— Плохо работаешь Добчек. Очень плохо. Настолько, что я подумываю о том, что разведка это не твое призвание. — Мастер тайных дел промолчал, а князь-кесарь обратил свое внимание на Грифинов и процедил в сторону старшего брата: — Князь Ратибор, когда вы умоляли меня явиться в ваши земли, и навести здесь порядок, то уверяли, что бунтовщики разбегутся от одного вида моего войска, города откроют ворота, а к вам немедленно присоединятся многочисленные сторонники. Однако выясняется, что вы меня обманывали. Пырыца до сих пор держится, а от вашей дружины, насколько мне известно, осталось только полсотни всадников, и не все воины погибли в бою. Нет, князь. Многие трусливо сбежали обратно в Польшу или, того хуже, перешли на сторону врага. Что все это значит? Я жду объяснений.

Подобный разнос повторялся ежедневно и Ратибор Грифин привычно забубнил:

— Ваша Светлость, наши родовые земли лежат в приморских районах, и там сторонники семьи Грифинов, которые по-прежнему ждут нас, а пырычане всегда были беспокойным племенем. Поэтому мы с братом сразу предлагали обойти Пырыцу стороной и идти к Щецину, а оттуда к Волину…

— Ага! Сейчас! — прерывая вассала, воскликнул Владислав. — Мы начнем марш по лесным дорогам, и тут появится войско бунтовщиков, которое ударит по нашим по флангам. И хотя, конечно же, мои храбрые воины разгонят это отребье, мы можем понести неоправданно тяжелые потери. Поэтому моя армия останется на месте, а дальше, как сложится. Или в городе закончатся припасы, или подойдет главное войско противника, и мы его уничтожим. Ничего. Нам торопиться некуда. Со дня на день из Польши подтянутся подкрепления и обозы с припасами, а с ними прибудут мастера, которые смогут сделать катапульты и построить осадные башни. А после этого, я уверен, Пырыца падет быстро. Ну, а там и остальные мятежные города узнают, что такое тяжелая рука Пястов.

Кулак князя-кесаря ударил по подлокотнику кресла, и он вскинул его вверх. Наверняка, Владислав собирался продолжить свою гневную речь, но тут в шатер вбежал один из его воевод, молодой, но уже зарекомендовавший себя отличным командиром Зденек Змигод. Русоволосый дворянин, который принимал участие в последнем приступе, был растрепан и всклокочен, а глаза его блестели лихорадочным блеском. Полководец это заметил сразу и спросил его:

— Что такое, Зденек, Пырыца решила сдаться?

— Нет, Ваша Светлость, — воевода отрицательно качнул головой и выдохнул: — Подкрепления пришли.

— Кто!? — обрадованный Владислав встал и только тут обратил внимание на то, что его ноги по-прежнему находятся в тазу.

— Отряды из Любуша, Бониково и Крушвица. Сборные дружины дядовшан и середян. И еще с ними киевляне. Всего, пятнадцать сотен пехоты, больше ста конных дворян и почти две сотни дружинников из Киева.

— А обоз?

— Телег не видел. Только стяги и людей сосчитал, и сразу к вам, мой князь.

— Ладно. — Владислав гордо выпрямил спину и отдал команду слугам: — Одежду сюда! Одеваться! Достать лучшего вина! Встретим дорогих гостей, как полагается!

Вскоре, одевшись как ему подобает, с любимым полутораручным мечом, который носил название «Божья Кара», князь-кесарь Владислав Второй Пяст и его свита покинули шатер. Они встречали подкрепление, в котором было много знатных дворян, по слову католической церкви, искупая свои грехи, покинувших дома и отправившихся в поход на язычников. Однако самой заметной фигурой среди всех, разумеется, являлся русский князь Игорь Ольгович. Это был коротко стриженный безбородый мужчина тридцати пяти лет, и Владислав узнал его по ярко-красному плащу. Вот только он не понимал, почему дорогой гость в кольчуге и отчего, как только он спрыгнул со своего породистого жеребца, к нему тут же подскочило несколько воинов, которые, как и князь были в броне.

«Неужели мятежники посмели напасть на такой большой отряд?» — спросил себя князь-кесарь, с высоты холма разглядывая входящие в его лагерь группы воинов.

Получить ответ на свой вопрос Владислав мог лично, и он спустился вниз, приблизился к Игорю Ольговичу, которому пожилой седоусый дед, видимо, костоправ, ощупывал левую руку и поприветствовал его:

— Здравствуй брат!

— Здрав будь родич, — откликнулся русич, которому лях, действительно, являлся родней, хотя и очень дальней.

— Что с тобой случилось? — Пяст кивнул на руку князя. — Может быть, требуется хороший лекарь?

— Нет. Ничего не нужно. Просто вывих. Когда на прорыв шли, об дерево локтем ударился. В горячке боя не заметил, а сейчас все проявилось.

— Так вам пришлось прорываться?

— Да. Там, — Игорь Ольгович поморщился и кивнул в сторону Польши, откуда пришли подкрепления, — больше двух тысяч венедов. Они нас особо не сдерживали, а только обстреляли. Но это не все. Пока сюда шли, видели еще отряды. В сотню-две, и все стекаются сюда. Рядом с городом никого, однако, враги неподалеку, и мне кажется, что нас окружают. Ну, а коли так, то через пару дней они нападут. Проклятые язычники!

Последние слова Ольгович выдохнул с ненавистью, видимо, что-то у него было с этим связано, а Владислав повернулся к Змигоду и Добеку, и прошипел:

— Поднять самые свежие конные сотни и послать на южную дорогу. Живо! Мне необходимы точные сведения! — Воеводы отправились выполнять приказ сюзерена, а он, напустив на лицо маску спокойствия, лично помог Игорю Ольговичу снять кольчугу и, придерживая князя за здоровый локоть, повел его к своему походному жилищу. — Пойдем братец. Сейчас выпьем вина. Лекари вывих вправят, мазями целебными тебя помажут, а епископ Адальберт за нас помолится. А заодно обсудим нашу с тобой стратегию. Ты человек опытный, а значит, наверняка, что-то полезное присоветуешь. Идем.

— Да-да, — Рюрикович снова поморщился и, отметив, что его дружинники, все, кто в расчете на легкую добычу добровольно последовал за ним на помощь ляхам, распрягают коней и начинают располагаться на отдых, направился в шатер Пяста.

Два князя скрылись в шатре, а на месте их разговора остался только епископ Адальберт, человек без способностей и великих талантов, но крепкий в вере, неплохой исполнитель и хороший оратор. Священнослужитель находился среди людей. Но ему казалось, что он совершенно один. Над польским лагерем сгущались густые вечерние сумерки. Однако он воспринимал их как Тьму, которая обступает Христово Воинство со всех сторон. А еще ему казалось, что из города за ним наблюдает злой взгляд, который не сулит ему ничего хорошего. И помянув недобрым словом языческих колдунов, от которых он был вынужден бежать из Камминской епархии, Адальберт привычно зашептал молитву Святому Архангелу Михаилу:

— Святой Архангел Михаил, вождь небесных легионов, защити нас в битве против зла и преследований дьявола. Будь нашей защитой! И да сразит его Господь, об этом мы просим и умоляем. А ты, предводитель небесных легионов, низвергни сатану и прочих духов зла, бродящих по свету и развращающих души. Да низвергни их силою Божией в адов огонь. Аминь.

Молитва принесла некоторое облегчение. Епископ почувствовал себя уверенней и, несколько раз перекрестившись, Адальберт напустил на лицо маску спокойствия и двинулся вслед за князем-кесарем, который, вот же глупец, надеялся стать королем. Однако епископ был уверен, что он им никогда не станет, ибо Владислав слишком непредсказуем и своенравен, легко поддается влиянию своей властной жены, а значит не достоин быть коронованным правителем. Впрочем, ему этого знать не следовало. Точно так же как и то, что истинным руководителям католической церкви, которые отдают приказы Адальберту, сильная Польша не нужна. Разве только как временный противовес конкурентам-ортодоксам с востока, и не более того.

Мое лицо было обращено в сторону солнца, которое все выше поднималось над глухими лесами, в коих живут люди из племени пырычан. Вокруг меня тысячи мужчин, босые ступни которых смыкаются с травой и землей. Глаза у всех закрыты, а губы еле заметно шевелятся. В этот час каждый из нас славит дарующее тепло светило и просит о чем-то своем. Однако главная просьба у всех одна — помочь в грядущей битве и даровать нам победу над врагами.