Она протянула руку и погладила мое лицо.

— Не думай об этом, Джим.

Но я выложил то, что узнал:

— Это начинает выглядеть как заговор. Мы можем жестоко обмануться, доверяя Ле Бреву и Элореану, людям, которые расследовали обстоятельства смерти детей Сульта.

— Такое невозможно, — не согласилась она.

— Нет? Почему? Ты видела, как живет Элореан. Ни он, ни Ле Брев не могли заработать такие деньги на полицейской службе.

Она помолчала, разделывая грудку курицы, и выпила еще бокал шабли. Мне почему-то захотелось разгладить складку между ее красивыми бровями.

— Что ты хочешь от меня?

— Мне все еще нужна твоя помощь.

— Но я не в состоянии вернуть тебе детей.

Ее лицо выражало тревогу.

— Можно же выяснить, что в конце концов произошло.

— Иногда я ненавижу себя.

— Не говори так, Эстель.

Она наклонилась ко мне, ее голубые глаза затуманились, на них навернулись слезы.

— Ничего хорошего из этого не выйдет, Я не могу. — Она покачала головой. — Возвращайся к Эмме, Джим.

— Когда что-то выясню, дорогая. Зачем же плакать?

Я неуклюже пытался помочь ей, успокоить. Она смотрела на меня увлажнившимися глазами.

— Ты ведь знаешь, почему я плачу. Знаешь, зачем привел меня сюда.

Я попытался отрицать, объясняя, что, когда назначал свидание, еще не знал, что Эмма избегает меня, мы просто работаем вместе, вот и все.

Я увидел, что она застыла.

— Мы вместе как бы профессиональная команда.

— Очень даже профессиональная.

— О ради Бога.

Я был тронут, я был наивен. Музыка ласкала нас, сладкая и сентиментальная, и кровь по жилам побежала быстрее. Я потерял детей и был разбит горем. Моя жена уехала в Англию, наполовину уверенная в том, что это все дело моих рук. А Эстель была здесь. И ждала.

После ликера и кофе мы гуляли у реки, которая в этом месте круто сворачивала и уходила под мост. Она взяла меня под руку. Огни ресторана освещали посыпанную галькой дорожку, спускавшуюся меж платанами к воде, где обнимались влюбленные. У меня не было времени подумать об Эмме и ее раздумьях. Я захлопнул дверь, оставив за ней свои страхи. В данным момент более важно, что Эстель рядом со мной.

— Куда ведет эта дорожка? — спросил я.

Она лишь пожала плечами:

— Так далеко, как ты этого пожелаешь.

Под сенью деревьев мы остановились, и я обнял ее. Наши губы встретились, она прижалась ко мне.

— Нет, Джим, нет. Не надо, — прошептала она.

— Молчи.

Вечер еще не кончился, когда мы вернулись к машине и поехали к ней. На бульваре было полно прохожих, свет фар плясал перед нами. Где-то в уголке моего сознания промелькнула мысль, а не следит ли кто за нами.

— Во мне столько чувства, — шепнула она.

Мы прошли по мощеной улице через маленький белый дворик.

— Три недели назад, — сказала она, — мы еще не знали друг друга.

— Три недели назад я вел машину через Францию, счастливый глава семьи.

Она поискала ключи.

— Ты не должен так говорить.

В коридоре квартиры, сразу за входной дверью, мы поцеловались. Лежавшие прежде в хаосе книги были аккуратно расставлены по своим местам — похоже, она ожидала моего прихода. Она хотела меня. И мне она была нужна. Атмосфера любовного свидания захлестнула нас, едва она закрыла дверь.

У меня перехватило горло, когда красное платье соскользнуло с ее плеч. В этом душном маленьком коридоре она заставила меня на несколько минут забыть о моем горе. Я опять стал самим собой, одним человеком, а не четырьмя сразу.

Эстель задрожала и заплакала.

Через открытую дверь я видел за ее спиной спальню, подушки и покрывала — она оставила свет включенным. Там стояла двуспальная кровать с медными набалдашниками, похожая на ту, в доме.

И вдруг мое желание пропало. Страсть застряла у меня в горле, и я отпустил Эстель.

— Что случилось? — спросила она.

Я не мог что-либо объяснить или рассказать. Я хотел уйти, хотел, чтобы мы прекратили исследовать друг друга, словно секс перестал быть для нас новинкой, уникальной и неиспробованной.

— Пожалуйста, Джим. Пожалуйста, не вини себя ни в чем, — умоляла она.

— Нет, я виноват…

Она стала застегивать платье.

— Что ты имеешь в виду? — печально спросила она. — Ни в чем ты не виноват. Ни в чем.

Но сам я был в этом уверен меньше всех. Было уже поздно, меня ждал мой унылый номер в „Леванте“. Надо было идти, но мы колебались, и вдруг раздался звонок в дверь.

Эстель прижала руку к губам.

— Подожди, — сказала она. — Пройди туда и подожди. В комнату.

Она исчезла в проходе, оставив меня раздумывать, как легко стать неверным супругом. Дело тут не во влюбленности, просто нужны определенные обстоятельства. Принимая ее помощь, я сам создавал себе тайную жизнь. Скрываемую от Эммы. В результате моя семейная жизнь оказывалась на грани развала.

Я слышал, как Эстель открыла дверь и разговаривала с кем-то. Чувствуя себя полным дураком, я привел в порядок одежду, но все равно никак не мог сосредоточиться.

Она вернулась в белом жакете, накинутом на голые плечи, будто ей стало холодно, в том же самом белом хлопчатобумажном жакете, который был на ней, когда мы встретились в парке. Следом за ней шел худой молодой человек, темноволосый, с модной прической. Одет он был в зеленую куртку и джинсы. Эстель сказала, что его зовут Жюль.

Он тоже работал репортером в „Сюд журналь-экспресс“, у него были свои связи в полиции и он слышал свежие вести. По неуверенному поведению Эстель я понял, что она чем-то напугана.

— Джим, они нашли тело, — прошептала она. — Инспектор Ле Брев возвращается, и они хотят видеть тебя завтра, чтобы провести опознание. — Она остановилась и прижала руки к груди. — О, Джим, не может быть.

Я почувствовал, как тают мои надежды, и не знал, что со мною будет. Все, что я делал, было ради детей. Теперь они не вернутся. Никогда. Самое большее, на что я мог надеяться, это узнать, что случилось. Я сжимал руки Эстель, цепляясь за нее, как утопающий, пока Жюль бормотал банальные фразы.

— Где? Где?

Кажется, далеко отсюда, в каком-то песчаном карьере дальше на юг, около Каркасона. В комиссариате ничего не разъяснили, не сообщили никаких подробностей. Ле Брев вскоре вернется, чтобы продолжить расследование.

Мы перешли на кухню, где Эстель сварила кофе. Затем Жюль ушел, и мы недоуменно уставились друг на друга, не до конца понимая, что происходит.

— Мне очень жаль…

— Не надо…

— Я имею в виду сегодняшний вечер.

— Забудь об этом.

Она покачала головой:

— Никогда не забуду.

— Но я забуду.

— Что ты будешь делать, если это правда? Если нашли действительно их?

Я раздумывал. Таким вопросом обычно не задаешься, пока не случится самое худшее. Неужели они этого добиваются: нанести душевную травму, от которой невозможно уклониться, ниспослать болезни, утраты и смерть, от которых никто не застрахован? Облегчит ли находка тела состояние души — моей и Эммы?

— Не знаю, — ответил я. Мы сидели за кухонным столом, под свисающей с потолка лампой.

— В жизни случаются два вида трагедий, — сказала Эстель. — Одна — это найти то, чего боишься. А другая — не найти ничего.

— 19 —

Утром в отель в Сен-Максиме позвонил полицейский и попросил меня немедленно прийти в жандармерию, в комнату для допросов, куда через несколько часов заявился и Ле Брев.

Я сидел в приемной и наблюдал в окно, как подъехал голубой „ситроен“, Ле Брев выпрыгнул и побежал по булыжникам, энергичный и собранный, с таким видом, будто считал, что все идет замечательно.

Я слышал, как он возбужденно разговаривал с Клерраром в коридоре, затем раскрылась дверь, и он появился, приветливый и улыбающийся.

— Месье Фрилинг?

— Что теперь?

— Мне очень жаль. Новости не очень приятные, но, по крайней мере, хоть что-то есть. Вам уже сказали?..

— Сказали, что нашли тело…