— Рад видеть вас, Элейн, — оживленно сказал лорд Пестерн. — Хотя должен признать, что вы понапрасну тратите время. Вашу работу делаю за вас я. Садитесь.

— Мне кажется, Джордж, — глухим от усталости голосом заговорила леди Пестерн, — что, поскольку, скорее всего, этот джентльмен собирается арестовать тебя, ты не вдумываешься в смысл своих фраз.

— Я чертовски устал с тобой пререкаться, Си, — ответил ее муж. — Помолчи. То, что нам нужно, — продолжал он, нацелившись карандашом в Элейна, — называется график перемещений. Вам интересно знать в деталях, чем именно каждый из нас занимался до того, как мы отправились в «Метроном». Иметь систему. Не беспокойтесь, эту работу я за вас сделал. — Он пришлепнул листок бумаги к столу перед Элейном. — Здесь отсутствуют показания Бризи, естественно, но мы получим их завтра. Лайла, пару моментов я хочу прояснить с тобой. Поди сюда.

Карлайл встала рядом с ним и взглянула на Элейна. На его лице было написано вежливое внимание, взгляд устремлен на заметки лорда Пестерна. Повинуясь нетерпеливому постукиванию карандаша, она, в свою очередь, тоже посмотрела на лист бумаги.

На нем аккуратно была вычерчена таблица. Сверху над девятью столбцами она прочитала имена: Карлайл, леди Пестерн, Фелисите, Эдуард, лорд Пестерн, Беллер, Ривера, мисс Хендерсон и Спенс. С левой стороны лорд Пестерн обозначил в часах и минутах разные моменты дня; записи начинались в 8.45 утра и заканчивались в 10.30. Границы строк пересекались с границами столбцов, образуя множество прямоугольников, в каждом из которых его светлость отметил, кто, где и с кем в данное время находился и чем занимался. Так, строка «примерно 9.15 утра» сообщала, что леди Пестерн пребывала в гостиной, мисс Хендерсон поднималась к себе по лестнице, Фелисите находилась в кабинете, Ривера — в прихожей, лорд Пестерн и Беллер — в бальном зале, а Спенс — на половине слуг.

— Время по большей части указано приблизительно, — с важностью пояснил лорд Пестерн. — Иногда мы знаем его с точностью до минуты, но это редкость. Зато таблица показывает, кто с кем был, а кто уединился. Главное — метод. Теперь ты, Лайла, внимательно просмотри свой столбец и скажи, все ли верно.

Лорд Пестерн откинулся на спинку стула и взъерошил волосы. От него несло самодовольством. Карлайл взяла карандаш и обнаружила, что рука ее дрожит. Она чувствовала головокружение и легкую тошноту от усталости. График лорда Пестерна плыл у нее перед глазами. Словно чужой, она услышала собственный голос: «Кажется, вы все отметили правильно», — и ощутила прикосновение чьей-то руки. Элейн поддержал Карлайл.

— Садитесь, — сказал он откуда-то издалека.

Она опустилась в кресло, Нед, оказавшийся рядом, как будто сердито выражал свое недовольство. Она наклонилась вперед и сжала руками голову. И вдруг дурман исчез, и она с острым ощущением оторванности от всего происходящего услышала слова Элейна:

— …очень полезно, благодарю вас. А теперь, я в этом уверен, вы все с радостью отправитесь спать. Мы побудем здесь остаток ночи, хотя от нее, боюсь, мало что осталось, но не потревожим вас.

Все встали. Карлайл, чувствуя себя совершенно разбитой, размышляла, что случится, если и она тоже встанет. Она посмотрела на своих родственников и подумала, что в каждом что-то не так, что-то искажено. Взять хотя бы тетю. Почему никогда прежде она не замечала, что у нее слишком длинное тело, а голова чересчур большая? А Фелисите тонка, как стебелек, и фигура у нее деформированная: очень узкие бедра и, словно булыжники, выпирают тазовые кости. Прикрытая решеткой из пальцев, она перевела взгляд на лорда Пестерна и подумала, как же чудовищно портит его лоб, нависающий над глазами, — ни дать, ни взять, маркиза над витриной магазина. А его обезьяньи щеки, которые надуваются сами собой, когда он злится. Даже Хенди уродлива: горло ее похоже на птичье, а сейчас, когда она стянула волосы сзади, видно, какие они у нее жидкие — даже кожа просвечивает. Все они карикатурны. А Нед? Он стоит сзади, но повернись он — что предстанет ее глазам, зоркость которых так обострена нервным истощением? Разве у него не маленькие черные глазки? Разве рот его не кривится, когда он улыбается, показывая длинные, как у собаки, зубы? Но на Неда она так и не взглянула. А вот, заметила погруженная в своих мысли Карлайл, дядя Джордж опять выступает.

— Я не собираюсь в постель. Люди спят слишком много. В сне нет никакой необходимости — вспомните мистиков. Вернемся к моей таблице, и я покажу вам…

— Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, сэр. — Голос Элейна был отчетливым и приятным. — Но я так не думаю. Нам предстоит рутинная работа. Все устали выше всякой меры, и нам лучше работать без помощников.

— Рутинная! — воскликнул лорд Пестерн. — Канцелярский синоним бесплодности. Вам предлагается картина, нарисованная за вас кем-то другим, и чем же вы платите за готовность помочь вам? Отправляете спать, а сами будете носиться по дому, составляя описи, будто судебный пристав. Будь я проклят, но спать не пойду. Вот так!

«О, Боже, — с отчаянием думала Карлайл, — как же он собирается принять происшедшее?» Она почувствовала руку у себя на плече и услышала голос Неда.

— Независимо от решения кузена Джорджа, могу я считать, что присутствие остальных будет необязательным превышением своего долга?

— Конечно, — ответил Элейн.

— Карлайл, дорогая, — проговорила леди Пестерн, словно подавая дамам сигнал выйти из-за обеденного стола, — пойдем?

Карлайл встала. Элейн был рядом, и ей показалось, что он все еще выглядит рассерженным.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Вполне. Не знаю, что на меня нагатило, — ответила она. — Я, наверное, немного переутомилась в Греции и думаю… — Она замолчала и действительно подумала о длинной веренице ступенек на пути в свою комнату.

— Дорогое дитя, — сказала ее тетка, — никогда не прощу себе, что из-за нас на тебя свалилось такое тяжкое испытание.

«Но ведь она замечательная женщина, — подумала Карлайл, — какая бы ерунда не приходила мне в голову. Они все замечательные».

— Может быть, чуточку вина, — продолжала тетка, — или виски. Бесполезно надеяться, Джордж, что ты…

— Я принесу, — заторопился Эдуард.

Но мисс Хендерсон уже возвращалась со стаканом в руке. Принимая его от гувернантки, Карлайл почувствовала привычный, всегда исходивший от Хенди запах мыла и талька. «Как от ребенка», — подумала она и выпила. Почти неразбавленное виски заставило ее содрогнуться.

— Хенди! — выдохнула она, — ты меня свалишь с ног. Со мной все в порядке, правда. Скорее вам, тетя Сесиль, нужно бы предложить это средство для воскрешения покойников.

Леди Пестерн на мгновение закрыла глаза, потрясенная такой вульгарностью. Фелисите, сохранявшая молчание с момента появления в гостиной Карлайл и Элейна, сказала:

— Я не прочь выпить, Нед. Давай надрызгаемся в столовой, а?

— Графин здесь, если тебе угодно, дорогая. — Мисс Хендерсон заговорила впервые за все время.

— Итак, если вы не возражаете, Элейн, — сказал Эдуард, — я удаляюсь.

— Мы записали ваш адрес, верно? Всего хорошего.

— До свидания, кузина Силь. Если я смогу что-либо для вас сделать… — Нед стоял в дверях. Карлайл не смотрела на него. — Всего хорошего, Лайла. Пока, Фелисите.

Фелисите быстро подошла к нему, судорожным движением обвила руками его шею и поцеловала. Мгновение он стоял со склоненной головой, не снимая руки с ее плеча. Затем ушел.

Карлайл заметила, как под маской тяжелой усталости на лице тетки промелькнуло удовлетворение.

— Пойдемте, дети мои, — чуть ли не весело позвала леди Пестерн, — спать.

Она провела дам мимо Элейна, и тот закрыл за ними дверь. Поворачивая вместе со всеми к лестнице, Карлайл услышала голос лорда Пестерна:

— На том стою и не могу иначе, — кричал он. — Вы загоните меня в постель или еще куда-нибудь, только если арестуете.

— В настоящий момент я не предполагаю делать этого, — отчетливо произнес Элейн, — но, думаю, сэр, обязан предупредить вас…