Спустя некоторое время я сориентировался, какие духовные ценности преобладают в его путешествии, и ляпнул хоть неожиданно, но зато в близкую ему тему:

— Цель жизненная есть! Вы не знаете флэт какой пустой неслабый богатый, который нехитро выставить, а? Нет таких каких знакомых? Богатый опыт разных подобных мероприятий по Западному Городу имеется, — спросил я вполне заискивающе.

Надо было видеть, как он обрадовался. Залучезарился прям, плеснул нам в стаканы порядком текилки и удовлетворенно похвалил:

— Это уже разговор о бизнесе. Молодец.

После этого он уже принимал меня за парня из своего корыта. И давай невзначай раскатывать, мол, друг у него с семьей скоро на Сейшельские острова на месяцок сруливает. А потом уже за свой юношеский иллюзняк заностальгировал:

— Эх, молодость! Где моя молодость, траханый бабай… Эх, и приезжали когда-то юноши из Черноземного Города в Северный Город, питали надежды. Вот в таком возрасте я был, как ты сейчас. Пройдешься, бывало, вечерком по подъездам. Ни кодовых замков, ни сигнализаций! Вставишь спички между косяком и дверью по квартиркам с буржуинычами. Через пару-тройку дней наведываешься, смотришь — где торчат до сих пор спички? У кого? Заходи к буржуям, грабь награбленное, верно?

— Верно! — согласился я, осматриваясь по сторонам.

Короче, я не попал пальцем в небо, а попал прямо в точку. Он еще очень долго говорил всяко-разно.

Расстались, как старые друзья. Такие дела.

Если все вокруг декорации, то и не думай там лопушиться, чепушить. Тем более за свое мнение бормотать. «Чужие», блин, они этого не любят.

Когда мы вышли на улицу, Лали гордо сообщила, что я весьма понравился ее папаше. Чему я, понятно, не удивился. Опосля спросила мое мнение.

— Полный подонок, — признался я откровенно.

— А маман?

— Тоже не лучше. Один брат более-менее мазовый, да и того совсем уже загасили. Хотя я, конечно, не думаю, что ты хоть что-нибудь понимаешь… — Я даже попытался ее поцеловать.

— Северин, ты даже не понимаешь, что ты меня оскорбляешь. Они же мои родители, а ты так про них…

Я заткнулся. Да и чего метать мысли и бисер? Один пес, яблочко от яблони недалеко падает.

Всю дорогу мы не разговаривали, но я видел, что она простила мне грубость за благополучный исход визита. Как и я, она приготовилась к нехорошему, а все прошло как нельзя лучше.

* * *

Другую особь не понять никогда. Даже если с ней живешь. Даже если с ней спишь. Даже когда у тебя уже сложился определенный круг прав и обязанностей.

А еще — наблюдать за недостатками. Если б любил, то и не замечал их вовсе. Иначе беда.

Каждое утро начиналось с воплей «Нашего радио» типа как пора вставать. Глядь в окно, там, как всегда, солнце странно бликает и тучи вечно тревожатся.

Облившись водой целиком, смочив щели и впадины в частности, Лали начинала свой нехитрый религиозный обряд. Она плюхалась за туалетный столик и накладывала на себя грим. Сначала я думал, что она готовится к поступлению в театральный вуз, затем, познакомившись с предками, что благодаря папаше она скрывается от меча правосудия и Фемиды. Но промахнулся, опять по дурке не вкурил. Она делала это абсолютно добровольно. Типа как косметика.

Сперва, набив баксятами карманята, она шлялась по дорогим бутикам в центре. И скупала все подряд: крохотные кисточки, цветные краски в упаковках, коробочки с алкогольной выдержкой. Только вместо одной децельной шелупони с резким запахом можно было купить штук десять «желтых»! Вот ведь дура.

По ее представлениям, все это должно было ее принарядить. Разукрасить, как елочную игрушку. Наверное, она это делала, чтобы мне понравиться, она вроде же меня как-то по-своему любила. Странно любила, по-своему.

Я с трудом узнавал ее, когда после сорокаминутной оргии с красками и коробочками она наконец выкатывалась из-за туалетного столика.

— Ну как я тебе?

— Восхитительно! — скалился я, притворно улыбаясь. На самом деле я с трудом узнавал ее. Настолько сильно она была перемазана в белом, красном и синем. Патриотка, наверное, под цвета российского флага красится. Чуть позже краски размазывались и стекали вместе с духами, которые она выливала на себя целыми ведрами. Зачем? Если от нее и пахло течкой, то не шибко. На щеках появлялся отчетливый алкогольный привкус. Если б я плотняком синячил, то можно было бы даже не бегать по утрам за пивом. Достаточно было просто облизать ее рожу. Она бы тогда таяла, принимала бы это за проявление чувств. Я даже был бы еще и в моральном выигрыше. Впрочем, иногда мне становилось плохо от этих ее внешних украшений. Лали списывала это на мое слабое здоровье, заботилась обо мне как могла. Еще мне становилось плохо только от одной мысли о плотном с ней столкновении. И я даже придумал что-то типа аутотренинга, пытаясь одновременно, упаси бог, не представить на ее месте другого какого «чужого».

Иногда пунктиры в голове и еще кое-что другое в иных местах вырабатывали у Лали незамысловатую реакцию. В плане реакции на рекламу туалетной бумаги. Она плюхалась на белый троник в самой маленькой комнатке и из нее начинали вываливаться дымящиеся комья. На интересняках я тоже рассматривал, что у нее, оказывается, внутри. Понятно, опять же если любишь, то многого и не замечаешь. А так… Почти то же самое, как она жрет, только потаинственнее.

Ясно, нужно, если у кого получается, любить в «чужой» особи все: печень, почки, легкие, селезенку и желудок. Вот говорят, сердце, сердце. А я думаю, что у человека нет сердца. Так… Может, там вообще только одни кишки и гниль какая.

По крайней мере так было б честнее.

А еще там кровь, пот, моча, кал, сперма, ушная сера, слезы, гной, желчь, желудочный сок, слизь, мокрота, слюна, перхоть, сукровица, молоко, молочница, смегма, менструальные выделения, влагалищные секреции, ликвор и суставная жидкость. С таким впечатляющим комплектом любить тяжеловато.

Царь природы, царь природы, болтают. А по сути, совершенно бестолковая биоструктура нелепая.

Как я и ожидал, предпосылки закончились. Началась конкретная развязка нашего трогательного и милого сотрудничества. По сути, ведь это было сотрудничество. Ведь мы друг другу продираться сквозь жизненный трип хэлп отталкивали, верно?

Глубокой ночью возвращаюсь из «Тэксмэна», ночника со стрипаком по четвергам. Мазовый такой был клубешничек в свое время, потом, конечно, деградировал. Насмотрелся на юных особей и возвращаюсь, напичканный словами и музыкой.

Ладно, приваливаю на хату к Лали.

А она там неожиданно пьяная такая, жизнерадостная. Свечи горят, поляна на двоих выставлена, все дела. Ну, я не дурак, ясный пень, допетрил, что приключилось и что за праздник типа. Наверное, ее папашка скрысятничал из бюджета какую-то небывало крупную сумму баксяток, и мы теперь праздновать будем с Лали. Такой холидэй мне по мазе! Дело верняковое.

Лали усадила меня напротив себя и торжественно заявила, мол, надо серьезно поговорить. Наверняка, как денежку уведенную делить. Ведь папаше-то я с недавних пор заимпонировал, наверняка хочет папаша этот самый с навара и меня зеленцой на кармане порадовать. Тогда мне адресок его кореша, который на Сейшелы сруливает уже не в тему.

Что ж, я весь внимание.

— Северин, я решила отложить личинку, — призналась Лали и выжидательно смотрит на меня в плане реакции.

И чего смотрит? Дело житейское, так часто бывает, когда что грязное с рынка сожрешь. Где же радостное-то? Где расчудесный холидей и богатство?

— Одну? Откуда знаешь, что одну? — спросил я.

— Конечно, точно не знаю. Но чаще всего бывает одна.

— Да нет, кстати, заблуждаешься. Глисты же эти там внутри плодятся же, как кролики. Ну ты даешь… Впрочем, не беспокойся, сейчас же такие ультрасовременные лекарства продаются, что выпиваешь — и все! Глисты сами сразу вываливаются, жизненку свою спасти пытаются. И если, как говоришь, одна она там, глиста эта самая, надо скорей ее мочить по полной, а то расплодится еще, размножится. Не верь, сама по себе она не отложится. У меня у друга, у Латина были, так…