— Что если вам пойти к ней и спросить? А когда она освободится, вы выполните свою часть программы.

Он стоял рядом с Фелисите и улыбался.

— Ну хорошо, если вы настаиваете. — Без всякого энтузиазма и, взглянув напоследок на Мэнкса, она последовала за матерью. Элейн немедленно уселся в ее кресло и обратился к Мэнксу и Карлайл.

— Я рассчитываю на вашу помощь в прояснении одной-двух мелких подробностей, которые нам необходимо знать, — сказал он. — Очевидно, вы оба обедали в доме лорда Пестерна «Герцогская Застава» — так он как будто называется — перед началом сегодняшнего концерта?

— Да, обедали, — ответил Эдуард.

— А кто присутствовал еще? Беллер, Ривера и, конечно, лорд и леди Пестерн. Еще?

— Больше никого, — сказала Карлайл и тут же поправилась: — Я забыла про мисс Хендерсон.

— Мисс Хендерсон?

— Она когда-то была гувернанткой Фелисите и оставалась в доме в качестве опоры и поддержки для каждого члена семьи.

— А ее полное имя?

— Я… я не знаю. Нед, ты когда-нибудь слышал, как полностью зовут Хенди?

— Нет, никогда. Она просто Хенди. Кажется Эдит. Хотя минуточку, — добавил он: — Не знаю, но Фе несколько лет назад сказала, что видела его в списке избирателей… если не ошибаюсь, Петронелла Ксантиппа.

— Не верю тебе, — сказала Карлайл.

— У человека редко оказывается то имя, которое для него придумал, — неопределенно сказал Элейн. — Вы не можете подробно описать мне вечер в «Герцогской Заставе»? Ясно, что, поскольку был Ривера, обед имел какое-то важное значение.

Карлайл подумала про себя: «Мы молчим слишком долго. Один из нас двоих должен отвечать сразу».

— Я хочу получить точный отчет, — вновь заговорил Элейн, — о вечере, если вы в состоянии это сделать. Кто и когда приходил? О чем вы говорили? Были вы все вместе основную часть вечера или разделились, к примеру, после обеда, и разошлись по разным комнатам? Обо всем этом я хочу знать.

Они заговорили вместе и тут же замолчали. Без воодушевления рассмеялись, извинились и каждый предложил другому продолжить рассказ. В конце концов бесцветным голосом заговорила Карлайл. Она приехала в «Герцогскую Заставу» около пяти и повидалась с тетей, дядей и Фелисите. Естественно, много говорили о вечернем концерте. Дядя был в приподнятом настроении.

— А леди Пестерн и мисс де Сюзе? — спросил Элейн.

Карлайл осторожно сказала, что в обычном для себя.

— А какое оно? — настаивал старший инспектор. — Веселое? Вы определили бы его как типичное для счастливой семьи?

— Дружище Элейн, как почти во всех семьях, — чуть развязно заговорил Мэнкс, — они терлись друг о друга, не… не…

— Вы хотите сказать, «не слишком соприкасаясь»?

— Ну… я бы…

— Нед, нехорошо пытаться представить дядю Джорджа и тетю Сесиль, — вмешалась Карлайл, — как пару, типичную для английской семейной жизни. Допусти, что мистер Элейн читает газеты. Если я говорю, что они были в обычном настроении, то имею в виду: обычном для каждого из них. — Она повернулась к Элейну. — В этом смысле, мистер Элейн, все было как обычно.

— Если позволите, мисс Уэйн, — мягко перебил ее Элейн, — вы, по-видимому, чрезвычайно чувствительная натура. Могу я попросить именно вас рассказать дальше?

— Но я не хочу, чтобы рядовой для них спор становился основанием для ваших подозрений.

— Они спорят всегда, — добивался Мэнкс, — и со страстью. Но это ничего не значит. Вам бы послушать их.

— А спорили они, например, о выступлении лорда Пестерна, о составе оркестра?

— О, да, — ответили оба.

— А по поводу Беллера или Риверы?

— Немного, — подумав, сказала Карлайл.

— Продавцы буги-вуги, — заговорил Мэнкс, — естественно, не во вкусе моей кузины Сесиль. Как вы могли заметить, она из разряда гранд-дам.

Элейн наклонился вперед и потер нос. Он похож, подумала Карлайл, на книжного человека, которого заинтересовала некая частность, затронутая в ходе бесконечного спора.

— Все это верно, конечно. Выстраивается очевидная и весьма эксцентрическая мизансцена. Все сказанное вами, несомненно, полная правда. Но, черт возьми, вы прекрасно знаете, что пытаетесь воспользоваться бьющей через край эксцентричностью в качестве дымовой завесы, чтобы прикрыть ею какие-то более глубинные причины и следствия.

Оба были изумлены и обескуражены. Карлайл на всякий случай сказала, что не понимает упрека.

— Не понимаете? — пробормотал Элейн. — Прекрасно! Попробуем разобраться? Беллер считал, что Ривера и мисс де Сюзе помолвлены. Состоялась ли помолвка?

— Нет, не думаю. А твое мнение, Карлайл?

Карлайл полагала, что ничего не было. Никакой помолвки.

— Только договоренность?

— Он хотел жениться на ней, я думаю. Я хочу сказать, — уточнила Карлайл, заливаясь румянцем смущения, — что знала об этом его желании. Не думаю, что Фе была готова на такой шаг. Даже уверена в этом.

— Как воспринимал ситуацию лорд Пестерн?

— Кто знает? — промямлил Эдуард.

— Мне кажется, все это не слишком его занимало, — сказала Карлайл. — Он с головой ушел в подготовку к своему дебюту.

Но в памяти ее всплыл лорд Пестерн, занятый отламыванием пуль от патронов, и она, словно въяве, услышала: «…гораздо лучше оставить это мне».

Элейн заставил их крупица за крупицей вспомнить вечер в «Герцогской Заставе». О чем велись разговоры перед обедом? Как разделилась компания потом, кто и в какие комнаты ушел? Что говорили и делали они сами? И неожиданно для самой себя Карлайл подробно рассказала о своем приезде. Нетрудно было припомнить спор между дядей и тетей о дополнительных гостях за обедом. Труднее стало, когда Элейн заставил ее вернуться к вероятности помолвки между Риверой и Фелисите, ибо старшего инспектора интересовало, кто говорил об этом и секретничала ли Фелисите с Карлайл.

— Мои вопросы кажутся не относящимися к делу, — сказал Элейн, предвидя желание Карлайл заявить то же самое, — но, поверьте мне, я никого не хочу обидеть. Все постороннее будет отброшено и забыто. Мы хотим нарисовать верную картину, только и всего.

И тут Карлайл показалось, что глупо и неправильно продолжать уклоняться от ответов, и она рассказала о беспокойстве и переживаниях Фелисите из-за Риверы. Почувствовав встревоженность Эдуарда, добавила, что ничего серьезного в отношениях молодых людей в действительности не было.

— Фелисите склонна городить всякую эмоциональную чепуху, — сказала она. — Я думаю, ей это просто нравится.

Однако говоря так, она знала, что взрыв Фелисите имел под собой более серьезные основания, она слышала, как дрожал голос девушки совсем недавно, и полагала, что Элейн обратил на это внимание. Карлайл становилось все труднее противиться его спокойной настойчивости, и все же любовь к подробностям доставляла ей удовольствие — она была точна в своем рассказе и с радостью художника ощущала себя способной кое-что опустить, кое-что исказить. Ей снова стало легко, когда речь зашла о том, как она в одиночестве провела перед обедом некоторое время в бальном зале. Она вновь ощутила ностальгическое чувство и неожиданно поведала Элейну, что пришла в бальный зал за воспоминаниями — они родились там, а она стояла и перебирала их, как драгоценности.

— Вы не заметили в зале зонтиков?

— Заметила. Они лежали на рояле, — поспешно сказала Карлайл. — Я вспомнила французский зонтик. Он принадлежит тете Сесиль. Вспомнила, как Фелисите играла с ним в детстве. Он разбирается на части. — Она услышала, как дышит Элейн. — Но вы и сами это знаете.

— Но тогда он был целым? Присутствовали все части стержня?

— Да-да.

— Вы уверены?

— Конечно. Я взяла его в руки и раскрыла. Это не радует вас, правда? Но зонт был в порядке.

— Хорошо. А потом вы вернулись в гостиную. Я знаю, такие подробности могут показаться чрезмерными, и тем не менее вы помните, что произошло дальше?

Не успев до конца осознать, где находится и с кем говорит, Карлайл рассказала о журнале «Гармония», и ей показалось безопасным упоминание о том, что одно из писем в адрес Г. П. Ф. явно было написано Фелисите. Элейн не подал вида, что его это заинтересовало. Зато непонятно почему сдавленно хмыкнул Эдуард. «Неужели я допустила оплошность?» — мелькнуло в голове Карлайл, и она поспешила перейти к рассказу о том, как дядя в своем кабинете отсоединял пули от патронов. Между прочим Элейн поинтересовался, как лорд Пестерн это делал, и, похоже, отклонившись от дела, умилился аккуратности и ловкости хозяина дома.