Он пробился в уголок, уселся рядом с Эжени и начал усиленно стягивать с себя чулок. Вот-вот покажется подвязка. Эжени покосилась на его его мучения. Зашептала в ухо:

- Эжен, имей совесть, тебя блохи закусали? Давно пора завести какую-то живность. Хоть отвлечешься. - И опять уткнулась в требник, с трудом пряча улыбку за завесой волос, но глаз принцессы все еще косил в сторону Эжена. Он отнял у нее синий карандашик, которым она помечала особо важные места для будущей матери, и начал выписывать на подвязке буквы.

- О боже, Эжен, прекрати немедленно. Если Эйнар заметит… Ему это не понравится. Не зли его. Вы потом долго мучаете друг друга и меня, а мне нельзя волноваться. Эжен, — она отклонилась к нему, якобы незаметно, а потом сказала: — Эжен, тебе нравится кто-то из новых офицеров? Назови мне его, и он будет твой завтра же. — В ее словах было искреннее желание сделать счастливым друга, но еще больше она мечтала захватить в личное пользование сердце Эйнара. А он ускользал каждый раз, стоило только Эжену вильнуть хвостом. Ничего не изменилось. Он уважал ее по-прежнему, но влюбленность, как вспыхнула тогда у моря, так и погасла, растворилась рядом с маленьким маркизом. Эйнар навязчиво шел к ненависти от любви, но этот путь слишком долог, чтобы Эжени и ребенок могли ждать: — Кто этот несчастный, которого ты захватил в свои помыслы? - Эжени вырвала у него карандаш. - Диктуй его имя

В прежние времена, Эжен с удовольствием бы потешился с принцессой, вымучивая имя избранника, но сейчас он просто страдал от скуки и поэтому написал на подвязке слова: “Дам любому солдату”. Он заслужил.

И самое ужасное, что он хотел этого. Отдаться терпкому счастью, просто подставить свой зад сильному человеку. Он мысленно разрисовал его, как героя, беспощадного убийцу. О, да… он и убьет его! А Эйнар будет вспоминать эту дурацкую выходку и сожалеть… Да не будет он сожалеть, ему все равно. Он мечтает избавиться от любых свидетельств существования Эжена. Эжена передернуло от этой мысли, но он не отступил. И оставив теряться в догадках принцессу, пересел к входу и выставил ногу со спущенным чулком в проход. Он сидел долго. До последнего слушателя, и даже Эжени не смогла вытащить его после окончания проповеди. А когда он встал с места и выскочил во двор, чтобы подышать воздухом, его тут же скрутила охрана. Злосчастный чулок стаскивал с него Эйнар в своем кабинете. Он сжег его в камине и устало опустился в кресло.

— Ты проиграл, малыш, с завтрашнего дня ты у нас невеста. Отдам тебя, кому пожелаю. Платье тебе принесут с утра. Теперь у тебя будет горничная, как у всех дам легкого поведения. А теперь просто уйди.— Я не хочу тебя наказывать, не хочу делать заложником в своем доме. Я трусливо терплю твое присутствие, потому что люблю. Но эта любовь не позволительна мне, да и многим мужчинам. Я не откажусь от короны, а ты не откажешься от ребенка. Нам придется рвать по живому. И мне будет сложнее. Я только что понял, кто ты для меня. Понимаю, что хочу быть рядом и как же это мучительно. Я отдам тебя лучшему. Ты сможешь вернуться, когда я остыну. А выбирать буду я. - Он не мог собраться с мыслями, путался в своих желаниях: то приближал Эжена, то гнал его прочь… - Сегодня ты останешься со мной. Не хочу больше мучиться, если кто-то возьмет себе королевскую подстилку, полюбит как я… С завтрашнего дня твой удел платье, подвязки и шелковые чулочки. Все, как ты хотел. Любимый.

========== Под кроватью, на кровати. Глава, в которой Эжен очень много спал и … ==========

Комментарий к Под кроватью, на кровати. Глава, в которой Эжен очень много спал и …

Опять не бечено…

Эжен проснулся среди ночи. К нему вернулось ощущение моря.

Упоительная шелковая нежность волн захватила его вновь, но не принесла радости. Он лежал на дне лодочки с пробитым дном, и приторно-успокаивающая вода пропитала все его существо. Совершенно голый, с закрытыми глазами, он пытался зацепиться за борта, чтобы не захлебнуться во сне. И только едва заметное укачивание штиля напоминала ему о реальности, помогало вытащить себя из дремы. Он вспоминал и не мог найти зацепок. И даже запах гниющих водорослей с берега не бил в нос. Он помнил его с детства. Неужели он тонет?

Он двигался в луже на донышке — вода качала его от бортика к борту — скользил ягодицами по дну, и мерзкая тошнота подкатывала к горлу. Он хватался за ускользающие мысли. Помнил заходящее солнце, падавшее на окна раз за разом, как удар. Оно переливалось перед глазами. От каждого брызжущего кровью луча становилось больно и смешно. Он не смог остановиться и хохотал под каждым ударом, пока Эйнар не опомнился. Истерика его испугала. Эжен так и не смог открыть глаза — они отекли и веки с трудом пропускали свет сквозь слипшиеся ресницы — красавчик. Но даже сквозь закрытые веки солнце обжигало глаза — он решил оставить все как есть и не смотреть. Перетерпеть. Иногда движение лодки замирало и Эжена скручивало с новой силой. Но сил, чтобы подняться и намочить лицо водой, не было.

“Вечер, — решил Эжен, когда в глазах потемнело, — или заволокло тучами.”

Он как-то неумело пошевелил руками и положил ладони на живот, который жил своей жизнью: в нем явно происходила битва — по расслабленным мышцам пробегала волна. Вернее это были толчки.

Эжен рванулся навстречу заходящему солнцу и раскрыл глаза. Вот оно солнце! С пепельными прядями упругих мокрых локонов: влажными от моря или дождя. И солнце любит море. Барахтается каждый восход и закат в синих волнах.

Лицо Эйнара жило своей жизнью, отдельной от тела — с полузакрытыми глазами, на обратной стороне век которых намертво застыло желание, с ритмично раздувающимися ноздрями и плотно-сжатыми губами. Это было солнце Эжени. Только в его лучах он мог жить и плавать. Солнце обжигало болью и не умело нести счастье. Но оказывается, Эжену кроме него не нужен был никто. Он залюбовался Эйнаром, раскачивающимся над его телом.

Между той минутой, когда он вошел к нему после проповеди и временем, когда Эжен пришел в себя под своим любовником, прошла вечность, целая жизнь, а он ничего не помнил. Он тянулся за дыханием, тревожащим его волосы. Эйнар в который раз сдувал ему со лба челку. А Эжен отмахивался и возвращал ее обратно. Они играли, но им не было весело, скорее это напоминало обман. Один говорил, что ему не нравится, а второй: “Мне до этого нет дела”, — и снова склонялся, чтобы губами коснуться лба. Эжен почти в бешенстве, да и живот сводит неприятной судорогой. Он пытается отвернуться — не смотреть на злое солнце, сжимающее пространство до маленькой точки. И опять боль. Эйнар Эхо не целует, он режет свою боль на части, отдавая половину Эжену:

— Возьми, возьми, только верни мне меня.

Молчаливые переговоры продолжаются. Эйнар крутит его по кровати, впивается пальцами в бока:

— Больно!

Несколькими терпкими мазками языка проходится по спине и врывается в Эжена по новой. Но теперь он готов к атаке. Подается с отчаянием, да так сильно бьется в Эйнара, что тому приходится придержать парня. Ограничить его свободу в очередной раз. Эжен больше не игрушка в руках своего принца, а своевольная маркиза, желающая сорвать куш. Они борются несколько секунд за первенство, и Эйнар успевает вывернуться и кончить Эжену на лицо. Забрызгивая две маленькие родинки на щеке, влажные от пота волосы и рот. Эйнар завис над ним и любуется как капелька стекла с верхней, более полной губы, и Эжен поймал ее пальцем и облизнул.

Они целовались. Очень нежно приникнув к друг другу, высасывая по капельке обиды и предрассудки. Эйнар не мог оторваться от его губ, не позволил сказать ни слова, только шептал зажмурившись свое тихое “люблю”.

— Нет, не любишь. — Уворачивался из под его рук Эжен: — Пока что только за постель.

Он отмахнулся от грусти во взгляде Эйнара, не хотел жалеть его. Ведь всегда легче ненавидеть, особенно то, что не понимаешь. Он вцепился зубами в плечо принца, вымещая все обиды последних месяцев, и крепко держал его этим укусом. Даже дернувшись наверх Эйнар не смог отцепиться от Эжена и начал гладить его по голове, плечам и спине, успокаивал взорвавшегося парня. Эта ночь изменила обоих. Эжен перестал ненавидеть, а принц полюбил.