На приёме любому взрослому аристократу полагается эскорт — это давняя европейская традиция, которую, как и прочие европейские традиции, Росская Конфедерация с радостным вилянием хвоста подобрала из-под стола. Но что делать холостому или вдовому аристократу, не желающему (допустим — о ирония! — по моральным соображениям) разводить конкубин? Для этих несчастных и придумали правило допускать на приёмы протеже — доверенных лиц младшего возраста, коих, конечно, не могут не облагодетельствовать одинокие аристократы в летах.
Хэр Ройш-младший не сомневался, что все до одного протеже в приёмном зале их особняка являлись любовниками своих покровителей.
Ему самому с нравственных позиций были глубоко безразличны чьи бы то ни было предпочтения — это лишь штришки к портретам, не более, — но насквозь религиозные Европы считали иначе, и потому простые и даже тривиальные явления бесконечно обзаводились изящными официальными эвфемизмами.
Какая вежливость к братьям нашим западным, какая покорность.
— Господин наместник, я вновь обращаюсь к вам с прошением разрешить мне частный проезд по городу.
— Частный извоз, вы хотите сказать?
— Вы меня оскорбляете!
— Приношу свои извинения, и в мыслях не было. Вы прекрасно знаете, сударь, что частное владение лошадьми в Петерберге запрещено. Или вернее сказать — не приветствуется? Тот факт, что вам дозволено запрягать свой фаэтон, уже, по правде говоря, является некоторой натяжкой…
— Мой дядя погиб на службе в Охране Петерберга!
— Да, и вы не устаёте разыгрывать эту карту. Почему и имеете возможность ездить не только за кольцом казарм, но и в пределах города. Если ваши намерения честны и речь не идёт о нелегальном извозе третьих лиц, чего вам ещё желать?
Господин наместник, господин Людвиг Штерц, хэр Людвиг Штерц скользнул по хэру Ройшу-младшему взглядом. Поводок Европ, необходимый для того, чтобы Росская Конфедерация так и продолжала сидеть под столом, не забывая ловить подачки. Даже светлейшие умы позволяли себе предполагать, что происхождение из одной страны делает Ройшей и Штерца большими друзьями, но это, кажется, было не так даже в случае с хэром Ройшем-старшим. Несмотря на деньги герцога, петербержские Ройши, безусловно, были росами; Штерц же и сейчас не забыл приколоть выданные ему на родине ордена.
Безотносительно к личным воззрениям хэра Ройша-младшего на этих людей, господин наместник Людвиг Штерц не имеет никакого права стоять над Диким Ригорием. Потому хотя бы, что его интересы вовсе не совпадают с интересами Росской Конфедерации, и этого никто не скрывает. Наместник следит за исполнением Пакта о неагрессии, за реализацией ограничений на производство. За тем, чтобы любовников лицемерно называли «протеже», а любовниц не забывали наряжать в подобающее платье. Держит диких росов за ошейник.
А Четвёртый Патриархат только рад завалиться на спину и прикинуться мёртвым.
Хэр Ройш-младший почувствовал, что раздражение его вот-вот станет заметно.
— Костя, ты устал?
Он так привык тихо ходить между гостями, цепляя краем уха разговоры, что восклицание матушки стало для него неожиданностью. Фрау Ройш — госпожа Ройш, урожденная Крынская — озабоченно поправила сыну волосы. Хэр Ройш-младший мучительно покраснел, что в отсутствие пудры было очень заметно.
— Матушка, прошу вас!
— Ах, Костя, ты всегда так скучаешь на приёмах… тебе ведь, верно, не нравится? А я говорила твоему отцу: зачем тебя принуждать, к чему эта пустая трата времени? Он мог бы тебя и отпустить, ты бы провёл вечер с друзьями. Ведь сейчас наступает новая эпоха, я знаю, мне госпожа Лена — помнишь её? — погадала, да я и сама вижу… Нет ничего дурного в том, что ты дружишь с мальчиками, ты мог бы пойти с ними, но твой отец…
— Отец меня не заставлял, — сухо отчеканил хэр Ройш-младший. Это было правдой: им не приходилось вести подобных разговоров с чрезвычайно давних пор. Хэр Ройш-младший прекрасно понимал всё без слов.
— Но тебе ведь не нравится? — матушка вновь потянулась к его волосам, будто чаяла своим прикосновением всерьёз повлиять на их вид.
— Это официальный приём, а не развлечение, — резко заметил ей хэр Ройш-младший. — С вашего позволения, я должен выразить почтение генералу Скворцову.
Шагнул он действительно в сторону генерала, но выражать почтение не пришлось: хэр Ройш-младший знал и о том, что матушка не сумеет проследить за его перемещениями в зале, а завтра — не осмелится переспросить. Всегда у неё были какие-то бесконечные и абсолютно излишние переживания, а главное — нелогичное и даже вредное желание влезть в чужие дела. Например, в дела отца.
Как ни противно было сознавать в себе зависть, хэр Ройш-младший невольно подумал, что предпочёл бы быть графом Набедренных, коему посчастливилось в свои годы являться круглым сиротой. Де-юре у него имелся опекун — дальний родственник, проживавший не в Петерберге; впрочем, это «де-юре» не требовалось противопоставлять какому-нибудь «де-факто»: юридически и вполне законно подпись графа Набедренных имела полный вес даже в прошлом году, до наступления совершеннолетия. Теперь же он тем более был волен распоряжаться своей судьбой, своими верфями и своими волосами.
Он посещал Академию не потому, что её спонсировали его родственники, и имел возможность не являться на официальный приём, где чествовали генерала Скворцова.
— Константий Константьевич, как вы находите этот хлыст? — раздавшийся справа голос и не думал понижаться, хотя обладатель хлыста находился всего в паре шагов. — В символическом, конечно, отношении. Припоминаете, лектор Гербамотов в прошлый раз всё смаковал применение хлыста к пленным имперским захватчикам?
Хэр Ройш-младший не любил вести на приёмах разговоров и потому оборачивался с некоторым раздражением, но испустил из себя в итоге только неопределённый вздох: ему приветливо улыбался граф Набедренных собственной персоной. Ввиду юности лет, монополии на верфи и самостоятельного статуса на приёмах он нередко оказывался в центре внимания, а потому было довольно неожиданно его пропустить.
Надо признать, что хэр Ройш-младший отмечал это исключительно из любви отмечать. Несмотря на то, что они с графом Набедренных перекидывались время от времени отдельными репликами, у того был в Академии собственный кружок иностранцев да маргиналов, а на приёмах он обычно оказывался в обществе людей вне своей возрастной категории. Следовательно, даже заметь хэр Ройш-младший его своевременно, он вряд ли подошёл бы.
— Одна печаль — больно дамский атрибут власти, — беспечно продолжал граф Набедренных. — Вступал в симфонию лишь тогда, когда куйские воеводы приводили пленных к Великой Столице, коей не полагалось марать рук железом. Думаете, генерал Скворцов — почётный хранитель карающего орудия в ситуации отсутствия подлинной духовной власти?
— Думаю, граф, он теперь почётный хранитель отсутствия подлинной власти мирской, — мрачно отозвался хэр Ройш-младший.
— Мирская власть есть поле вечной битвы, — промурлыкал граф Набедренных, после чего вспомнил, где находится, и добавил с презрительной озадаченностью: — Не при европейских гостях будет сказано.
Европейские гости слетались в Петерберг, как мухи: что может манить сильнее закрытого города? Для мух же со статусом на балах и приёмах мазали отдельным мёдом, наряжали любовниц, именовали любовников «протеже» и виляли хвостом. Кажется, чёрно-желтых германских и сине-красных французских регалий в зале виднелось чуть ли не больше, чем обычных росских костюмов — тоже, впрочем, подражающих европейским веяниям. И только граф Набедренных явился в изысканном, но повседневном сюртуке, перехваченном студенческим поясом; по ему одному понятным соображениям он полагал, что сей пояс уместно носить и за пределами Академии.
Хэр Ройш-младший ещё раз окинул взглядом строгий профиль господина наместника и неожиданно подумал, что не такая уж это и плохая идея.
— В наших широтах битвы за мирскую власть удручающе нет, — буркнул он, но потом выдавил улыбку: — Откровенно говоря, я приятно удивлён нашей встрече. Не думал, что вы здесь.