Тимошка молчал и вздыхал.

— Ося! — вдруг сказал он.

— Что?

— А ведь нам ничего не будет. Слышал, как товарищ Белов сказал: «Материалами школа обеспечена. Сообщу вашему директору»?.. А у нас директора нет. Значит, он на десятилетку подумал. Вот им и попадет.

— Очень мило! Нашел чем утешить! Выходит, мы не только воруем, но еще и на невинных людей все сваливаем.

Я предложил вернуться и объяснить секретарю, что мы не десятилетку восстанавливаем, а семилетку. Но Оська сказал, что после такого конфуза у него язык не повернется с ним говорить.

— Придется теперь самим все материалы добыть. Хоть лопнуть, а добыть! — сказал он.

Глава IV. Строительство началось

История с Тимошкой испортила нам настроение. Но уже на Осетровой слободке Оська повеселел:

— Смотрите, ребята! Нет, вы только посмотрите! — воскликнул он, остановившись и протянув руку в сторону холма. — Видел когда-нибудь наш город такую картину? А? Видел?

Мы тоже остановились, и Тимошка даже захохотал от восхищения.

Вся площадка на холме была усеяна множеством ребят. Они сновали туда и сюда, вбегали в двери школы, влезали в окна и выскакивали оттуда, таскали какие-то предметы. Голоса их доносились даже сюда, на Осетровую слободку, и легко можно было представить себе, какой стоял там шум.

Мы добежали до холма, бегом поднялись на вершину и… остановились в изумлении.

Со всех сторон нас окружили ребята. Все они были вооружены захваченными из дому носилками, лопатами, ломами, а то и просто дощечками и палками. И все были совершенно черные, от пяток до макушек.

Мы долго смотрели на них, вытаращив глаза.

— В чем дело? Почему вы так закоптились? — отрывисто спросил Оська.

Вразвалку подошел Яша. Лицо его, майка, голые плечи и руки были одного цвета: черного.

— Территорию от мусора очищаем, — сказал он и добавил озабоченно: — Носилок вот нехватает!

Оказывается, строители, по его указанию, выгребали из шкалы мусор, в котором было много пыли и сажи.

Мы успокоились.

Тимошка отобрал себе команду в пятнадцать человек и убежал с ней искать по городу материалы, предварительно дав Оське слово, что будет действовать честно. Остальные ребята снова рассыпались по всему холму.

Оська сказал мне:

— Ну что ж, пойдем и мы работать!

— А как же наши новые костюмы? Нужно сбегать переодеться.

— Некогда бегать! Мы члены комитета и должны показывать пример. Снимем рубашки и положим в сторонку.

Делать нечего. Вскоре мы с Оськой уже ковыряли двумя фанерками золу, накладывая ее на носилки, еще через две минуты мы были такие же черные, как и другие строители.

Я до сих пор жалею, что у меня не было в этот день фотоаппарата, чтобы засиять нашу работу и послать снимок в «Пионерскую правду».

Более семи десятков закопченных ребят бегали, копали, долбили, скребли. Одни, завывая, как сирена пожарных автомобилей, мчались с носилками и, добежав до воронки от тяжелого снаряда, сбрасывали в нее мусор; другие под команду «Раз, два — взяли!» выдергивали из-под хлама ржавые куски железа; третьи семенили, прижав к груди кирпичи от развалившейся печки; четвертые выпрямляли гвозди, стуча по ним камнями…

На площадке перед школой было два крытых убежища — траншеи, которые хорошо сохранились. Мы их превратили в склады.

Здесь хозяйничала Галина с целой бригадой своих помощниц. Она вертелась с блокнотиком в руке, растрепанная, похожая на зебру от ржавчины и сажи, размазанных по лицу, и, сильно волнуясь, кричала:

— Куда кладешь, растяпа! Железо — в тот склад!.. На что мне твои битые стекла? У меня не мусорная яма!

То и дело на холм поднимался кто-нибудь из работников отдела снабжения. Гора старых досок, обрывков толя и прочих «стройматериалов» непрерывно росла.

Словом, все шло прекрасно. Однако часов около трех случилась маленькая неприятность.

На холм пришла хорошо одетая гражданка. Она оглянулась и спросила:

— Где Леночка? Леночка здесь?

Чумазый Оська подбежал к ней:

— Леночка? Какая Леночка?

— Леночка Радзиевская. Она недавно пошла сюда.

— Не знаю. Посмотрите, пожалуйста, сами.

Никогда бы гражданка не нашла свою Леночку, если бы та сама не запищала: «Мама, я здесь!» Как назло, эта маленькая девочка умудрилась так вывозиться, что даже мы с Оськой казались перед ней снежинками.

Гражданка схватила свою дочку за руку и потащила ее с холма.

— Бессовестная! — кричала она. — Ведь только вчера тебя мыла!.. А вам стыдно, большим детям, учить ребенка всяким глупостям!

Я не обратил на это происшествие особого внимания. Но Андрюшка подошел к нам с Оськой озабоченный, насупленный.

— Как вы думаете, ребята, — забормотал он, — не выйдет ли из всего этого чего-нибудь такого? А?

— Чего, например? — не понял председатель.

— Ну… неприятностей всяких… Нас теперь две недели мочалкой три — не отмоешь.

— Д-да! — Председатель задумался. — Действительно… Это может восстановить родителей против строительства… Яков! На минутку!

Подошел главный инженер. Посовещавшись, мы решили, что на сегодня хватит. Оська отдал распоряжение всем итти по домам и привести себя в порядок до возвращения родителей с работы.

— А у кого родители дома, тем как?

— А тем… Тем ни в коем случае не говорить, что перепачкались на строительстве!

Глава V. С мамой

Я брел по нашей улице и думал о том, как бы выстирать свои новые брюки так, чтобы они опять стали светлосерыми. Вдруг я услышал знакомые шаги. Это шла мама, забегавшая домой в обеденный перерыв. Свернуть в сторону было поздно. Я опустил глаза и попытался пройти мимо, надеясь, что мама не узнает меня в таком виде.

— Коля, это ты?

— А?.. Я, мамочка… Здравствуй, мамочка?

— Что с тобой? Что это за вид?

Я только вздохнул. Мама стояла, сунув руки в карманы распахнутого макинтоша, и смотрела мне на ноги.

— Новые брюки… — сказала она медленно. — Где же ты это постарался?

Я молчал.

— Я тебя спрашиваю. Николай!

Я поднял глаза, выпрямился и сказал негромко, но как можно тверже:

— Мамочка, ни о чем меня не расспрашивай! Потому что врать я тебе не хочу, а правду сказать не могу. Это чужая тайна.

Мама долго смотрела на меня.

— Так, так!.. Ну, спасибо тебе… Суп — на плите, каша — в шкафу.

Больше она ничего не сказала и ушла.

Я знал, каких трудов стоило маме купить эти брюки в тяжелое военное время. Придя домой, я несколько часов подряд мылил брюки, тер их о стиральную доску, пока не протер две дыры. Их мама тоже заметила, вернувшись вечером с работы.

Считается, что бить детей некультурно. А всякий мальчишка знает: лучше, чтоб тебя выдрали за провинность, как Сидорову козу, чем если тебя не бранят, не наказывают, а только молчат.

Чего я только не переделал, после того как убрал корыто и вытер лужу на полу! Начистил картошки для ужина, заправил и зажег керосиновую лампу, наколол дров на целую неделю… Мама продолжала молчать. Я принялся чистить кастрюли, ножи, вилки, навел на них блеск, какого они и в магазине не имели.

Мама штопала чулок с таким видом, словно я на свет не рождался. Лишь когда закипела вода в чайнике и сварилась картошка, она сказала два слова:

— Иди ужинать.

Это был не ужин, а одно мучение. Мама сидела напротив меня с усталым, грустным лицом, подперев голову рукой. Тонкая прядка волос отделилась от ее прически и повисла над тарелкой.

И вдруг я чуть не подавился картошкой: за окном раздался свист. Свистели так, словно подзывали собаку. А мы с ребятами только сегодня уговорились: для того чтобы срочно вызвать кого-нибудь из дому, нужно посвистеть и закричать «Бобик, Бобик?»

Мама подняла от тарелки глаза и наконец проговорила:

— Да, Николай!.. Не знала я, что у меня такой сын.

— Бобик, Бобик, Бобик! — закричал на улице голос, похожий на Тимошкин.