготовлены для удара. Глаза устремлены вниз. И вот рыба, не чуя беды, проходила мимо тумбообразных ног зверя. Удар по воде лапами был оглушителен, каскад брызг разлетался в стороны. Сначала раздавался короткий радостный рев. Затем из воды показывались передние лапы зверя. В когтях была зажата бьющаяся щука или налим. Медведица прокусывала рыбе голову и через плечо швыряла ее на берег. Бросит и обернется, чтобы убедиться: добросила ли до берега? Но рыба часто выскальзывала из когтей, уходила на глубину, и тогда медведица от досады хлопала себя по ляжкам. А рано утром нас разбудил ужасный рев. Я подумал, что нашу медведицу терзает волчья стая. Выскочили из палатки. Нет, волков не было. Зверина все так же стояла по колено в воде, точнее, не стояла, а крутилась на одном месте. В нос ей вцепилась острейшими зубами большая пятнистая щука. Медведица кружилась, и рыба вращалась каруселью. Но вот щука сорвалась и полетела в воду, не совладав с центробежной силой. Бедняжка заковыляла на трех лапах на берег, а левой передней зажала окровавленный нос. В сердцах отшвырнула мертвого налима, села на камни. Ревела она долго, ведь нос — самое болезненное место животного.

На четвертый день малыш окреп. Болезнь наконец оставила его. Подкрепившись своим любимым блюдом — молоком с гречневой кашей, он бегал по палатке, резвился и кусал наши ноги. Спать он, негодяй, нам не давал. Какой сон, если бегают по твоей физиономии. Пробовали держать на привязи. Не получилось. Звереныш сразу поднимал такой крик, что приводил в сильное волнение свою мамашу, терпеливо ожидавшую на том берегу.

— Пожалуй, пора выпускать,— решил начальник отряда.

Герка Прохоров взял медвежонка на руки и вышел с ним из палатки.

Медведица тотчас узрела свое чадо. Она оставила на косе полусъеденного налима, зашла в реку и поплыла.

Мы отошли от берега к тайге, чтобы не смущать и не нервировать зверя. Начальник отряда на всякий случай прихватил карабин.

Герка остался возле палатки. Он гладил по голове, успокаивал детеныша, хотя его вовсе не надо было успокаивать, он не проявлял к плывущей медведице никаких родственных чувств.

И вот мокрая, с прилизанным водою мехом мамаша вышла на берег. На ходу стряхнула со шкуры радужный веер брызг. Затем остановилась.

Герка опустил на мох медвежонка, прихлопнул его ладонью по задку и быстро отошел к нам. Не отбежал, а отошел, потому что медведи преследуют бегущего человека. Такова их природа. И еще этот зверь не переносит долгого, пристального человеческого взгляда. Почему — не знаю. Тоже может броситься. Заметил в тайге Потапыча — не гляди на него, иди своей дорогой. Может, из любопытства он проводит тебя недолго, потом непременно отстанет.

Медведица поспешила к своему малышу. При виде приближающейся громадины медвежонок сжался в комок. Затем как-то по-поросячьи взвизгнул, развернулся и опрометью побежал к людям. Забыл он, что ли, свою родительницу? В таком возрасте звереныш не обременен долгой памятью. Или, может, жизнь в палатке на всем готовом его больше привлекала? Кто его знает!

Медведица остановилась. Она внимательно, умно поглядывала то на людей, то на неразумного своего детеныша, который ткнулся мордой в чьи-то бахилины и продолжал по-поросячьи испуганно взвизгивать.

— Даешь, брат! Не пойдет, не пойдет,— осуждающе сказал Герка, опять поднял медвежонка на руки и решительно зашагал с ним к медведице.

— Гера, осторожнее! — предупредил начальник отряда. Карабин он держал на изготовку.

Семь, шесть, пять метров до медведицы... Она словно окаменела, даже не мигала. Признаться, у меня мурашки поползли по телу. Ну и Герка, ну и черт! Не ведает чувства страха. Не сносить парню головы!

До медведицы рукой подать...

— Мадам, прошу! — громко, раздельно, явно бравируя, сказал Герка и подбросил медвежонка к самым ногам «мадам». И пошел обратно. Не спеша, вразвалочку даже, ни разу, черт, не оглянулся.