— Ave, Caesar, morituri de salutantl — «Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть тебя приветствуют!» «Дефилада» прошла неудачно — несколько рыцарей, в том числе и не совсем трезвый рыцарь Огилви, свалились с коней, получилась куча мала, и король с королевичем в сердцах ускакали в свой замок, сопровождаемые сотрясавшей берег Вислы закованной в броню свитой.
В те дни король и королевич готовились к новому походу на Москву. Туда призывали их предатели — московские бояре, призвавшие в то Смутное время королевича Владислава на московский престол…
«Жить — значит воевать». Это древнеримское изречение Джордж вспомнил в Варшаве. Король Сигизмунд III превратил Речь Посполитую в огромный военный лагерь и сделал каждого шляхтича воином, да еще нанял армию иноземных воинов, сколько позволила ему довольно скудная после почти непрерывных походов и сражений королевская казна. Все в этой стране было проникнуто воинским духом. Вооруженные до зубов шляхтичи оказались отчаянными задирами. Один такой задира, в полунищем облачении, но с павлиньими перьями на ржавом шлеме, придирался к шотландцам, заявив недалеко от королевского дворца своим приятелям, таким же удалым оборванцам, как и он сам:
— Поглядите-ка, панове, на этих щеголей с голубыми андреевскими крестами! Словно мы сами не можем отстоять святой истинный крест, король набирает этих иноземцев и тратит на них последние деньги, а мы с вами ходим в лохмотьях! Что мы за шляхтичи, коли не можем шлюху купить, не говоря уж о пиве и бимбире! Пся крев, холера ясна!..
Шотландцы не могли понять смысл этой тирады, но польские ругательства они, конечно, уже освоили, а заносчивые, презрительные взгляды говорили сами за себя. В соседней улочке начались сразу три дуэли. Не прошло и пяти минут, как главный обидчик испустил дух от удара, едва не отрубившего ему голову, двое его приятелей корчились от тяжких ран на земле, а шотландцы поспешно уходили, уводя с собой раненного в грудь земляка. Рыцарь Огилви, чьим оруженосцем был назначен Джордж Лермонт, весело насвистывал боевой марш своего клана — это он убил нахального пана.
На следующий день Дугласа вызвали к вельможному князю Потоцкому.[45]
В присутствии Питера Лермонта ясновельможный пан долго распекал командира шотландцев. Потом в зал, где распекали шкотов, ворвался князь Радзивилл[46] и подбавил жару. Джордж Лермонт жалел, что не участвовал в стычке…
— Наши польские шляхтичи, — кричал Радзивилл, — самые гордые в Европе и никому в мире спуску не дадут!..
— А наши шотландцы, — возразил ему, гневно сверкая очами, Дуглас, одержавший победу в сорока дуэлях и с честью проливший собственную кровь в десятке других поединков, — самые гордые в мире. И тут ничего не поделаешь — такими их создал Господь. В этом убедились еще римляне — они покорили весь мир, но мы их не пустили в свою страну. Это и делает нас несравненными воинами. Потому, видно, не шотландцы нанимают польских воинов, а поляки шотландских…
Дуглас вымахал ростом почти с Голиафа, в котором, как известно, было шесть локтей с пядью. Вид кондотьера был устрашителен. Потоцкий и Радзивилл невольно сбавили тон:
— Зарубите, Панове, себе на носу: мы платим шотландцам польское золото не затем, чтобы они убивали поляков. Дабы предотвратить смертоубийство, я обязан изолировать ваших шкотов от наших людей. Даже я не могу заставить поляков в столице сидеть дома, следовательно, ваши люди должны впредь оставаться в казармах, пока они не закончат срок обучения.
А Радзивилл добавил:
— Церемониться с вами не будем. Готовьтесь к скорому походу в Смоленск!
Этот приказ привел в уныние джентльменов удачи. Но самый непоседливый из искателей приключений, все тот же рыцарь Огилви, в тот же вечер объявил:
— Может, поляки и не самые гордые люди в мире, но их женщины, по моим наблюдениям, самые красивые. Во время дуэли узрел я одну паненку на балконе. Что за глазки, что за ножка! А бюст!.. Словом, никакие силы не удержат меня в этой вонючей халупе…
И, мастерски выставив окно, он исчез до утра, взяв с собой оруженосца.
Дуглас, конечно, заметил отсутствие рыцаря Огилви, хотя тот оставил на своей койке чучело из кирасы и шлема под одеялом, но ничего не сказал, не подал виду, лишь вздохнул, усмехнулся в густые светлые усы. Он и сам был таким смолоду, когда служил у французского короля Генриха IV. А польки так похожи на француженок! Неизвестно, кто лучше.
И после отбоя он и сам исчез, ушел на самую любимую охоту настоящих мужчин.
Весь следующий день Огилви помалкивал, как истый джентльмен, блаженно ухмылялся и чуть не падал с лошади. Дуглас насвистывал бравурный марш. Вечером он снова исчез, и его примеру последовало на этот раз около десятка других охотников. А потом уже мало кто ночевал в казарме. Назло вельможным панам Радзивиллу и Потоцкому.
У вечно воевавших поляков было явно мало пенендзев (денег), королевские слуги беспрестанно жаловались на зажимистую шляхту. Зато капелланы бесплатно отпустили всем шотландцам перед их отъездом на Восток все грехи in articulo mortis — на случай внезапной смерти. Даже зеленый новичок Лермонт ежился от смутной догадки, что стал гусарский эскадрон сэра Джеймса Дугласа слепым орудием в руках Его Величества Сигизмунда III, чтоб Его Величеству пусто было!
В начале лета 1613 года отряд шотландских наемников отправился в конном строю по варшавской шляхе через Минск и Могилев в Смоленск.
Просто невозможно было не только юному шотландцу, но и его старшим сотоварищам разобраться в смоленских делах и их месте в истории Речи Посполитой.
Потом Лермонт узнает, что по этой земле проходил знаменитый торговый путь «из варяг в греки», что Смоленское княжество владело Москвой и вместе с тремя другими входило в Белую Русь. Позднее смоленские князья дрались с Москвой, татарами, Литвой. Особенно князь Бельский,[47] белорусская шляхта, войдя в Великое княжество Литовско-Русское и став пленниками Витовта, считали Смоленск своим городом. Паны помещики нещадно угнетали русский люд. Если испанцы, англичане и голландцы превращали в рабов чернокожих, то польская, литовская, белорусская шляхта закабаляла своих поселян, делала из них «быдло». Люблинская уния 1569 года и Брестская церковная уния 1596 года вели белорусскую шляхту, явно предавшую свой народ, к ополячиванию, а значит, и к католизации. Трагедия обреченного белорусского дворянства усугублялась его постоянной борьбой с единокровными русскими братьями.
Но во всем этом Джордж Лермонт так или иначе разберется позднее, а пока он и другие наемники понимали в местных делах не больше, чем первые конкистадоры в делах инков или ацтеков.
Военные занятия наемников проходили под мощными стенами Смоленска на берегу Днепра.
Когда при Царе Борисе Годунове строили крепость, много поизвели леса вокруг Смоленска. Всюду на голом поле торчали неохватные пни, но тут и там все еще стояли уцелевшие великаны дубы из древних приднепровских урем. Один такой дуб с гротоподобным дуплом, в котором могли уместиться трое всадников, шотландцы, взявшись за руки, измерили и нашли, что толщина его на высоте груди человека достигает почти десяти обхватов. На стволе дуба виднелись следы безуспешных попыток человека свалить его — выдолбленные гнезда для ног лесорубов, взбиравшихся вверх и привязывавших себя к стволу. Топоры и пилы лишь покрыли могучую грудь богатыря неглубокими ранами. Этот гигант был, пожалуй, вдвое старше библейского долгожителя Мафусаила, дожившего до девятисот шестидесяти девяти лет.
— А у нас перед Фортингалом, — сказал Дуглас, гладя шершавую дубовую кору, — стоит тисс почти трех тысяч лет. Подумать только! Он родился за тринадцать веков до Иисуса Христа! И сколько из него луков сделали наши предки!..
— А мне отец рассказывал, — объявил Лермонт, — что в Америке растут секвойи, чей возраст доходит чуть не до пяти тысяч лет!
45
Любопытно, что в моей родословной Лермонтовых числится заслуженный красный офицер Лермонтов, который уже в советское время женился в Пятигорске на Потоцкой.
46
Радзивиллы были первыми феодалами и магнатами Речи Посполитой, наследственными Великими гетманами, главными воеводами, вписавшими много славных страниц в историю Польши еще с X века, со времени первой династии королей Пястов и войн с немцами, а затем и московитами. Даже короли и сеймы не имели права смещать Великих гетманов, Радзивиллы самолично назначали своих воевод и офицеров.
Великий гетман Радзивилл вложил решающий вклад в победу польского оружия в битве под Грюнвальдом в 1410 году. Эта победа остановила движение немцев на Восток (В ней участвовали и смоленские полки, ибо Смоленск тогда принадлежал Польше.) Великие гетманы Радзивиллы присоединили к Польше Ливонию, воевали против Московского государства, присоединили к Польше Киевщину, Волынщину, Полесье (украинское и белорусское). По Андрусовскому мирному договору 1667 года вся правобережная Украина, кроме Киева, отойдет к Речи Посполитой, тянувшейся «от можа до можа». От Балтийского до Черноморского побережья будет реять «Белый ожел» — белый орел Польши.
47
О князе Бельском, разумеется, знали больше в Москве, чем в захолустной крепости Белой, которая сыграла такую важную роль в жизни Лермонта и его соратников. Он был одним из тех авантюристов и злодеев, которых так много было в Смутное время среди знатного люда, князей и бояр, стремившихся обуздать любыми средствами служивое дворянство.
Бельский был князем Белого княжества со столицей посреди беспредельных лесов и болот, с крепостью и городком, или посадом, которые сильно пострадали от боев между русскими и поляками и всевозможными ворами. От Москвы до Белой было 60 миль. От Смоленска — 36. От Торопца — 30. Долгое время принадлежала Белая Гедеминам, литовским князьям. На Белую покушались польский король Казимир и сыновья Ягелло. Князь Василий Бельский переметнулся на сторону Ивана Грозного. Недолго думая, бросил он свою литовскую супругу и женился на московитянке. Но московский государь по обычаю своему отнял Белую у старого князя, что, понятно, настроило троих сыновей князя против Ивана Грозного. Но отец вдруг стал на сторону не своих сыновей, что казалось естественным, а выступил за Царя.
Джером Горсей, английский коммерсант, считал другого Бельского, Богдана, не менее зловещей фигурой, чем Скуратов, глава опричнины, который пытался стать первым фаворитом царя Ивана Грозного, доказывая самодержцу, что Бельский обкрадывает царскую казну. Борис Годунов, и тот побаивался Бельского. Сев на трон, он поспешил послать этого опаснейшего интригана в ссылку, но Бельский успел отправить награбленные им сокровища в Польшу. Бежав к полякам, он стал всячески вредить московитам, мстя им за свое изгнание. Горсей был убежден, что не кто иной, как Бельский, породил Смуту, поднял против Москвы польского круля, чтобы залить ее кровью, дабы отомстить Царю Борису Годунову. Это он задумал роль Лжедмитрия в покорении России. Русские историки уверовали, что Борис Годунов умер естественной смертью, но весьма осведомленный о русских делах Горсей утверждал в своих воспоминаниях, что на самом деле Борис Годунов струсил, когда Лжедмитрий окружил с поляками Москву, отравился и заставил отравиться и царицу свою, и сына-наследника, и царевну-дочь. Московский народ верил, что в их врата стучится всамделишний царевич Дмитрий, давно убитый в Угличе. И народ открыл врата врагу и со слезами радости приветствовал самозванца… И народ, и духовенство православное били челом супостату… Посеяли россы зубы драконов — и пожали бурю. Много знатных родов пресеклись, угасли, но никто не жалел об унесенном ураганом князе Бельском.