— Я тебя разбудил. Прости.

— Такое приятное пробуждение, никак не могу прийти в себя.

— Извини меня.

— Да, что ты!

— Ложись обратно в постель.

— Я люблю тебя.

Голос у нее сонный и нежный. Я услышал поцелуй, затем щелчок. Она слишком быстро приняла предложение вернуться в постель. Какая влюбленная женщина не хотела бы ночью поболтать с любимым, чтобы обменяться простыми и волшебными словами? Яд подозрения опять проникал в мою кровь. «Знаете ли вы, с кем сейчас ваша очаровательная тетушка? Ваша любовница вам изменяет». Неужели это правда?

Я выбежал из гостиницы, тут же взял такси.

— В Психико, — сказал я, и уселся в машину.

Я надеялся увидеть виллу, погруженную во мрак, тогда бы мои подозрения рассеялись. Дом действительно был погружен во мрак, но… Но два окна в конце первого этажа были освещены. А это были окна салона, где три дня тому назад мы занимались любовью…

— Остановитесь, — сказал я шоферу.

Но как вести себя? А если Магда действительно спала и забыла погасить свет или специально оставила его? Может, что-то понадобилось служанке, и она встала?

— Здесь выходите? — спросил водитель.

— Нет. Погасите фары и ждите.

Я остался в машине. Прижавшись к сидению, следил за двумя освещенными окнами.

Расстояние не позволяло безошибочно определить, был ли кто-нибудь в комнате. Но в какой-то миг показалось, что в окне промелькнула чья-то тень.

— Ждите здесь, — сказал я водителю и направился к железным воротам сада. В это мгновение свет в салоне погас, но через несколько минут зажегся уже в спальне Магды и снова погас. Я стоял без движения.

Вилла была погружена во тьму.

Чья же тень промелькнула в спальне?

«Знаете ли вы, с кем сейчас находится ваша очаровательная тетушка?» Шла ли речь о мужчине?

Хватит унижений! Нельзя же дойти до того, чтобы стучать в дверь ночью. Нетвердыми шагами я подошел к машине.

— В Афины.

Когда я вернулся в гостиницу, был уже четвертый час. Лег спать, ощущая физическую боль в сердце. Я и не полагал, что настолько влюблен. Влюблен к изранен…

Проснулся я очень рано, если вообще можно назвать сном мои ночные страдания. Я чувствовал себя больным, ожидающим печальный диагноз. Около девяти зазвонил телефон. Я услышал голос Магды:

— Уже проснулся?

— Только что, — солгал я.

— Благодарна тебе за ночной звонок. Но почему мы так мало разговаривали?

— Ты же хотела спать.

— Да, действительно, будто приняла снотворное и проспала как младенец.

«Как младенец». А свет?

— И ни разу не проснулась больше?

— Только сейчас, и хочу увидеть тебя как можно скорее.

Никакого сомнения — она лгала. И свет зажигала в салоне сама, а не служанка.

11

Минут через десять после беседы с Магдой я получил записку от комиссара Бекаса.

«В одиннадцать жду вас в ресторане «Зонарас». Буду очень признателен, если вы найдете время для этой встречи».

В 10.30 я уже был в «Зонарасе». За столиками на улице сидели шумные туристы. Поискав взором Бекаса, я уселся за свободный столик. Комиссар появился точно в указанное время.

Я заметил, как легко он двигался, несмотря на свое громоздкое тело. Бекас пожал мне руку, и веселая улыбка осветила его полное лицо.

— Не опоздал?

— Вы точны. Я пришел немного раньше.

Он уселся, оглядываясь.

— Прекрасный день!

— Изумительный!

— Зачем вызвали меня?

— Мне необходимо с вами поговорить, господин Никодемос.

— О чем?

— О многом. Например, о вашем дядюшке. Вспомните, говорил ли он когда-нибудь о «Черном Ангеле»?

Тут я вспомнил телефонный разговор. «Ваша тетушка упоминала о «Черном Ангеле»? — А кто это? — Спросите у нее».

— «Черный ангел»?

— Попытаюсь объяснить.

Утренняя толпа становилась все оживленнее. И мы явно были в ней лишними.

— Давайте пройдемся по парку Заппион? — предложил комиссар. — Там сможем спокойно поговорить.

Мы поднялись и пошли по Бульвару Амалия.

— Итак, — заинтригованно спросил я, — что такое «Черный Ангел»?

— Предполагаю, что организация. Впервые я услышал о ней от людей, возвратившихся из Германии через несколько лет после освобождения, которые в той или иной степени в те годы имели дело с полицией. Самые фанатичные из «смельчаков» СС, самые лихие и неисправимые создали в Германии организацию, ставящую целью «отмщение», «реставрацию» или что-то в этом роде. Организация же, которая ставит перед собой политические цели, но не находит поддержки в народе, превращается в преступную.

Собственно, я ничего не понимал. Какая может быть связь между этой сомнительной нацистской организацией — если она существует — и с Тимотеосом Констасом, Магдой, с тем, что интересует нас?

— Но сразу я не придал никакого значения рассказам этих людей, — продолжал Бекас. — Меня тогда занимали другие вопросы. Господин Никодемос, вы что-нибудь слышали о деле Германа Хаазе?

— Ничего не слышал.

— Он был приятелем Тимотеоса. Во время оккупации вы не жили в Афинах?

— Жил, но редко бывал у дяди. Кем, собственно, был этот Герман Хаазе?

— Один из тех немцев, которые выросли из классической филологии, знали наизусть целые отрывки из Гомера и главы из Платона, почитатель Греции, античности и так далее. Человек добродушный и не опасный на первый взгляд. Только вот английские секретные службы, с которыми мы сотрудничали в то время, знали, что этот «безобидный интеллектуал» принадлежал к приближенным особам свирепого Гейдриха и его сотрудника Эйхманна, специализированного в «еврейской проблеме». То есть, это был человек, которого боялись даже офицеры СС.

— И он был другом моего дяди?

— Очень близким.

— Но… — пробормотал я, — разве Тимотеос Констас был коллаборационистом?

— Нет. Герман Хаазе только реквизировал комнату на вилле Констаса. Вежливый и культурный, сразу завоевал расположение Констаса. Но Ваш дядя не совершал предательских поступков. Никто, конечно, не может осудить Магду Констас за ее дружбу с немцем.

— Но мой дядя женился на Магде много лет спустя. Во время оккупации она была еще ребенком.

— Разумеется, — спокойно сказал Бекас. — Присядем?

Мы пришли в Заппион. В кафе людей было мало. Мы выбрали себе столик.

Слова комиссара окончательно сбили меня с толку.

— Но вы говорили о дружбе Магды с этим Хаазе. Если она его не знала, то как же…?

— Она с ним познакомилась значительно позже. Через четырнадцать лет. Когда Герман Хаазе приехал в Грецию как турист.

— И…?

— И ничего. У нас не было никаких доказательств его преступной деятельности. Хаазе не числился и в списках военных преступников ни у нас, ни у союзников. В Греции он, разумеется, встретился со своим старым приятелем, который и познакомил его с Магдой. Этот господин намеревался надолго остаться в нашей стране, но не успел.

— Почему?

— Его убили. В Каламбаке, на экскурсии в Метеору. И тогда я опять услышал о «Черном Ангеле».

— О «Черном Ангеле»?]

— Да. Убийца несколько раз упоминал эту организацию в жандармском отделении. Он рассказал о «Черном Ангеле», о руководителе Хаазе, об имуществе евреев, припрятанном в Греции. А потом повесился на шнурках от ботинок в камере жандармерии. По крайней мере, так записал подпоручик. Из всего сказанного заключить можно следующее: по-видимому, в Греции были припрятаны драгоценности, украденные у евреев, которых отправляли в Бухенвальд или Аушвиц. И «Черный Ангел» намеревался завладеть этим богатством, но выжидал время. С этой целью и приехал Хаазе в Грецию. Где же находились — или еще находятся — сокровища, пока выяснить не удалось. Да, я забыл сообщить, что в те дни, когда было совершено убийство, ваш дядя с супругой путешествовали в районе Метеоры.

— Зачем вы это говорите?

— Затем, что все это связано со смертью Тимотеоса Констаса.

Такого поворота я никак не ожидал.