Он взялся, посмеиваясь, за топор, поплевал на ладонь и принялся подрубать могучую сосну, стоявшую на просеке.

— Объезжал я норовистых коней, — проговорил землемер. — И как служили мне они потом!

Гжиба на мгновенье прекратил работу и пробормотал, словно про себя:

— Ну-ну, посмотрим, поглядим…

— Да, силы много в тебе, — сказал задумчиво землемер, — и рука крепкая, и глаз меткий, но это еще не все в жизни. Погоди, — остановил он охотника, который больше чем наполовину подрубил огромную сосну и, зайдя с другой стороны, уже взмахнул топором, чтобы десятком точных ударов свалить ее. — Хочу тебе кое-что показать. — Землемер отвел охотника от подрубленного дерева. — Ты, Гжиба, ястреба бьешь на лету. Вот какой у тебя глаз! Ну-ка, определи мне ее высоту! — Кандауров кивнул в сторону сосны.

Гжиба искоса взглянул на дерево. Ответить нетрудно, но стоит ля отвечать? Видно, подвох готовит землемер.

— Пятнадцать сажен, — сказал он, наконец, пренебрежительно.

— Это, выходит, тридцать два метра, — подсчитал Кандауров. — А ты что скажешь, Миша? Сколько, по-твоему?

Практикант нехотя взял вешку. С одной стороны, он считал для себя оскорбительным и постыдным участвовать в соревновании с этим человеком, с другой стороны, ему очень хотелось сбить спесь с охотника, проучить его, поставить на место.

— С инструментом? — опросил Гжиба насмешливо.

— Нет, с палкой, — сказал отрывисто Миша. — Какой же это инструмент! — Он быстро отсчитал от сосны тридцать шагов и воткнул вешку. Затем отыскал на земле место, куда падала зрительная линия, проходящая через вершину дерева и конец вешки, Измерил это расстояние и прикинул в уме.

— Тридцать девять метров! — громко крикнул он.

— Ишь, какие фокусы, — оказал Гжиба.

Миша и не взглянул на охотника, только бросил через плечо:

— Не фокусы, а подобие треугольников.

— Вали ее, — крикнул Кандауров, — сейчас проверим!

Гжиба, как бы играючись, ударил несколько раз топором, и могучее дерево, с гулом и свистом разрезая воздух, рухнуло на землю.

— Вот это громадина! — воскликнул Саяиин, измеряя лентой сосну.

— Тридцать восемь и две десятых, — произнес торжественно Петр, помогавший ему.

Панкрат прищелкнул языком.

— Видал? Вот она где. точность!

— А отсюда мораль, — оказал назидательно землемер и смеющимися глазами посмотрел на Гжибу. — Хоть и таежный ты житель, а мог бы у нас многому такому поучиться, что пригодилось бы тебе в тайге.

Гжиба нахмурился, но промолчал. Это был уже второй урок, который он получил за последнее время. Весь день он усердно работал, может быть, даже усерднее обычного, а ночью, видно, опять заскучал и вздумал развлечься. Принявшись чуть свет готовить завтрак, Фома обнаружил, что исчезла соль. Бледный от страха, он разбудил землемера.

— Гжиба начудил, — докладывал он на ухо Кандаурову: — стащил тайком соль и где-то спрятал. Это что же такое? Надо из тайги уезжать?

Рабочие принялись осматривать место происшествия, обследовали ближайшие кусты. Миша даже заглянул украдкой в вещевой мешок Гжибы. Соли нигде не было.

— Ты бы уж лучше что-нибудь новенькое придумал, а то это старо. — Негодующе крикнул Миша.

Гжиба презрительно отмалчивался, будто не замечал никого вокруг, и все о чем-то думал, мучительно морща лоб и поглаживая его рукой. К нему подошел землемер:

— Гжиба, это ты сделал?

Миша сердито пожал плечами, как бы говоря: «Что за вопрос? Кто же еще? Может быть, я?»

— Гжиба, где соль?

Охотник рассеянно посмотрел на землемера и отвернулся.

— Гжиба, — в третий раз обратился к нему Кандауров, — что же ты молчишь?

— А что тебе сказать? Помолчу пока… Авось, так-то лучше будет…

Гжиба долго еще сидел на одном месте, о чем-то раздумывая, хмурился, мял бороду.

— Ага… Так… Ну, ладно… — бормотал он, не отрывая взгляда от земли.

Потом решительно встал, застегнул полушубок, собрал свои вещи и, не попрощавшись, не сказав ни слова, ушел в лес.

— Вот он, ваш Гжиба! — вырвалось у Миши. — Предупреждал я вас, Владимир Николаевич, а вы не верили!

Фома фыркнул и, прикрыв рот рукой, подошел к Мешкову.

— Да, это объездили конька! Как же!.. — зашептал он ему на ухо. — Этакого зверя не взнуздаешь.

— А ты чего радуешься? — укоризненно сказал Мешков. — Эх, ты!..

СЛЕД НА ПЕСКЕ

1

Настя попробовала суп, поморщилась и выплюнула.

— Не нравится? — ласково спросил Мешков.

— А тебе нравится? — буркнул Панкрат.

— Да нет, где уж! Я не к тому… — Мешков помолчал, потом добавил, покачав головой: — А ведь выходит, что Гжиба сполна получил за работу. Вот оно как, в тайге-то… На всякий предмет своя цена. В тайге и жизнь человечья иначе ценится.

— А ну ее к чертям собачьим, такую жизнь! — Панкрат, схватив миску, сердито выплеснул суп в костер.

— Ах, народ! Все недовольны, все ругаются, — говорил с сокрушением Мешков, стряхивая с себя капли супа. — А ты Привыкай без соли: человек ко всему привыкает.

Но привыкнуть к пресной пище никто не мог. Второй день они обходились без соли. И что это были за тяжелые дни! Только теперь они узнали, как необходима человеку эта скромная приправа. Пресное мясо и картофель были отвратительны на вкус. Жирный суп вызывал тошноту.

Как-то Настя принесла из лесу целый котелок брусники, и Фома приготовил кислый соус к мясу, чтобы оно не казалось таким противным. Но ни кислые, ни сладкие приправы не могли заменить соли. Правда, в отряде были консервы. Они не нуждались в подсаливании, и рабочие ели бычки в томате и консервированную лососину, как лакомство. Но запас консервов был невелик. Каждый раз теперь, задавая коню корм или ведя его к озеру на водопой, Фома с мрачным видом принимался подсчитывать вслух, сколько раз кормил его солью.

— Ишь, ненасытный, — укорял он коня, — все сожрал. Лучше бы я припрятал ту соль. Скотина ты, скотина!

Кандауров, казалось, не слышал брюзжания Фомы, не видел осуждающих глаз Миши, которому очень хотелось оказать: «Если бы вместо Гжибы у нас работал Ли-Фу, ничего бы этого не случилось». Да и самый уход Гжибы землемер воспринял с непонятным спокойствием. Только иногда в его глазах, обращенных на Мишу, мелькала хитроватая искорка, словно бы он что-то знал, но до поры до времени должен был молчать. Как и прежде в свободные минуты Кандауров сосал с безмятежным видом свою неразлучную трубку «ли перечитывал книгу Чехова о Сахалине.

После одного откровенного разговора с землемером Миша понял, что Кандауров далеко не так спокоен, как это казалось окружающим. Он легче других переносил отсутствие соли, так как был очень нетребователен к пище, но недовольство рабочих удручало и его.

— Эх, надо было нам задержать Гжибу и заставить вернуть соль! — сказал как-то Миша.

— Да, конечно, если бы мы точно знали, что это он ее взял, — ответил Кандауров.

2

Однако не время было предаваться бесполезным сожалениям. События требовали решительных действий.

Вечером к Кандаурову подошел Фома. Своим развязным видом он старался замаскировать некоторое смущение.

— Так что, товарищ землемер, кончать бы пора, — заявил он, глядя в сторону и пощипывая бороду. — Надо сниматься с этих мест. Все одно не успеете в срок уложиться. А там река станет, вовсе беда вам, хоть зимуй у нас. Ну, останется участочек до будущей весны, большое дело!..

— По дому заскучал? — спросил землемер с деланным сочувствием. — По пельменям, по теплой избе?

— Какие там пельмени! — Фома замахал руками. — Ичижонки, гляди-ка, вдрыэг поизносились. Опять же пища пресная. Чалому овса недостает. И потом…

— Ах, вот оно что!.. Пресной жизни напугался, — перебил его Миша. — Спасовал.

— А ты не указывай, — огрызнулся Фома. — Знаю, что делаю. Да и Гжибу взять, — продолжал он, обращаясь к землемеру. — Легко сказать, с кем связались!.. Ведь он теперь допечет нас. Грозился-то не зря. Ведь это до чего упорный мужик!..