— Да, я вижу. Вы не могли бы открыть мне счет?

— Ваш адрес? — Мистер Патель взял ручку и приготовился записывать.

— Это недалеко отсюда. — Сильвестр назвал адрес, который мистер Патель занес в свой гроссбух.

— Что желаете?

— Нет-нет! „Что Желаете?“ мне не надо. Я эту газету вообще не читаю. Я хотел бы, если можно, получать по выходным „Индепендент“ и еще по воскресеньям — „Обсервер“ и „Санди таймс“.

— А как насчет понюшек?

— Понюшек? Не понимаю, о чем вы говорите.

— Минуточку! — Мистер Патель исчез за дверью позади прилавка. — Понюшки, — сказал он, возвратившись с красочным иллюстрированным журналом и показывая пальцем на душистое саше, прикрепленное к рекламе крема после бритья. — В соответствии с желаниями наших клиентов мы или отрываем их, или оставляем как есть.

— Да, вот это действительно что называется сервис, — сказал Сильвестр. — Замечательный магазин! Без понюшек, пожалуйста.

Мистер Патель улыбнулся.

— Не заплатить ли мне за месяц вперед? — предложил Сильвестр.

Мистер Патель не возражал. Пока он выписывал квитанцию, Сильвестр, оглядев еще раз полки, заметил на стене небольшую доску объявлений с приколотыми к ней бумажками. „Уроки игры на скрипке“, прочитал он, „Котику Тэбби (кастрирован) нужен дом“, „Куплю детскую кроватку в хорошем состоянии“, „Лыжные ботинки 12-го размера“. Импульсивно он спросил:

— А не приколете ли здесь и мое объявление?

— Пожалуйста! Это будет стоить вам один фунт в неделю. — И мистер Патель протянул Сильвестру чистый бланк.

Сильвестр написал на нем: „Требуется уборщица в частном доме. Работа в отсутствие хозяина, по четыре часа в неделю. Расценки обычные“. И приписал свой адрес.

— Лучше не указывать адрес, — посоветовал господин Патель. — Квартирные грабители, знаете ли… Я перепишу ваше объявление, а вместо адреса дам в нем свой телефон. Буду у вас в качестве посредника.

— Прекрасно, — согласился Сильвестр. — Оставляю это на ваше усмотрение. — По дороге домой он, однако, подосадовал на свою порывистость, а заодно и на Ребекку, так как расценил саму эту досаду как проявление все еще оказываемого на него влияния. Очарование уединения, тем не менее, вернуло ему хорошее настроение, и окончательно он утешился, когда, помешивая виски с содовой, поймал себя на мысли, что если кто-нибудь и отзовется на его объявление, то он просто скажет, что передумал, да и дело с концом!

Устроившись поудобнее на тахте и вытянув ноги, Сильвестр с удовольствием оглядел почти пустую гостиную. Он испытал особое удовлетворение, вспомнив, как выпроводил Ребекку. При Цилии в доме всегда царили шум и беспорядок. В этом она была большим мастером. Попивая виски, он поглядывал на оголенную каминную полку, с которой исчезли табакерки Капо ди Монте, мейсенские мопсы и вычурные французские часы в виде запряженного экипажа. Они были для Цилии предметом особой радости и гордости. С наслаждением прихлебывая виски, он начал было меланхолично и беззлобно вспоминать свою взбалмошную супругу и громко рассмеялся, подумав, что если бы этот дом не принадлежал ему до того, как он женился, то Цилия и его забрала бы себе. А может быть, и нет, подумалось ему. Этот небольшой домишко в одном из глухих переулков Челси был, конечно, несравним с особняком Эндрю Баттерсби на Барнс-Коммон, в который нацелилась въехать Цилия. У него к тому же был еще и дом в Глостершире. После того как Цилия развелась с ним, Эндрю Баттерсби с космической быстротой поднялся в Сити на головокружительную высоту. Имя Баттерсби, бывшего когда-то „так себе, кое-чем в страховом деле“, выросло с тех пор в финансовом мире до гигантских размеров. „Ну, второй-то раз она с ним разводиться не будет, — подумал, посасывая виски, Сильвестр. — Теперь-то она будет просто в упор не замечать хорошеньких секретарш. В квартире, которую она сняла, она долго не задержится, так как постарается побыстрее все уладить, пока Эндрю не перехватила какая-нибудь девица. А вообще говоря, ей не надо было тогда от него уходить — для нее я был всего лишь удобной спасательной сеткой, своего рода временным — на пять лет — заместителем. На целых пять долгих лет! Уф!“

Интересно, а скоро ли она у него попросит развод? И как она это сформулирует? Может быть, она предполагает, что он сам возбудит дело о разводе? Вряд ли. Ну а если она решит сама подать на развод, то какие основания для этого она приведет? Его нельзя обвинить ни в супружеской неверности, ни в грубом и жестоком обращении с женой, скорее наоборот. Цилия не была такой женщиной, которая может довести мужчину до состояния аффекта. Он позволил ей уйти, забрав с собою почти все, что было в доме, и не проблеял при этом ни слова протеста.

— Удачи тебе, Цилия! — громко сказал он. — Удачи тебе — бывшей первой и будущей третьей жене Эндрю Баттерсби!

ГЛАВА 7

Джанет швырнула сумки и пакеты на пол и ударом ноги захлопнула за собой дверь. Пока она разбирала на кухне принесенные овощи, у нее из головы не выходила все растущая гора адресованных Пайпер писем, валявшихся в вестибюле под ее почтовым ящиком.

Она знала, что скажет ее любовник Тим, если она спросит, что он думает по этому поводу: „Оставь ее в покое, не вмешивайся. Ну была бы она нашей приятельницей, тогда другое дело! Мы здесь совсем недавно, мы не знаем ситуации…“ Ну и так далее, в том же духе. Она сунула свежий батон хлеба в свою прованскую хлебницу, предварительно высыпав из нее хлебные крошки в мусорное ведро. Потом она вскипятила воду и приготовила себе чашку растворимого кофе, которую тут же, не садясь за стол, и выпила. Она продолжала думать о Пайпер, которая жила на последнем этаже. Можно догадаться, что разведена, но ее довольно часто посещал бывший муж. Он, видимо, приходил навестить своего ребенка, причем делал это и днем, и ночью, если судить по крикам и топанью, которые были слышны и двумя этажами ниже. В последнее время, однако, там, наверху, все стихло; не было даже характерного шума, производимого обычно детьми. Не видела Джанет и саму Пайпер. Не может быть, чтобы ее не было дома — иначе зачем же приходили к ней тогда эти индийцы из углового магазина? Странно это все. А красивый был цвет у того сари! „Желтолицая“! Я не желтолицая! Нахмурившись, она принялась сосредоточенно разглядывать свое лицо в зеркале. Это, должно быть, осеннее солнце так светит, что кожа кажется желтой. Почему бы не проявить добрососедство? Можно отнести ей немного тех яблок, которые привезла Тиму его тетка, тем более что привезла она их слишком много. Если они еще немного полежат, то сгниют. За ними не уследишь. Джанет отобрала полдюжины яблок, которые были вполне хороши на вид, и положила их в пластиковый пакет. В вестибюле она подобрала с пола кучу писем, после чего поднялась по лестнице и постучала в квартиру на верхнем этаже.

Когда Джулия открыла ей дверь, Джанет сказала:

— Меня зовут Джанет. Я живу с Тимом Феллоузом на первом этаже. Не хотите ли немного яблок? Тетка Тима прислала их ему из деревни. Она не сказала, можно ли их есть просто так или они предназначены для того, чтобы из них что-то варить, но пахнут они очень приятно. — С этими словами, распираемая добрыми намерениями и любопытством, она напористо надвигалась на Джулию, так что той волей-неволей пришлось отступить, и через ее плечо Джанет стало видно комнату.

— Ого! У вас просто идеально чисто. Боже, я, кажется, помешала? — сказала она, увидев бутылку водки на столе, на котором больше ничего не было. — У вас, кажется, будет вечеринка или… О Господи! Какая я глупая! Вы собирались… Ой! — испуганно выдохнула она. „Самоубийство“, — промелькнуло у нее в голове.

— Вы принесли мои письма, — сказала Джулия. — Спасибо!

— Извините, можно я сяду? — спросила Джанет, почувствовав слабость в ногах.

Джулия молча показала рукой на кресло. Джанет села. Джулия опустилась, скрестив ноги, на пол; рядом с ней кучкой ссыпались на пол письма.

Прошло несколько минут. Целая вечность, как она потом скажет Тиму.