— К кабаре «Сьерра», — повторил я.

— Но… но вы должны понять, — заговорил Макейра взволнованно, — что это равносильно тому, как если бы вы развалились на скамейке в Центральном парке в полдень… Впрочем, вы знаете, что делаете, — и он лишь пожал плечами.

— «Сьерра» — прекрасное место для встречи, — прервал я его, но Макейра меня уже не слушал.

Под предлогом аллергии на цветы я попросил официанта убрать со стола роскошный букет роз и принести «дайкири». Столик стоял напротив входа, но находился в темноте. Хотел бы я сейчас увидеть лицо Алисы! Оркестр заиграл какую-то легкую инструментальную пьесу. Мелодия была заразительной, и наблюдая за дверью, я принялся отбивать такт ногой. Начались танцы, но вот на эстраду вышла Алиса и запела одну из песен, которые мне были так хорошо известны. Кик всегда, она выглядела прекрасно и неповторимо. Она не могла видеть меня в полумраке зала. Закончив петь, Алиса произнесла в микрофон несколько шуток и снова затянула тягучую медленную мелодию. Неожиданно музыка заиграла быстрее, и на сцену выскочили очаровательные мулатки и понеслись в огненном танце. Зазвенели бонго[4]. Какие мулаточки! Когда вокруг все снова закружились в танце, к моему столику подсел Падуа. Лицо его вытянулось от удивления.

— Вы?! — пробормотал он. — Вам следовало бы быть поосторожней.

Я рассмеялся. Мне действительно было очень весело. Падуа, толстый, лет пятидесяти, изумленно смотрел на меня. Меня очень развеселило, что я почти не ошибся относительно его возраста. И, судя по всему, Падуа не был сложным и неприятным человеком, как я предполагал раньше.

Он продолжал почти жизнерадостным тоном:

— Весьма любезно с вашей стороны пригласить меня сюда. А то, знаете, моя жена… Я еле нашел предлог.

Я взглянул на его смуглое лицо. Его предки-метисы, должно быть, разбогатели в нашей стране, но его уже нельзя было назвать метисом — лицо моего собеседника выглядело более европеизированным.

— У меня имеется на продажу письмо, сеньор Падуа, — начал я, сразу перейдя к делу. — Письмо, написанное вами Сусанне.

Со скрытой усмешкой он прикурил от золотой зажигалки сигару. Глубоко затянувшись, с улыбкой выпустил дым и пытливо взглянул мне в лицо. Танцующие возвратились к своим столикам. Музыка прекратилась. Падуа продолжал меня разглядывать. Взгляд его ничего не выражал.

— А! Вы вот что имеете в виду?! Но это не представляет для меня никакой ценности, сеньор Арес. Я ведь никогда не подписывал письма.

Он произнес это бесстрастным тоном. Взгляд его ничего не выражал; хоть я и не верил в его спокойствие, такая реакция с его стороны меня не больно-то обрадовала. Я ожидал, что передо мной предстанет дрожащий от страха за свои неблаговидные делишки человек, который при виде компрометирующего письма начнет просить или изворачиваться, а этот Падуа был невозмутим, как электронный калькулятор.

— По всей вероятности, вы ошиблись в том, почему меня так заинтересовала встреча с вами, — произнес наконец Падуа. — Я желал бы приобрести другую вещь.

Не хотел бы я сейчас увидеть выражения своего лица. От неожиданности гортань перехватил спазм.

— Я согласен заплатить 2000 песо за картину «Балерина за кулисами» работы Дега, — продолжал Падуа, как ни в чем не бывало.

Так вот в чем дело! Я предлагаю ему письмо, а он… Я мысленно выругался. В дверях стояло четверо полицейских.

Я оглянулся по сторонам. Двое в штатском направлялись к нашему столику. Кольцо сжималось. Я быстро привстал, но рядом прозвучал твердый голос:

— Не надо скандала, Арес. Пройдемте с нами.

Тяжело вздохнув, я почувствовал, что все мои мускулы напряжены до предела. Я действовал молниеносно. Тот, кто стоял справа, получил сильнейший удар в солнечное сплетение. Агент слева отлетел в сторону, когда я двинул его ребром ладони по шее. Падая, он повалил соседний столик, с грохотом полетели тарелки. Раздался пронзительный женский визг. Началась жуткая неразбериха.

Вся сцена разыгралась за какие-то доли секунды. На крики сбежались официанты, полуголые мулаточки отчаянно вопили и размахивали руками. «Какие у них фигурки!» — совсем некстати подумал я, и тут же понял, что сейчас не до этого. Как сумасшедший, я кинулся на эстраду и налетел на Алису.

— Сожалею, но не смогу посмотреть твой следующий номер, дорогая! — запыхавшись, пробормотал я. — Где выход?!

Не заставляя повторять дважды, Алиса схватила меня за руку и поволокла за кулисы, затем по длинному коридору к двери. Алиса! Она всегда знала, что мне нужно. Выскочив из кабаре, я в два прыжка очутился на улице Кристины. Там уже ожидал Макейра.

— Должно быть, кто-то меня узнал! — быстро пояснил я. — Поехали!

«Шевроле» на бешеной скорости вылетел на Беласкин. Затем повернул на улицу Карлоса III и выехал на улицу Инфанта. Я велел Макейре остановиться. Вылезая из машины, сказал:

— Завтра в десять на набережной.

— Набережная большая, — справедливо заметил тот.

— Не важно. Я сам вас найду.

Подождав, пока «шевроле» не скроется из вида, я подошел к стоянке такси.

— В Старую Гавану, — сказал я дремавшему водителю. Но я не отправился к Алисе, а провёл ночь в третьеразрядной гостинице, где никого не интересовала моя личность.

6. Владелец игорного дома

В восемь утра, покинув гостиницу, я направился к газетному киоску, купил номер «Паис» и, пока мальчик чистил мне ботинки, прочитал его. Тут я заметил, что в нескольких метрах от меня расположен полицейский участок. Мимо прошел полицейский и строго посмотрел на меня, но я сделал приветливое выражение лица, и он двинулся дальше по улице. Полицейский явно меня не узнал.

Первая страница газеты была посвящена смерти Сусанны, но моей фотографии уже не было; единственное, что там было — подробный рассказ о моем нахальном бегстве из «Сьерры», ничего нового ненасытные репортеры у полицейских не разузнали. Дойдя до этого места, я отложил газету. Кому эти подробности известны лучше, чем мне?! Но я вспомнил кое-что еще и мне хватило одного взгляда на текст, чтобы выругаться: в рассказе упоминалась Алиса, которая подозревалась в попытке помешать правосудию.

— Черт возьми! — прорычал я.

Когда мальчишка покончил с моими башмаками, я зашел в кафе позавтракать. Затем решил позвонить банкиру Вертьентесу. «Но сейчас еще слишком рано», — подумал я и отказался от своего намерения.

Девять утра. Я вспомнил о Макейре и взял такси. Выйдя из него в районе парка Масео, я залюбовался морем. Его огромная, спокойная поверхность величаво простиралась до самого горизонта. Мимо медленно проехал Макейра, но не остановился. Через несколько метров дорога делала поворот. Никаких подозрительных машин я не заметил и, перейдя проспект, уселся на парапет. Моему взору предстали многочисленные шлюпки и лодочки, бороздившие залив, а дальше — гигантская толща воды, лениво перекатывающаяся в лучах восходящего солнца. Наконец подъехал Макейра.

— Боже мой! — воскликнул он. — Вас еще никто не заметил!.

— Поехали быстрее, Макейра! — приказал я, прыгая в машину.

Макейра был примерным исполнителем. Ни слова не говоря, он немного проехал вперед, как бы запутывая следы, а потом выехал с другой стороны набережной. Оказавшись на улице Согласия, он чуть притормозил «шевроле» и игриво посмотрел на меня.

— Полагаю, вы хотели именно этого? Ну, и куда теперь? Наверное, к Верьтьентесу, — ответил он за меня. — Он единственный, у кого мы еще не были.

Я посмотрел на водителя — крепкий, хорошо сложенный человек среднего возраста с блестящей кожей чисто выбритого лица, он производил приятное впечатление. Но меня очень заинтересовали его глаза — огромные, голубые, ярко сверкавшие в солнечных лучах. Макейра заехал в китайский квартал и остановил машину. Я задумался.

В треугольнике, образуемом улицами Санха, Дракон и Гальано, находился китайский квартал, являвший собой как бы грязное пятно в самом сердце Гаваны. В течение всего дня там можно увидеть китайцев, медленно двигающихся в своих просторных одеждах по узким улочкам. Поутру сюда прибывали омнибусы, отправляющиеся затем в коммерческую часть города. Кубинцев в этом квартале — раз-два и обчелся. К концу дня улицы китайского квартала обычно оживлялись, но сейчас, как ни странно, желтолицые прохожие почти не попадались на глаза, их словно поглотила земля. Все китайцы в это время расходились по своим магазинчикам, кафе, парикмахерским, салонам с музыкальными автоматами. А позже, под покровом ночи, на улицы выходили разряженные проститутки, многие из них смотрели на вас вожделенным взглядом из-за шелковых занавесок. Они чувствовали себя в этом районе легко и свободно. Всевозможные запреты здесь не действовали, а если и действовали, то весьма гибко, учитывая интересы богатых владельцев публичных домов, вносящих немалую лепту в кассу муниципальных властей. На рассвете лихорадочная деятельность увеселительных заведений заканчивалась и разбредались кто куда приезжие, глупцы, сдуру просадившие все деньги на игорных автоматах, поскольку им подсунули фальшивые жетоны; молодые люди, искавшие легкой любви, американские моряки, заглянувшие сюда в поисках приключений, поджидающие ночью возле баров своих жертв сутенеры.