- Нет, не возьмут, - сказал дежурный. - Но и в Изолятор не возьмут тоже – нам запрещено привозить туда туберкулезников. Эпидемия в стране!

Максим оторопело уставился на дежурного. Ноги подкашивались, голова кружилась.

- Это правда, дедушка, - сказал автоматчик, поглядывая на Максима с жалостью. – По новым правилам мы сначала делаем человеку флюрографию, а потом везем в Изолятор, если у него нет туберкулеза. А у тебя – туберкулез, это и без ренгена видно.

- А что вы делаете с туберкулезными? – спросил Максим.

- Везем в тубдиспансер, - сказал дежурный. – Только там нет мест. Настоящего преступника, мы, может быть, как-то и устроили бы, а простого бродягу – нет. Иди, дед, не заванивай помещение. Мы ничем не можем тебе помочь.

Максим вышел из райотдела совсем опустошенным – разговор с бывшими коллегами отнял у него последние силы. Он подошел к ближайшему дереву, и грязным кулем сел под него.

Ему было совсем худо – после того, как он полежал, избитый, на промерзшей земле, его болезнь прогрессировала со страшной силой. Периодов без боли больше не было, появилась непрекращающаяся тошнота, и Максим чувствовал – через несколько дней он непременно умрет. Последние два дня он не мог есть; если и откусывал кусок хлеба, то через миг извергал съеденное обратно. Нет, об выздоровлении, или хотя бы облегчении состояния не могло быть и речи. Максим смирился со скорой смертью, и жаждал лишь одного – умереть на кровати.

Прошел час, прежде, чем он встал и заковылял прочь от райотдела. Медленно и бесцельно он брел между домами, пока вдруг не оказался на задах какого-то продовольственного магазина, причем служебная дверь почему-то была открыта. В дверном проеме не было видно никого, и в затухающем мозгу Максима вдруг сложился план.

Воровато оглядевшись, он вошел в дверь, прошел, ни с кем не столкнувшись по какому-то коридору, и вдруг очутился в большом зале среди продовольственных товаров. Охранники, продавцы и посетители сразу же заметили грязного бомжа, но, отреагировать не успели. Максим схватил то, что подвернулось под руку – толстый колбасный батон – и вгрызся в него зубами.

- Что ты делаешь, придурок?! – закричал охранник, подбежав к Максиму.

- Взывайте милицию, - захрипел Максим. – Я вор! Я украл у вас колбасу!

Охранник, искривившись от отвращения, схватил Максима за шиворот и поволок на улицу тем же путем, каким Максим попал в магазин. К нему присоединился еще один охранник. Вдвоем они выволокли упирающегося из последних сил Максима на улицу и швырнули на холодную землю. Максим охнул – он сильно ударился и без того больной грудью. Вслед за Максимом на землю полетел испорченный кусок колбасы.

- Жри, бомжара, - сказал один из охранников. – И не вздумай еще раз припереться – костей не соберешь!

- Мужики, - умоляюще просипел Максим. – Я ведь вас обокрал! Вызовите ментов!

- Охота была из-за такой вонючки возиться, - охранник сплюнул на землю. – Еще раз повторяю – не вздумай сюда возвращаться.

- Мужики, пожалейте, - взмолился Максим. – Я – вор! Я хочу в тюрьму! Я хочу умереть на кровати, под крышей. Мужики, пожалейте – я ведь тоже человек!

В ответ ему раздался хохот.

- Ползи отсюда, человек, а то насморк подхватишь!

Охранники ушли. Дверь захлопнулась.

Максим полежал несколько минут, потом подполз к колбасе. Потрогал ее, понюхал – колбаса была вроде бы свежей, но есть ее он не мог. Тогда он прополз несколько метров по направлению к мусорному баку. Встать и пойти было уже не возможно, да он и не хотел идти. Последнее, что побуждало его к действию – надежда на смерть под крышей, угасла в нем. Он полз к баку бездумно, как в бреду. Возможно, им двигало то же, не до конца осознанное желание, которое побуждает больных животных перед смертью забиваться в укромные углы – испустить дух подальше от чужих глаз. Добравшись до бака, он свернулся калачиком, и подумал, что больше никуда отсюда не двинется.

Огонь, родившийся в груди, захватывал его полностью – теперь пылали и живот и голова. Красные круги проносились перед глазами, в ушах звенело. Боявшийся смерти раньше, теперь он хотел лишь одного, чтобы смерть пришла как можно быстрее и освободила его от боли. Он даже пытался ускорить процесс умирания – приказывал себе умереть, пытался волевым усилием провалиться в небытие, но напрасно – небытие не наступало.

Он не обратил внимания на то, как по двору проехала потрепанного вида «Газель», и как она остановилась, потому что из «Газели» его заметили. Как сквозь туман, он увидел, как высокий человек в рясе священника с пышной белой бородой подошел к нему, и долго стоял над ним.

- Да, Макс, здорово же тебе досталось, - прозвучал откуда-то сверху голос Длинного.

«Умираю, наконец-то умираю!» - подумал Максим.

Он был уже без сознания, когда священник и водитель «Газели» погрузили его в машину и куда-то увезли.

Эпилог.

Придя в себя, Максим обнаружил, что лежит на кровати, а рядом с кроватью находится приспособление, известное ему по тюремному лазарету – длинный металлический штатив с бутылочками и трубками. Одна из трубок заканчивалась как раз на изгибе его правой руки – ему делали капельницу.

«Я в тюрьме» - подумал Максим, но тут же отогнал от себя эту мысль – это не был не хорошо знакомый ему тюремный лазарет. Это была незнакомая ему больничная палата – стены с белым кафелем, белая дверь, белые жалюзи на окнах, аптечная, нежилая чистота.

«Куда меня это занесло?» - подумал Максим, но никаких объяснений придумать не успел – в комнату вошел Длинный.

Это, без сомнения, был он. Это был он, не смотря на священническую рясу и снежно-белую, седую, без единого темного волоска, бороду. Стройный в годы молодости, сейчас он был очень худым, даже тощим, его повзрослевшее лицо было непривычно серьезным и сосредоточенным, но в остальном – не узнать старого друга Максим не мог, а узнав, отвел глаза в сторону – ведь именно этого человека он много лет предал и едва не убил.

- Очнулся, Макс? – спросил Длинный своим обычным, ни чуть не изменившимся голосом, и Максим удивился тому, что в этом голосе не слышится злоба.

- Длинный? – на всякий случай уточнил он.

Голос звучал едва слышно.

- Я, - кивнул Длинный. – Как ты себя чувствуешь?

Максим прислушался к собственным ощущениям. Его тошнило, кружилась голова, и в груди горело огнем. Он попробовал поднять руку, свободную руку без капельницы и не смог – не было сил.

- Больно, - прошептал он. - Где я?

- В больнице, - ответил Длинный, поправляя что-то в капельнице. – В больнице поселка Николаевка. Я тут священником служу, а доктор – мой друг. Ты не смотри, что здесь село. Артем Андреевич – очень хороший доктор, к плохому бы я тебя не привез.

На минуту воцарилось молчание. Макс старательно избегал смотреть Длинному в глаза – смотрел в потолок и на стены, а Длинный подставил к кровати больного старый скрипучий стул и уселся на него.

- Я умираю? – прошептал Макс, сосредоточенно глядя на белую стену.

- Да, - спокойно ответил Длинный. – Доктор сказал, что ничего сделать нельзя, и ты можешь умереть в любую минуту. Как священник, я хочу предложить тебе подготовиться. Тебе нужно исповедаться, причаститься, собороваться – если хочешь, конечно! Я понимаю, что ты не сможешь исповедаться мне, и поэтому пригласил своего друга, отца Кирилла. Он ждет. Позвать его?

Максим кивнул, и Длинный поднялся со стула.

- Подожди, не сейчас, - прошептал Максим, и Длинный тут же опустился на стул опять.

- Как скажешь, - Макс ответил он.

Максим вздохнул. Каждый вздох причинял ему боль, а но ему нужно было поговорить с Длинным.

- Как это получилось? - прошептал он. – Как получилось, что ты – священник?!

Длинный усмехнулся.

- Это ведь ты сделал, - сказал он после паузы. – Ты и Бог. Я вижу руку Бога в том, что произошло. Ты хотел меня убить, и это – плохо, конечно. Но, в итоге, все обернулось добром. Господь может вот так – из злого сделать доброе!