Наверху, в помещении, которое называли «комната Сэлфорда », стены содрогались от жесткого техно, ритма амфетаминового психоза — ты как будто бы снова попадал в Thunderdome; внизу же, в пещерах, Джастин Робертсон и Грег Фентон крутили приятные балеарские мелодии и инди-танцевальные гибриды. В течение пяти месяцев Konspiracy был новой точкой пересечения парней из бедных районов Манчестера и студентов, взмокших от пота и окутанных дымом, — полторы тысячи, а иногда даже 1800 посетителей в клубе, рассчитанном на 800 человек. Но вскоре и тут дела начали прибирать к рукам бандиты — теперь их люди стояли на входе и заправляли делами так, как будто бы все здесь было их личной собственностью. Один из работников клуба вспоминает: «Они хотели, чтобы на дверях стояли их люди, чтобы все их люди входили в клуб бесплатно, чтобы им можно было заказывать выпивку и не платить за нее и чтобы им разрешалось в открытую торговать в Konspiracy наркотиками. Владелец говорил мне, что из-за этих парней мы за один вечер теряли 300 фунтов на выпивке, потом эта сумма возросла до 400 фунтов, а в конце концов они стали просто заходить за барную стойку и брать себе бутылку водки или шесть бутылок шампанского» {Spin, 1992).
По словам постоянных посетителей, здесь пускались в ход пистолеты, избивали диджеев и нападали на работников клуба. Нельсон пытался удержать становящуюся все более криминальной ситуацию под контролем и одновременно с этим продолжал диджеить. И здесь за происходящим тоже наблюдали агенты тайной полиции, собирающие информацию о торговле наркотиками. « Вниз вела лестница, на которой часто торчали члены шаек — такое название мне кажется более подходящим, чем банда, — говорит Нельсон. — По обеим сторонам лестницы стояло человек по десять парней, которые выкрикивали: "Экстази! Гашиш! Кислота!" — всем без разбору. А когда кто-нибудь пытался предупредить их о том, что они пытаются всучить свой товар одетым в штатское полицейским, они отвечали: "А мне насрать, отвали!" Вот такими они были людьми. Очень крутыми. Такого я еще никогда не видел. Я знавал людей, которым насрать на полицию, но эти парни... С ними я ничего не мог поделать».
Тем временем в Блэкберне события развивались точно по такому же сценарию, что в Манчестере и Лондоне. Томми Смит и Тони Крефт были зажаты между бандитами с одной стороны и полицейскими с другой. Людей стало значительно больше: теперь на выходные в город приезжало не две-три тысячи человек, а почти десять, и все они мотались по окраинам Блэкберна в поисках рейва. В адрес Смита и Крефта вдруг стали поступать угрозы, сначала от их земляков, потом от парней из Ливерпуля, а потом еще от одной банды из Сэлфорда: всем хотелось нажиться на происходящем.
«Они просто приходили домой — к нам и еще к нескольким людям в Блэкберне — и делали невероятные вещи, вели себя, как собаки на новой территории: садились и гадили посреди комнаты, приговаривая: "Это принадлежит мне". Такой уж у этих людей был образ мышления. Они угрожали нам, говорили, что с этого момента мы работаем на них — и баста. Когда дело доходит до того, что они узнают, где ты живешь, и начинают тебе угрожать, становится довольно страшно. Но вот только мы ведь понимали, что в их руках все пойдет наперекосяк: плата за вход ни с того ни с сего подскочит до 10 фунтов, в ход будут пущены пушки — и все, считай, дело загублено. В то время мы с Тони были очень наивными и с таким вот уродством встречались на каждой вечеринке, где бы она ни проходила. Противостоять этому уродству было сложно, но нужно было хотя бы помнить о его существовании, потому что в один прекрасный день оно могло коснуться лично тебя. Много времени спустя я как-то встретил этих парней, и они извинились, сказали: "Мы тогда сильно напортачили". Что люди подобного склада ума могут осознать свою ошибку и поступиться собственным эго для того, чтобы эту ошибку признать, — для меня это было настоящим потрясением, но все равно исправить ничего уже было нельзя».
К началу 1990 года Lancashire Evening Telegraph запустил кампанию против рейвов Смита. «Всему есть предел, — скрежетала зубами передовица. — Анархию эйсид-хауса необходимо остановить. Преступники эйсид-хауса смеются над законом». Городские советы Восточного Ланкашира и член парламента Кен Харгривз требовали введения дополнительных мер наказания помимо предложенных в билле Грэма Брайта. Делая упор на небезопасность проведения рейвов в заброшенных зданиях, этих «смертельных ловушках», Харгривз предупреждал парламент: «Рано или поздно там обязательно кто-нибудь умрет. И, к сожалению, это будет не один человек, а многие. Я не понимаю, как могут те, кто посещает подобные вечеринки, не осознавать опасности, которой они себя подвергают. Я также не понимаю и того, как могут родители присылать в редакции местных газет письма, в которых защищают вечеринки и говорят, что благодаря их организаторам в районе появилась хоть какая-то возможность развлечься» (Hansard, март 1990).
Смит прослушивал радиопереговоры полиции, но все-таки это не было похоже на ту настоящую техно-войну, что развернулась в прилежащих к Лондону графствах, а больше походило на кулачные бои, тем более, что иногда кулаки и в самом деле шли в ход. Когда полицейские предпринимали попытки захватить оборудование, им противостояли грубой физической силой. Как-то раз во время вечеринки одного полицейского поймали, избили и отняли у него рацию, и вскоре полицейская радиочастота содрогнулась от ритма хауса. А когда однажды у рейверов конфисковали вертушку, кто-то побежал к одному из близлежащих домов, выбил ногой дверь (в те дни это было принято — выбивать двери ногой) и вынес оттуда стереосистему Amstrad. Систему опутали проводами и крутили на ней кассеты до тех пор, пока кто-то не раздобыл новую вертушку.
Конфликт достиг своего пика 24 февраля 1990 года. Гангстеры продолжали вторгаться на территорию рейва, а полицейские становились все более непреклонными. За несколько месяцев до этого произошла страшная драка с отрядом охраны общественного порядка, во время которой у места проведения вечеринки подожгли две патрульные машины. И теперь в Нельсоне, к северу от Бернли, батальон из двухсот полицейских совершил налет на са- мый большой склад из всех, что когда-либо занимал Смит: внутри было 10 ООО человек.
«Я сидел на крыше и восхищался красотой происходящего, — вспоминает Смит. — Это было похоже на сон. На вертушке крутилась "Strawberry Fields Forever", на нас накатывала синяя волна, и когда я пригляделся повнимательнее, то понял, что волна состоит из блестящих синих шлемов блюстителей порядка. Они набросились на всех сразу. Мы выбежали на улицу и стали швыряться в них камнями. Мы были похожи на героев вестерна: шесть часов утра, у всех туман в голове, ночь прекрасна, а на горизонте — они, и их становится все больше, и они идут, укрывшись щитами. Они были отлично проинструктированы, у них были наши фотографии, и они знали, кого надо искать. К счастью, мне удалось замаскироваться и убежать».
Смит пересек границу графства и, оказавшись в западном Йоркшире, попытался продолжить свою деятельность там. Но йоркширская полиция, хорошо подготовленная к массовым беспорядкам после забастовки шахтеров, только и ждала чего-то подобного. В июле 1990-го Смит помог организовать вечеринку Love Decade, которая окончилась одним из крупнейших массовых арестов в британской истории. Полицейские в обмундировании для подавления забастовок, с лошадьми и собаками окружили здание склада и били всех, кто пытался вырваться наружу, дубинками, в результате чего многие рейверы получили ранения и 836 человек оказались за решеткой. Игра больше не стоит свеч, с грустью подумали Смит и Крефт. «Мы с Тони смотрели друг на друга и видели в глазах и сердцах друг друга, как рушится нечто очень прекрасное. И тогда мы просто исчезли. Мы отправились в Америку».
Но это еще не конец. Вернувшись на родину, Смит был арестован и обвинен в хранении и намерении сбыть 70 000 доз ЛСД. Некоторые люди, причастные к организации вечеринок, и в самом деле занимались распространением наркотиков. «Они были известны как своими вечеринками, так и тем, что у них можно купить наркотики. В происходящем было так много энергии и мощи, что все эти люди казались себе неуловимыми невидимками, а когда занимаешься таким делом, подобные ощущения очень опасны. Полиция пыталась повесить на меня обвинение, но им так и не удалось доказать, что я торговал наркотиками, потому что я ими не торговал». Из восьми арестованных человек шестеро были признаны виновными. «Джон получил пять лет. Джо — два с половиной. Стиву дали двенадцать лет, Тони — восемь, Брайану — десять, Нику — семь, а меня при шали невиновным».